Вернувшись из техникума, друзья разделились. Сытый, подзаправившийся на практике Назар, пошёл сразу на голубятню, а Максим домой, чтобы перед тем, как присоединиться к Назару, пообедать.

* * *

Со Степаном Удовиченко Фёдор познакомился в школе, в первом классе, третьего сентября.

Младшие школьники, вследствие затянувшегося ремонта, учились в помещениях учебных мастерских. И вот, третьего сентября, выйдя из здания в котором располагались мастерские, Фёдор увидел Степана, дерущегося с одноклассниками. Напавших было трое, все с одного двора, знали друг друга до школы и, попав в один класс, решили взять власть в свои руки.

Начали с самого своенравного, коим им показался Удовиченко. Долго не думая, Фёдор встал на сторону Степана. И не потому, что были соседями, а ради справедливости. Они видели друг друга до школы, но не было случая познакомиться, а жили в одном подъезде. Фёдор на четвёртом, а Степан на пятом этаже.

Степан появился в доме за неделю до школы, и всё это время был неразговорчив и держался во дворе обособленно. Многим и во дворе показался высокомерным. В тот же день, третьего сентября, Степан пригласил Фёдора домой, познакомил с отцом и мачехой. Пили чай из хрустальных стаканов, вставленных в серебряные подстаканники, что казалось Фёдору диковинным, и Филипп Тарасович, отец Степана, учил их жизни.

– Так и держитесь, – говорил он, показывая сжатый кулак. – А если будете так, – он разжимал кулак и растопыривал пальцы, – по одному переломают.

С того дня и стали друзьями. Степан оказался совсем не высокомерным, он был ранимым и застенчивым.

В настоящее время Степан работал в комиссионном магазине, специализирующимся на радио- и электроаппаратуре. Сидел на приёмке и оценивал вещи. До его магазина Фёдору никогда не удавалось добраться менее, чем за час, а так как на будильнике, при выходе из дома, стрелки показывали двенадцать сорок пять, то как раз и поспевал к двум часам по полудню, ко времени с которого в магазине начинается обед.

Так и получилось, приехал, как раз к двум и, пожав молча другу руку, пошёл вместе с ним в кафе, располагавшееся рядом с комиссионным. Кафе было небольшое и уютное, кроме старика-инвалида, который все свои дни проводил в этом заведении, смотря телевизор и питаясь от щедрот посетителей, да двух «чернокнижников», спекулянтов, специализирующихся на перепродаже книг, там никого не было.

Степана в кафе знали, и пока одна из девиц обслуживала случайных посетителей, стоя за стойкой, другая, выслушав заказ, принесла всё на подносе прямо к столу. В кафе практиковалось самообслуживание, и подобное обхождение было редким исключением из правил. Заказано было: жареные куры, сок, кофе, хлеб, пирожные и коньяк.

– Может, и ты? – Спросил Степан, указывая на высокую объёмистую рюмку с золотым ободком.

Фёдор отказался и сказал:

– Сопьёшься ты на этой работе.

– Работа что? Работа хорошая, я плохой. И ты прав, скоро с неё уйду.

Степан выпил коньяк, запил соком и, разрывая руками румяную курицу, стал говорить совсем не о том, о чём душе его говорить хотелось.

Одет он был в грязный, с чужого плеча, свитерок и неприлично короткие, чужие брюки, что было не характерно для пижонистого, всегда щегольски одетого друга. Ногти на руках были давно не стрижены, волосы беспорядочно зачёсаны. «А ведь вчера ещё, кажется, был другим или просто не заметил?», – мелькнуло у Фёдора в голове, но он отбросил эти мысли и стал слушать Степана.

– Не рассказывал? – Говорил Степан. – Тут история со мной случилась. Автомобильный магнитофон купил и колонки к нему, отдельно, две коробки. Магнитофон хороший, мощный, колонки большие, спрятать некуда. Купил, не оформляя, чтоб потом перепродать. А Инга, напарница моя, что стекляшки принимает, рядом была, видела. Отнёс я всё в раздевалку, сунул в сумку, а сумку так и оставил на лавке. И работаю себе, ни о чём не думаю, а Инга, делать ей нечего, пошла в кабинет к заведующему и там: шу-шу-шу. Из кабинета прямым ходом в раздевалку, мне показалось, что даже как-то на цыпочках шла и оттуда все стекляшки, что скупила и припрятала, назад выносит и на полку выставляет. Мне ни слова. А, я что-то не сообразил. Тут, через некоторое время, приходит из основного магазина директриса и, не здороваясь, сразу к заведующему в кабинет.

– Из какого основного?

– Я же в филиале работаю, у нас аппаратура и стекло, а через дорогу, помнишь, вместе со мной ходил, я выручку туда относил, тот, где тряпками торгуют, вот тот считается основным. Там директриса сидит, а у нас только заведующий. И вот они из кабинета, директриса и заведующий, прямым ходом в раздевалку. Слышу, коробки перебирают, минут десять там находились. Тащат всё, что нашли, в двух руках из раздевалки в кабинет. Стали всех по очереди вызывать, продавцов, товароведов, ну и меня вызвали. Спрашивают: есть ли твои вещи? Я показал на магнитофон и две видеокассеты.

– А ещё там что было?

– Ещё? Ещё видеокамера Мишкина. Это продавец. Магнитола двухкассетная, его же, фотоаппарат, ещё один магнитофон автомобильный, жвачки несколько блоков. Мишка, хорошенько, в опись попал. Ещё нашли посуду, дрянную, набор. Хотели Ирку прищучить, продавщицу, а оказалось, что посуда не её, а Алёны Павловны. Той, что с Ингой в смену работает.

– Что за Ирка?

– Продавщица, стекло продаёт, рыженькая. Она им, как и я, кость в горле. Ну, слушай. Акт составили, в акте написали: обнаружили такие-то вещи, принадлежащие таким-то. Ну, и на тот день всё, а на утро следующего, велели всем прийти на час раньше, назначили собрание. Мишки не было, он в запое, жена врача вызывала, из запоя выводила. Ирка пришла, её хотели щучить, а она сказала: «Посуда не моя». Алёну Павловну никто не предупредил, на час раньше не пришла. Короче, вором остался один я, вот тут-то и оторвались. Да, забыл, им вещи из раздевалки помогала таскать профорг, кобылица из основного, хотя это и не важно. Утром на собрание, как и просила, я принёс объяснительную.

– Профорг просила?

– Директор.

– Чего же ты написал?

– Написал, что по дороге на работу зашёл в мастерскую и забрал магнитофон, который отдавал в починку. А так как хранить его негде, оставил в раздевалке, в сумке. А насчёт видеокассет написал, что администрация магазина не обеспечивает необходимым для проверки аппаратуры, поэтому принёс из дома.

– Поверили?

– Слушай. Дал объяснительную директрисе, прочла, да как заорёт: «Что ты тут написал?». И заведующему передаёт. А что же, говорю, писать? Чистосердечное признание, что для спекуляции магнитофон купил? «За кого ты нас держишь? Это новый магнитофон, любая экспертиза скажет, что новый!». Ну, думаю, скажет, так скажет. Это всё директриса говорила, а заведующий молчал и вдруг спрашивает: «Что будем с ним делать?». Она: «Уволить!». И пошла к нему в кабинет. А там одевается, кофточку накидывает, расчёсывается, готовится уходить, якобы с твёрдым намерением уволить. А наши, кассир да Ирка, шепчут: «Иди к ней, проси прощения, пока не ушла!». Они шепчут, а я не иду. Надоело быть клоуном в их цирке.

– А потом?

– Потом пошёл. Говорю: «Пистемея Витольдовна, первый и последний раз, чтоб вам пусто было». Про пусто конечно не говорю, только думаю, но всё равно заметно. Хоть и сделал виноватое лицо, ей не понравилось. Посмотрела на меня и говорит: «Прощения просишь, но я-то вижу, что не раскаиваешься!». Ещё что-то сказала и ушла. А заведующий тут как тут: «Перепиши объяснительную, как надо и можешь идти». Это было вчера, я пришёл в свой день выходной. Объяснительную переписал, написал, что купил для личного пользования и тогда же спросил магнитофон. Он: «Потом, потом, иди, на похороны опоздаешь!». А сегодня подходит Мишка и деньги суёт. Это значит, у меня забрал, чтобы самому продать и сам деньги отдать не решился, через Мишку.

– А ты его не знал?

– Знал. Но, что такой, не знал. У Мишки деньги я брать не стал. Посмотрю, как он сам их отдавать будет.