— Значит, Оразмамед, ты тоже перешел к русским? — спросил с сожалением. — Говорят, и другие ханы у них: Худайберды, Софи, Кульбатыр, Паша-сердар…

— Все приняли благости России, — отвечал Оразмамед. — Не сегодня завтра Скобелев отличит всех особыми почестями.

— Сначала отличит, — хмуро посмеиваясь, сказал Тыкма, — а потом в лицо наплюет и за бороду схватит.

— Сердар, я слышал, как поступили с тобой в отряде Ломакина, — вступил в беседу Студитский. — Какой-то глупый офицер решил выместить на тебе злобу за поражение, а ты принял этого глупца за весь русский народ. Нельзя всех мерить одним аршином.

Тыкма ухмыльнулся.

— А разве ваш князь Михаил лучше с нами обошелся? Когда мы привезли ему свои прошения, он не стал читать их. Он повел себя как павлин среди простых кур.

— Всякие люди есть в России, — пояснил капитан. — Есть царь, есть графы, князья, помещики, купцы, генералы, офицеры, рабочие, крестьяне. Россия, как, впрочем, и Туркмения, делится на сословия. Говорят, тебя тоже ваши ханы никогда не приглашали на маслахат: не хотели сидеть рядом с простолюдином?

— Да, доктор, было такое, — неохотно отозвался сардар. — Но скажи мне, к какому же сословию принадлежу я?

— Ты атаман, Тыкма, — сказал Студитский. — Всех атаманов любят простые люди, но сторонятся и боятся люди богатые. Но если примешь русскую службу — атаманом не будешь. Останешься при своих джигитах, так же будешь называться сердаром, но звание у тебя будет офицерское. Примешь Ахал, получишь погоны капитана или майора.

— Доктор, ты честный человек, это я знаю. Но зачем говоришь об офицерских погонах? Если б русские захотели сделать меня офицером, они бы давно сделали.

— Сердар, если веришь мне, то послушай, что тебе скажу, — жарче заговорил капитан. — Начальник штаба Кавказского военного округа сейчас в Вами. Составляет списки, кого с собой в Петербург взять, к царю. Если откинешь страх и наберешься храбрости — ты тоже поедешь.

— Доктор, не ловушка ли это? Не верю я Скобелеву. Не простит он мне. Коня я у него отбил — лучшего скакуна во всей Турции и России. Сраму из-за меня ак-паша натерпелся.

— Поезжай и верни ему коня, — сказал Оразмамед. — Зачем тебе его скакун?

— Только поторапливайся, — посоветовал Студитский. — Кучанский ильхани двух коней Скобелеву подарил. На одном, Покорителе, генерал сейчас ездит.

— Вы совсем сбили меня с ума, — пожаловался сердар. — Я стал как ребенок, который не знает, с какой стороны взять в руки пиалу. Дайте мне подумать.

— Подумай, Тыкма, — согласился капитан. — А будешь думать, то учитывай главное. Скобелев не уйдет из Ахала до тех пор, пока ты не вернешь ему скакуна. Не может он вернуться в Петербург без этого коня. Над Скобелевым все генералы и царь будут смеяться.

Сердар принялся угощать доктора и Оразмамеда. Принесли в чаше шурпу, подали чайники с зеленым чаем. Гости ели, пили, а Тыкма сидел и мучительно раздумывал. "В Мерв мне пути нет. Там — англичане, не принявшие и оскорбившие меня. На Узбое тоже жизни не будет: ак-паша достанет и там. Да и люди с голоду перемрут. Хай, Тыкма, тебе скоро шестьдесят! Жизнь идет к концу, бояться нечего!"

— Послушай, сердар, — сказал Студитский. — Отдашь коня генералу, он уедет отсюда, а мы с тобой останемся и все дела вершить будем. Имя твое не померкнет, оттого что к Скобелеву на, поклон явишься. Не к нему ты идешь, а к России. Скобелевы появляются на арене жизни и уходят, а Россия остается. Она добра своим сердцем и мудра умом…

После обеда доктор с Оразмамедом решили поохотиться. В зарослях водилось много фазанов, сюда же приходили на водопой джейраны. Взяв ружья, они удалились от кочевья и возвратились к вечеру, неся подстреленных фазанов. Студитский приблизился к кибиткам и увидел: Тыкма и его джигиты моют скобелевского жеребца. Мылят мылом, скребут кошмой и обливают из ведер озерной водой. Капитан спросил:

— Что, Тыкма, загрязнился конь?

— Ай, доктор, не знаю, примет ли ак-паша своего скакуна, после того как кучанский ильхани подарил ему двух хороших коней?

Капитан улыбнулся и не стал мешать сердару.

Вешний день поливал солнечным теплом зазеленевшие предгорья. После обильных дождей с Копетдагских гор неслись мутные потоки. Овраги у Асхабада заполнились водой, и сотне Тыкмы-сердара пришлось объезжать их. К аулу он приблизился с севера, со стороны Каракумов. Его заметили свои, туркмены, и выехали встретить и проводить к ак-паше. Но и Тыкма, подъезжая, увидел в бинокль большой асхабадский курган и на нем множество кибиток. "Здесь все решится! — снова притронулся к его сердцу страх и отступил: — Пусть будет так, как угодно аллаху!"

Студитский и Оразмамед понимали его состояние и подбадривали:

— Все будет хорошо, Тыкма…

— В твою честь — целый праздник в Асхабаде!

Конная сотня Тыкмы ехала медленно, словно пробиралась в потемках. Но было светло, и вся предгорная равнина лежала перед сердаром. Кибитки скобелевцев стояли не только на кургане, но и около него. А правее, где раньше по пятницам шумели текинские базары, сейчас виднелись персидские шатры: это кучанский ильхани со своей конницей расположился лагерем. Тыкма с неприязнью подумал: "Сколько угодников у всякого сильного! И разве у меня их не было еще недавно? Были! Но теперь они все ползают на коленях перед ак-пашой".

Курган уже совсем был близко, и теснее стала толпа встречающих. Люди лезли под ноги лошади, приветствуя сердара: можно было подумать, он возвращается с победой. А он ехал, чтобы сложить оружие. И только знающий душу народа мог сказать, почему приветствуют так горячо Тыкму. Нет, это было не злорадство: вот, мол, и ты, сердар, как ни храбрился, а приехал на поклон к урусу! В приветствиях выражалась надежда простого люда: наконец-то окончатся всякие войны, перестанет литься бедняцкая кровь и воцарятся мир и спокойствие на туркменской земле.

Уже возле самого холма навстречу Тыкме-сердару выехали несколько русских офицеров и полусотня казаков во главе с полковником. Преградив дорогу гостю, полковник сухо сказал:

— Поверженный является к победителю без оружия. Почему же, сердар, при тебе сабля?

— С ним не только сабля, — сказал Студитский и, обернувшись, поманил пальцем джигита в белом тельпеке, на гнедом скакуне.

Джигит подъехал, хмурясь и боязливо оглядывая полковника и русских казаков. Это был младший сын Тыкмы, восьмилетний Ораз. Тыкма сказал полковнику:

— Я отдам оружие самому Скобелеву.

— Ну что ж, пусть будет по-вашему, — согласился полковник и посмотрел на холм.

Там, наверху, где расположилась большая часть русского лагеря и штаб командующего, чувствовалось движение: командующий готовился принять Тыкму-сердара с достоинством. Вскоре с плоской вершины кургана на склон спустился с генералами и офицерами Скобелев. Он был в суконном мундире при погонах и в фуражке. Ему поставили раскладной стул. Садиться он не стал и сказал начальнику штаба, чтобы разрешили Тыкме приблизиться.

Тыкма, ведя Шейново в поводу, а другой рукой подталкивая сына, поднялся на Горку. Тысячи туркмен, казаков, пехотинцев, кучанских курдов, собравшихся у подножия кургана, застыли в тревожном ожидании. Приблизившись к командующему, Тыкма опустился на одно колено, дрогнувшим голосом произнес:

— Великий ак-паша, прояви милость и прими заблудшего. Отныне и навсегда сердце мое, мысли мои и воля принадлежат великому русскому императору. Клянусь верно служить ему!

С этими словами Тыкма положил к ногам командующего свою саблю и подтолкнул вперед мальчика.

— Великий ак-паша, — опять заговорил Тыкма, — чтобы никогда не посетили тебя сомнения в моей преданности, возьми с собой в Петербург моего сына и сделай его царским офицером.

— Вот за это спасибо! — воскликнул Скобелев и повторил: — Вот за это спасибо!

Командующий подошел к Тыкме и по-дружески обнял его. Склонился к Оразу, спросил, как зовут.

Во время этой небольшой церемонии толпы, стоящие у кургана, восторженно переговаривались, выкрикивали "слава" и с нетерпением ждали, что будет дальше.