Олег больше не закрывал мне рот.

— Ты… пожалеешь… — прошептала я.

— Да. Конечно. — Ядовито согласился Олег.

— Стефан, — прохрипела я, напрягая последние силы, — Маркович — это мой… мой парень… с ним живу…

Матвей и, правда, напрягся.

— А что она такое пиздит? Олег, я на такое не подписывался, — он готов был отступить.

— Вот, Чудо! Ты что повелся? Она надумала нас пугать, так хоть бы узнала прежде, чем гнать. Он уже неделю, как пропадает в рехабе. У Олеськи срыв случился. Нет его в Москве. Я в офис наведывался вчера, так мне…

Дальше я уже не слышала. Парни волочили, собирая все подснежные кочки, мое бесчувственное тело.

Свет больно резал глаза. Голова трещала. Боль огненным обручем сжимала виски. Во рту была такая засуха, что я с трудом сглатывала. Пошевелив одеревеневшей шеей, я обнаружила себя лежащей на больничной кровати на матрасе, застеленном клеенкой, даже без постельного белья. Полностью обездвиженная по рукам и ногам пристегнутыми ремнями. Стены в грязно-синуюю квадратную плитку. Окно небольшое, расположенное слишком высоко. Палата, рассчитанная на четырех человек, но другие койки оставались свободными. И запах… Ни с чем не сравнимая смесь хлорки и фенола. Меня сразу затошнило, но сухость во рту не дала рвотным позывам разыграться.

События вчерашнего дня всплывали в памяти черно-белыми хаотичными всполохами. Болезненно поморщилась, восстановив большую часть вечера. Это все Олег! Это он все подстроил и заманил меня в ловушку. Боже! А Стефан меня предупреждал.

Ситуация складывалась совсем нехорошая. Я продолжала осматриваться. Меня оставили в своей одежде, но без куртки, обуви и, самое главное, без сумки, в которой находился мой телефон. Никаких личных вещей в помещении не было.

Я пребывала в одиночестве не больше минут тридцати. В коридоре послышались приближающиеся шаги. Разговаривали несколько человек. Один из голосов показался мне очень знакомым, но из-за сильной головной боли, я никак не могла определить, кому же он принадлежит.

— А если она будет вести себя… шумно?

— Не волнуйтесь, это крыло было законсервировано еще десять лет назад. Пациентов здесь не бывает от слова совсем. Нам обещали провести капитальный ремонт, но так и не согласовали смету. Если бы вашей спонсорской помощи…

— Ну, позже, — оборвал все тот же властный голос.

— Когда она уже придет в себя? Я спешу.

— Мы все понимаем, Сергей Михайлович. После капельницы, которую мы поставили должна уже вот-вот.

В палату шагнул Пантелеев-старший и лысый пожилой мужчина с усами, одетый в белый больничный халат. Наверное, врач, с которым тот беседовал в коридоре. Пантелеев окинул комнату строгим, презрительным взглядом и остановился на мне. Увидев мои раскрытые глаза, он кивнул врачу на дверь, и тот бесшумно удалился.

— Проснулась, Евгения?

Мужчина подошел ближе и в рассеянности хотел присесть на соседнюю койку. Но вовремя опомнился, брезгливо скривился и остался стоять.

Я не ответила на его приветствие.

— Ну, зачем же ты так? Будешь обижаться?

Я посмотрела не него и даже губы сжала от решимости молчать.

— Очень зря! Я же вижу, что ты узнала меня. Но, ничего, Женя, это ненадолго. К сожалению, ты не оставила нам выбора. Хотел бы я, чтобы все сложилось по-другому. Но, я сам человек подневольный… А если честно, то ты своим исчезновением поставила меня в тупик. Долго бы я еще бился над этой загадкой. Хе-хе-хе, — он гаденько рассмеялся, — Олег оказался догадливее.

— Да пошел ты и твой вонючий сынок! — я не выдержала его самодовольного тона.

— Женя! Ну как можно так говорить? — он укоризненно взглянул на меня, — Это ты здесь будешь лежать, обколотая лекарствами, пока не потеряешь память и не начнешь ходить под себя. Так что через месяц посмотрим, кто будет вонючим. Правда?

— Сволочь! — я дернулась на кровати, ремни впились в кожу, но я не сдвинулась ни на сантиметр.

Пантелеев опасливо посмотрел на меня и отошел подальше.

— А, знаешь, твой план тоже был не плох. Отсидеться по-тихому и потом прибрать все к рукам. Хе-хе-хе. Только ты действительно думала, что с такими деньгами можно так легко расстаться и тебя никто не будет искать? Рассчитывала, что о тебе забудут? — он говорил очень вкрадчиво, но от его голоса у меня бежали мурашки ужаса по телу.

— Мне не нужны эти деньги, я готова в любой момент подписать что угодно! Давайте договоримся, пожалуйста, — я заплакала, но старалась не переходить на совершенные рыдания и сдерживалась.

— А потом ты передумаешь и снова сбежишь? Нет, Женя, — сказал он так грустно, что даже я поняла, что это конец, — это не наш вариант. Мой план вернее. Не знаю, поверишь ли, — этот ненормальный опять воодушевился, — но у меня до последнего не было четкого плана. А потом Олег рассказал мне, что обнаружил у тебя в карте психическое заболевание. Представляешь, какая это была удача! Это полностью развязало нам руки.

— Вы — псих! Самый настоящий! И Олег ваш такой же… — я заорала, не смотря на саднящее горло. Голова готова была разорваться от резкой вспышки боли. Крик забрал все последние силы.

— Ну-ну-ну, не расстраивайся. Скоро тебе будет уже совсем все равно! Как только можно будет признать тебя недееспособной, и меня назначат твоим опекуном, я заберу тебя домой. Ты не умрешь здесь. Это все временно.

— Лучше б ты убил меня, паскуда, — прохрипела я.

— Женя, что ты такое говоришь! — он посмотрел на меня, так, будто на самом деле был изумлен, — Смерть — это совсем крайняя мера! За кого ты меня принимаешь? Убийство — это всегда след, это всегда риск! Зачем, если можно подождать всего месяц? Войну всегда выигрывает терпеливый. И тебе не будет больно. Препарат из Европы, очень дорогой. Для лечения шизофрении, нового поколения. Ты скорее всего вообще ничего не почувствуешь, — его губы тронула легкая улыбка, а я поразилась тому, какие же у него неестественно мертвые, страшные глаза.

Как же я раньше не замечала этого?

— Ну, ладно, это, наверное, наш последний адекватный разговор. Я сейчас выйду через ту дверь и совсем скоро престану для тебя существовать. Врач говорит, что ты даже не вспомнишь меня. Тебя вообще больше ничто не будет тревожить. Это даже счастье в какой-то мере. Помнишь, ты говорила мне, что жизнь в большом городе не для тебя. Так не сопротивляйся, прими свою судьбу, Женя. Я, конечно, и не думаю, что ты меня поймешь. Я сам загнан в угол. Но если бы ты была на моем месте, то поступила бы точно так же… Не буду его затягивать… Прощай, Женя!

Он удалился с абсолютно прямой спиной, ни разу не обернувшись.

Я лежала, повернувшись лицом к стене, глотая бессильные, соленые слезы. От боли свело грудину. У меня в голове никак не укладывалось новая реальность. Было чувство, что я оказалась в фантастическом фильме ужасов. Разве так можно поступать с человеком? Это же так страшно, так невыносимо, так безысходно.

Я никак не могла сконцентрироваться и определить, что же мне делать. В голове плотно засела и прокручивалась на репите одна только фраза, произнесенная Пантелеевым: «Скоро будет уже совсем все равно». Даже не отреагировала вновь отворившуюся дверь. На тумбочку рядом с моей головой шлепнулось что-то дребезжащее. Я в испуге обернулась назад. Надо мной стоял, ухмыляясь и разглядывая с нездоровым любопытством, огромный грузный детина в несвежем костюме медбрата.

— Обед, — осклабился он, скользя по моим привязанным ногам близко посаженными, маслянистыми глазками, — А после — укольчики.

Мороз продрал по коже. Я сразу почувствовала к нему такую сильную неприязнь, что побоялась, как бы она не отразилась на моем лице. Я поняла, что не хочу сдаваться. Мне нужно вырваться отсюда любым путем. Подкупом, угрозами, обманом. Любым.

— Хорошо, спасибо, — попыталась говорить ровно, придав голосу твердость, — Я — Женя.

— Хах, — так и залился он не понятно с чего, и складки жира под спецодеждой заколыхались, — Забавная…

Я напряглась, чтобы не дать реакцию.