– Встреча вторая. Сутенёрша. – Торжественно объявил он.

– Кто? – Робко спросил Максим, но старший брат не ответил и повёл повествование дальше.

– Сегодня утром, возвращаясь с прогулки, снова встречаю эту паненку. Кинула она мне в руки свои продукты, попросила проводить до подъезда. Недалеко, в панельной девятиэтажке живёт. Пошёл. Интересно всё-таки, что за птица. И потом, почти, по пути. По дороге случился разговор:

– Как вас зовут? – Фёдор. – Хорошее имя. – Мне тоже нравится. – Что делаете? Чем занимаетесь? Учитесь или работаете? – А вот этого, говорю, я вам не скажу. – Боитесь? – Боюсь. – Испугались потому, что обещала в милицию сдать? – Угадали. – После этого, она мне представилась Ольгой, показала своё окно, рассказала, как вселялась. Сказала, что живёт с мужем, но уже в разводе и скоро переезжает.

Подошли к подъезду, взяла из моих рук свои продукты и как бы невзначай спросила: «Фёдор, вы никогда не занимались силовой гимнастикой»? Говорю – нет времени на это. «Очень жаль, вам обязательно, надо будет заняться. У вас интересная внешность и вы можете за вечер иметь сто, а за ночь двести. Я вам помогу. Сделаю вам карьеру».

И говоря уже не Максиму, а как бы вслух рассуждая с самим собой, Фёдор сказал:

– Только деньги на уме, кроме денег ничего. Как неразумно, как глупо живут. Всё у них просто.

– Подожди, я так и не понял, – заговорил Максим, стараясь разобраться в витиеватой речи брата. – Какую работу тебе предлагали?

– Проституткой, – резко ответил Фёдор, удручённый непонятливостью собеседника.

Встав с дивана и собираясь уходить, он вдруг сел на стул, стоящий у двери, и ухватившись за хвост новой мысли, мелькнувшей в голове, стал про себя рассуждать, надеясь за хвост вытащить и всё тело.

«Проститутка, – рассуждал он, – это не та и не тот, точнее, не только та и не только тот, кто торгует, продавая себя. Но, это так же и та, и тот, кто покупает. Это люди одного уровня, ягоды одного поля. Всё это, конечно не новость, но почему я отчётливо понял это только теперь? Потому ли, что меня хотели купить, а точнее продать? Да. Только поэтому».

В этот момент, открыв дверь и вытирая руки о фартук, в комнату вошла Полина Петровна. Протянув старшему сыну руку, радостно сказала:

– Если с работой не обманываешь, поздравляю.

Фёдор поднялся со стула и, засмеявшись, пожал протянутую руку. После чего, перестав смеяться и не выпуская протянутой ему руки, с обидой в голосе сказал:

– Тебе всё равно, где, кем. Лишь бы знать, что сын числится работающим и можно об этом рассказать подругам. Ты ушла, не дослушала. Проституткой предложили работать, а ты – «поздравляю».

– Что ты?

– Точно. Сто рублей за вечер, двести за ночь.

– Ой, – испуганно, словно это уже решено, вскрикнула Полина Петровна и как бы даже с брезгливостью высвобождая свою руку из сыновней, умоляюще запричитала. – Что ты, что ты! Откажись! Никакие деньги не нужны. Кусок в горло не полезет. Уж лучше не работай совсем.

– Ну, вот, – снова засмеялся Фёдор. – То поздравляю, то откажись.

– Да, ну тебя. Придумаешь вечно, – сказала матушка, совершенно уверенная в том, что сын её разыграл.

Махнув в его сторону рукой, подошла к рюкзаку и принялась его завязывать.

– Максим, стипендию дали? – Спросила она у младшего, испытывая перед ним неловкость из-за того, что позволила Фёдору вести себя некрасиво и рассказывать неприличные истории.

– Нет, – ответил Максим, опустив голову.

– В субботу приедешь, буду тебя ждать. Да, смотри, утром не проспи. Попроси, чтобы разбудили. Федя, разбудишь Максима в субботу, чтобы он на электричку не проспал?

– Разбужу, если заснуть сейчас дадите, – сказал Фёдор, уходя спать.

Пообедав, Максим поспешил к Назару, чтобы поделиться услышанным и узнать его мнение. Но, к своему огорчению, застал его не одного, а в компании пьяненького Вольдемара, рассказывавшего философию своей жизни.

– Что плавуче, то едуче, – говорил Вольдемар, поминутно теряя равновесие и переступая с ноги на ногу. – Я на спор могу живьём лягушку съесть. Смейтесь, смейтесь. Глухарь тоже смеялся. Ну, ёлки, полностью. С когтями, с хвостом, в сопровождении её собственного абсолютного писка.

Официально заявляю: сам ловлю, сам съедаю. Только смотрите и платите деньги, потому что съедаю не за «будь здоров – хорошо живёшь», а за советские рубли, на спор. Такса такая: лягушка – чирик, жаба – четвертак. «Что плавуче, то едуче», это мой принцип. Короче, хотите – замажем? Сам поймаю лягушку и сам у вас на глазах съем. Спрашивается – как? Безжалостно, но живописно. Есть десятка? Покажу. Но предупреждаю, зрелище не для слабонервных. Глухарь не верил, замазали. Я поймал лягушку, показал. Спрашиваю: устраивает? Чтобы не было потом разговоров. Он смеётся, говорит – лопай! Стал лопать. А я их как ем? Беру зубами за краешек головы, и всё. Дальше руками не помогаю, лягушка сама в рот идёт, как к удаву в пасть. Идти-то идёт, но пищит при этом страшно. Глухарь от этого писка, как начал блевать, так все брюки себе и уделал. Чуть не подох. Торжественное слово давал, что пить из одного стакана со мной не будет. Какой! Пошли на десятку его, я ещё добавил, взяли коньяку, как треснул – и про клятву свою забыл.

Максим, не выдержав, перебил словоохотливого Вольдемара и сообщил свежую новость:

– Брату сегодня работу предложили. С женщинами спать. Сто рублей за вечер, двести за ночь.

– Врёт! – Возбуждённо сказал Назар.

– Нет, не врёт, – поддержал новость Вольдемар с той уверенностью, будто и ему предлагали. – Я эту штуку знаю. Вдовушек обслуживать. У меня приятель, мясник, промышлял этим, пока здоровье было. Потом бросил, говорит – надоело.

* * *

Расставшись с провожатым, Анна вошла в подъезд двенадцати этажного дома и поднялась на четвёртый этаж, дотошно указанный в бумажке.

Войдя в квартиру, ощутила запах окурков и пыли. Первым делом обратила внимание на засохшую розу в бутылке из-под шампанского и волнистого попугая сидящего в клетке, который, как только её увидел, сказал:

– Как поживаешь?

– Спасибо. Хорошо поживаю, – улыбнувшись, ответила Анна.

Повсюду, и в комнате, и на кухне, толстым слоем лежала пыль, шторы были наглухо задёрнуты, и казалось, что за окном не лето, а поздняя, неуютная осень.

В холодильнике стояла одинокая кастрюля, в которой плавало в бульоне отварное бычье сердце. На холодильнике, в миске с водой, отмокая, плавали, сухие грибы. Других продуктов не было. Первым делом Анна принялась за уборку и очень скоро всё заблестело и задышало. Приняв душ, сходила в магазин, приготовила из купленных продуктов ужин и стала ждать сестру.

* * *

Как стемнело, Максим с Назаром закрыли голубятню, распрощались с Вольдемаром и шли по улице домой. Назар рассказал, что приходили ребята, жаловались на Маслёнка и Мазая, просили помощи. Ребятам Максим не прочь был помочь, но на уме теперь было другое.

– Нечего жаловаться, пусть соберутся и разберутся с Маслом.

– Так и сказал. А, они говорят, что у Маслёнка постоянно нож при себе и целая шайка.

Максиму было не до ребят, не до дворовых разборок. Он, как ему казалось, давно вырос из всего этого. Отмахнувшись рукой от Назара, он завёл разговор на другую тему.

– Помнишь, ко мне лаборантка липла? Я и догадывался, что ей нужно и девчонка хорошая, фигуристая. А, не могу и всё. Словно какая-то сила держит.

– Вдовушек обслуживать, – задумчиво повторил Назар слова Вольдемара.

– Вольдемар трепло, сам ничего не знает, – убеждённо сказал Максим. – Вдовушек. Это нужно не старым, а молодым. Тем, у кого есть деньги. А от старухи, всегда можно отказаться.

– Точно, – подтвердил Назар, полностью во всём с другом согласный. – Да, как ты её найдёшь, ту, что предлагала? У брата спросишь, в лоб даст. Матери и сестре скажет, чтобы глаз с тебя не спускали.