– Фантазёр ты, Вася. Рос с матерью, тёткой, бабкой. Они тебя заласкали. Застал, видишь ли, Наташку с Тин Тинычем за столом с бутылкой и сделал из этого трагедию. Узрел измену. Она же до медцентра в платном хоре работала. У неё голос хороший. Пусть бы этим и занималась.

– В хоре пела? Прожорливые птицы не поют. А Мартышкин назвался волком, а хвост-то поросячий.

Нина засмеялась.

– Клиника оформлена на меня. Хочешь, выгоним твоего Тин Тиныча и возьмём другого шарлатана. Какая нам разница?

– Постой, – обрадовался Грешнов. – Так значит, я могу конкурс на замещение вакантной должности объявить?

– Объявляй, – разрешила Начинкина.

И вот прошла неделя.

– Неудобно, – говорил Василий, – человеку назначено время. Он придёт, а ему от ворот поворот. Пусть покажет себя, сдаст экзамен. А отказать всегда можно.

– Я думала, Мартышкин твой друг. Опять же, спиртом бесплатным снабжает, – растерянно говорила Нина.

– Тин Тиныч друг, но истина дороже.

– Я думала, ты успокоился, – твердила Начинкина своё. – И между прочим, Лев Львович давно проследовал к Терентьичу в гараж. Не забудь на годину его позвать. Напомни.

Услышав о Ласкине, Василий резко отодвинул тарелку и, не прощаясь, побежал на выход.

Начинкина в окно наблюдала за Грешновым, бежавшим со всех ног к гаражу. Немецкая овчарка Берта еле поспевала за ним.

Нина не обиделась. Она знала, что её «залётка» боится упустить зарплату для себя и своих «оруженосцев», Никандра Уздечкина и Влада Сморкачёва.

2

В гараже Павла Терентьича, кроме хозяина и Левы Ласкина, был ещё один гость – Вилор Залесьев.

До появления Василия Залесьев жаловался на Грешнова. Говорил, что «Васька» живёт, как собака на сене. Ни себе, ни людям. Обнадёживает молодую вдову, Начинкина на него надеется, строит планы будущей совместной жизни, а он обманывает её, с женой не разведётся и на ней не женится. Вследствие чего вдова не может принять его, Залесьева, искреннее предложение руки и сердца. Этими жалобами, как Вилору казалось, он сумел снискать к себе симпатию у слушавших его.

Но вошёл Василий и всё испортил. Здороваясь со всеми за руку, Грешнов спросил:

– Терентьич, кофейком угостишь?

Воцарилось напряжённое молчание, которое разрядил хозяин.

– Ты же знаешь, у меня только чай, – сказал Огоньков.

– Тогда покрепче, – дал инструкцию вновь пришедший, бесцеремонно усаживаясь за стол.

– Невозможно радио слушать, – выключая приёмник, сказал Павел Терентьевич, – словно член политбюро умер. С утра только и разговоров, что о принцессе Уэльской.

– Так англичане теперь наше политбюро, – съязвил Залесьев. – Они и американцы. Поэтому и трубят.

Ожидая обещанный чай, Василий принялся было привычно жаловаться на тёщу. Но Огоньков его перебил:

– Василёк, почему ты такси своё бросил? Тебе же нравилась эта работа.

Понимая, что это не праздный вопрос, чувствуя повышенное к себе внимание, Грешнов, как школьник у доски, принялся объясняться и оправдываться.

– Да. Работа в такси мне нравилась. А как только мой друг и напарник Юрок Дереза, чью память отмечаем ныне, сгорел в машине заживо – сразу разонравилась. Нервишки пошаливать стали. Во-первых, пересадили с «Волги» на ржавого «Москвича», а во-вторых и главных, случился со мной нервный срыв.

– Что за срыв такой? – поинтересовался Павел Терентьевич.

– На следующий день после похорон и поминок, вышел я на «линию». Проще говоря, на работу. Везу маму с дочкой. Ну, понятное дело, третье сентября, девочка ещё с радостью в школу ходит, полна эмоций.

– Так это же хорошо, – стал поторапливать Огоньков.

– Конечно, хорошо. Слушай дальше. Ученица эта стала вслух читать рассказ Чехова «Страшная ночь». Во! С моей дырявой головой, до сих пор название помню.

– И что в рассказе?

– В этом рассказе герой возвращается со спиритического сеанса и находит в своём доме гроб. Стоит домовина в комнате прямо по центру. Он бежит к другу, открывает дверь в его квартиру своим ключом. Друга нет, а в центре комнаты тоже стоит гроб. Он со всех ног мчится к родному брату – и у того гроб.

– Вспомнил! – засмеялся Вилор Капитонович, – весёленький рассказ.

– Вот и девочка всю дорогу смеялась. Читает маме вслух и хохочет. Стал я им говорить вежливо, по-человечески. У меня, говорю, напарник погиб. Только вчера похоронили. «Соболезнуем», и продолжается чтение вслух. Еле довёз, не знаю, как сдержался.

– Это же твоя работа.

– Только их высадил, тут же села старая карга, у которой из хозяйственной сумки торчал скелет человеческой руки. Стала хвастаться, внук в медицинском учится и она, по случаю, купила ему недорогое пособие. Оно и заметно, что не настоящая кость, но нервы-то пошаливают. Старуха заметила моё неудовольство и, чтобы как-то загладить вину, стала рассказывать анекдот. Видимо, рассчитывала рассмешить. Старый анекдот про то, как на сельском кладбище, не имеющем ограды, вырыли свежую могилу у самой дороги, а в неё провалился мужик. Темно, но чувствует, что в могиле он не один. Сначала обрадовался, появилась надежда выбраться, стал вопросы задавать – ему не отвечают. Попробовал на ощупь – шерсть и рога. Если бы блеяние не услышал, то, возможно, там бы в могиле и остался. Но перепугался до смерти. Оказывается, до него чёрный козёл в яму упал. Слышит мужик – по дороге люди идут, разговаривают. Позвал их, те подошли. Верёвку могильщики прямо у ямы оставили, чтобы с собой не таскать. Бросили прохожие мужику конец той верёвки, говорят: «Обвязывай себя, вытащим». Разумеется, сначала он привязал за рога козла, вот только предупредить об этом не успел. Те тянут, он его снизу, как может, подсаживает. Козел, как нарочно, помалкивает. Те, как вытащили, как обнаружили того, кто с ними из могилы разговаривал, разразились воплями и в ужасе разбежались. Еле…

Грешнову не дали договорить. Сначала в голос, совершенно развязно, по-молодецки, засмеялся Павел Терентьевич. Затем Лев Львович, и даже Залесьев за компанию хохотнул.

– Как? Не слышали? Это старая история, – пытался Вася утихомирить смеющихся.

– Чем закончилось? Инфарктом? – интересовался хозяин гаража, вытирая обильные слёзы.

– Убежали все. Пришлось мужику в могиле ночевать. Утром доярки шли на ферму коров доить – достали.

– Не ты ли там сидел? – не унимался Огоньков.

– Да нет же. Это старый анекдот, – подтвердил Залесьев, чувствуя, что теряет поддержку товарищей и развенчанный было негодяй Грешнов снова приобретает в их глазах благосклонность.

– Я тоже не слышал, – признался Лев Львович.

– А я слышал сто раз, – продолжал Василий, – и в сто первый с удовольствием бы послушал, но не в тот день. Рассказываю дальше. На смену старухе сел старик «некрофил». Не шучу, он сам так отрекомендовался и объяснил. «Я, – говорит, – любитель и знаток кладбищ». Пока его вёз, он меня изустно ознакомил со всеми московскими погостами, с каждым захоронением на них.

– Так уж и с каждым? – усомнился Ласкин.

– Сказал, какая из знаменитостей где лежит. Высадил его, сели ребята с Мосфильма. Ну, думаю, отдохну. Так и эти отличились. Принялись хвастаться. Открыли сумку, а в ней резиновая голова. От настоящей не отличишь, и два пятилитровых пакета с заменителем крови. Сказали адрес, там у них съёмка, вези их на квартиру. Я им спокойно, без эмоций: «Дорогие мои, я устал. Выходите». Не поняли. «Шеф, два счётчика платим. Не обидим». Я возопил, как сорвавшийся в пропасть, и полез под сидение за монтировкой.

– Да, денёк у тебя выдался, – стал заворачивать рассказчика Терентьич.

– Ещё не всё, – разошелся Грешнов. – Прихожу домой, Олеся Наталье страшилку рассказывает про гроб на колёсиках. Вот тут я сорвался и психанул. Побежал в машину, хотел уехать, но выпил перед этим и – в первый же столб. И дома, оказывается, что-то сломал, разбил. Когда вышел из запоя, жена обвинила в рукоприкладстве. Вот как я бросил такси. Теперь – всё.