— Милый мой, — сказал шифровальщику Скобелев, — зачем тебе понимать? Тут ерунда, пустяковина! Словом… дай-ка я тебя, друг сердечный, расцелую за эту белиберду. Зайди ко мне через час, угощу коньяком!

Офицер в недоумении согласился выпить с командующим, но так и не понял, что за абракадабра передана Зиновьевым…

Вскоре прибыл первый пароход из Баку. Потянулись по заливу шлюпки, баркасы, катера с солдатами, казаками, с орудиями разного калибра. Высаживаясь на берег, военные строились порот но. Командиры подразделений докладывали командующему о прибытии. Он встречал войска и сам распоряжался, куда кого поселить.

Вошли в залив и причалили к пристани большие паровые катера, прибывшие с Балтики. До Баку их транспортировали на барже, а оттуда они плыли своим ходом. Десятка два моряков вылезли на причал и вразвалку направились к баракан. С ними шел мичман Иван Батраков.

— Хорошо ли доплыли, балтийцы? — спросил Скобелев.

— Прекрасно, господин генерал-адъютант!

— Не потонули, слава те господи!

— А больше всего мучились мыслью, какими делами будем заниматься ла Каспии, — сказал мичман.

— Вот уж напрасно, — пожурил Скобелев. — Не надо было морочить себе голову. Я за вас давно подумал. Пойдете со мной по Атреку к опорным пунктам.

— Как так — по Атреку? — не понял мичман. — Но Атрек же не судоходен! Во всех лоциях сказано, что река Атрек не годна для судов. Разве что для небольших лодок.

— В лоциях одно пишут, а знающие люди иное говорят, — в том же тоне продолжал Скобелев. — Пойдете на катерах по Атреку. А пока назначаю вас комендантом морского порта и приказываю морякам заняться перевозкой войск с прибывающих пароходов.

— Слушаюсь, ваше превосходительство…

Скобелев проводил мичмана строгим взглядом и услышал, как моряки засмеялись, когда командир догнал их и сказал что-то.

В течение двух недель подходили к Чекишляру пароходы, доставляя солдат и офицеров. Селясь в бараках, тут же они приступали к военной учебе: стреляли по мишеням под курганом, маршировали с песнями и вели учебный рукопашный бой. Казаки свистели саблями, рубя на полном скаку чучела и прутья…

Подготовка к походу шла самая интенсивная, и Скобелев был немало удивлен, когда ему доложили о приезде корреспондента «Дейли ньюс» сэра О’Донована. Командующий посмотрел в окно и увидел бледного желтоволосого англичанина в мундире и высоких крагах.

— Кто пропустил его в расположение? — со злостью спросил у адъютанта Эрдели.

— Не могу знать, господин генерал. Пойти выставить?

— Ни в коем случае. Поздно теперь.

О’Донован поднялся по ступеням крыльца за комендантом и остановился у открытых дверей канцелярии.

— Господин генерал, позвольте?

— Входите. С кем имею честь говорить?

О’Донован предъявил документы и ждал, пока генерал ознакомится с ними и возвратит. Скобелев читал и думал: «Сукин ты сын, консул! Размазня русская. Пускаешь ко мне шпионов, в то время как я готовлюсь к самым решительным действиям!» Генерал вернул англичанину бумаги и указал на кресло.

— Благодарю, — учтиво, почти по блогам выговорил тот и польстил: — Ваши солдаты, генерал, так хорошо рубят палки и стреляют, что, право, я позавидовал им. Англичане, напротив, бездействуют и готовятся уходить из Афганистана.

— Можно покороче, сэр? — сказал Скобелев. — По какому делу ко мне?

— О генерал, дело пустяковое. У меня нет никаких желаний, кроме одного: я хотел бы участвовать в вашем походе в качестве наблюдателя.

— Я не собираюсь в поход. Моя экспедиция преследует чисто миролюбивые цели. Мы приехали сюда строить города, порты и железные дороги.

— Но текинцы в Геок-Тепе вооружились и давно ждут вас! — воскликнул О’Донован.

— Согласно разработанному плану, я приеду к ним в гости ровно через три года. Так, кажется, Гродеков? — спросил он, увидев у двери начальника штаба.

— Так точно, господин генерал.

— Но, господин генерал, я хотел бы немножко пожить у вас, чтобы написать о ваших прекрасных помыслах, — попросил О’Донован.

— Увы, не могу, сэр, — отказал Скобелев и отвернулся.

Гродеков, видя, что командующий никак не соберется с духом, чтобы выпроводить опасного гостя, сказал вежливо:

— Сэр, но вы уже писали о нас недавно в своей газете. Вы сообщили в ней, что скот у нас болеет пневмонией и оттого солдаты болеют. Не так ли?

Скобелев неожиданно выпрямился, спросил:

— Так это вы автор паршивой статейки?

— К сожалению, господин генерал, — отозвался Гродеков.

Скобелев встал:

— Ну-ка, сэр! Убирайтесь немедленно, и чтобы ноги вашей тут больше не было. Эрдели, проводи англичанина до Атрека!

— Прошу вас, сэр, — сказал адъютант и взял О’Донована под руку.

— Вот бестия, — глядя в окно, возмутился Скобелев. — Лезут во все дырки, как тараканы. Гродеков, надо поставить дело на должный уровень с разными корреспонденциями.

— Хорошо, Михаил Дмитриевич.

— И пора, пора отправляться в путь, — заговорил энергично и жестко Скобелев. — Пора! Пока благоприятствует обстановка, мы должны занять треугольник Чекишляр — Кизыл-Арват — Красноводск, а там видно будет!

Над Атреком дрожало знойное марево, и все тут казалось призрачным. Туркменские кибитки в Яглы-Олуме, если смотреть на них издали, висели над землей, в воздухе. Высокая деревянная вышка, на которой всегда стоял часовой, перекашивалась и тоже, словно боясь обжечься о раскаленную землю, парила над ней. Аул среди дня не подавал признаков жизни. Все живое пряталось в тени. Лишь одинокие верблюды в окрестностях аула невозмутимо жевали зеленую колючку да чабаны с палками пригоняли овец на водопой к Атреку.

Жизнь в Яглы-Олуме оживала на закате солнца. И первыми напоминали о себе цикады. Сначала робко и неуверенно, затем все звонче и дружней включались они в многоголосое пение. К ним присоединялись лягушки, которых водилось в реке и ее многочисленных заливчиках тьма-тьмущая. И вот уже начинали блеять в ауле козы и недовольно ворчать верблюдицы: это хозяйки-туркменки отгоняли от них верблюжат и ставили под вымя посуду. В военном укреплении, за высокой каменной стеной, гремели котелками солдаты, и пахло со двора пшенной кашей.

С наступлением темноты на вышке вспыхивала лампа Шпаковского. Вскоре она на какое-то время угасала, и начинал мигать гелиограф. Верстах в пятнадцати, на возвышенности, такими же сигналами отвечал ему другой гелиографический аппарат. Их было несколько: они стояли во всех поселениях от Терсакана до Чекишляра и по цепочке азбукой Морзе сообщались между собой. На аульчан эти загадочные сигналы всякий раз наводили страх. Солдаты следили за сигнализацией с благоговением, зная, что передается каждый день что-нибудь важное. Новости светового телеграфа держались под секретом, и только гелиографисты знали о них. Но иногда тайны ночных переговоров становились достоянием всех. Это значило: тайна была настолько велика, что не сказать о ней просто невозможно. Так в укреплении узнали о прибытии в Чекишляр Скобелева. Через несколько дней снова новость — начали высаживаться прибывшие из Баку и Петровска войска.

Когда Надя приходила в аул за чуреками и встречалась со своей доброй знакомой Айшой, тут уже знали обо всем, что произошло за день на Каспии. Оказывалось, приезжал человек из Гасан-Кули и рассказал. Или человек ездил в Чекишляр — сам все видел. Однако оттого, что кто-то доставлял последние сведения с моря, любопытство в ауле не уменьшалось. И исходило оно не из желания узнать и распространить новость, а из того, что людям хотелось как можно лучше понять русских. Часто возникали самые наивные споры. Но и они сближали Надю с аульчанами. Спорить, но еще больше уговаривать приходилось почти по всякому поводу. А поводов было много: от лечения глаз до обязательного мытья рук с мылом. Думала ли Айша, что когда-нибудь у нее в кибитке окажется медицинский ящик с красным крестом. Но теперь аптечка стояла на самом видном месте. И Айша, свободно обходясь без «беленькой баджи»[15], выдавала своим подружкам глазные капли и порошки от простуды. Айша же научила Надю доить верблюдицу, которую комендант укрепления купил для солдатской столовой. Айша научила Надю говорить по-туркменски: она уже могла свободно объясняться с туркменами. Айша однажды показала медичке, где лучше всего купаться. Надя переправлялась по колено в воде через Атрек и дальше — по тропинке, петлявшей в зарослях камыша, выходила к голубому озерцу. Было тут тихо и жутковато, но сюда никто никогда не заходил. Только птицы в зарослях у воды да беспечные лягушки, сидевшие на кочках, напоминали своими голосами о существовании живого мира.