Слушая Анненкова, Скобелев приостановился у борта, облокотился о перила, стал смотреть в пространство. Отвечать на рассудительные советы Анненкова ему не хотелось, баялся обидеть резким словцом. «Уж слишком все они умны, эти миротворцы, — думал с неприязнью, — но дальше носа своего ничего не видят. Послушать их, подучается, что военные академии, корпуса, дивизии и полки существуют не для того, чтобы учиться воевать и брать штыком противника, а зализывать его обходительностью. Но полководцы потому и называются полководцами, что добывают свою славу на поле сражения, ведя полки на штурм крепостей! Да и логика у этих миротворцев слабая. Если Столетов столь умен и ловок, то какого дьявола его из Красноводска убрали?! Почему не Столетов брал Хиву и Коканд, а Скобелев! Почему не Столетов, но Скобелев — герой Плевны и Шипки! Столетов в Балканской войне всецело был подчинен мне, командовал одной из колонн моего отряда. И теперь государь император не Столетова на Каспий посылает, а Скобелева. Мирному генералу подыскали более спокойное место — направили посланником в Кабул…»
— Вот вы штыками хотите брать туркмен, — вновь напомнил о своем присутствии Анненков, склоняясь над перилами и глядя в море. — А я их железной дорогой покорю. Построю колею, завезу побольше товаров да продуктов в тот же Ахал, и тогда поглядим, чье оружие сильнее — ваше или мое.
— Ну-ну, мирный воитель! — Скобелев посуровел, выпрямился, посмотрел колко в глаза Анненкову. — Не слишком ли круто берете. Вы не только железную дорогу, вы мои военные заказы в срок завезти не можете.
— Что поделаешь, Михаил Дмитриевич: так уже ведется у нас. Не было еще такого, чтобы кто-то когда-то в срок уложился. Особенно если это строят и создают свои. Да и Нобель сплоховал. Обещал отправить опреснитель в нынешнем месяце, а теперь пятится: третьего июня только намечает испытание провести на заводе, в Петербурге.
— И английские «Норманди» тоже небось еще в Лондоне стоят? — недовольно спросил Скобелев.
— Ждем тоже в будущем месяце.
— Но эти-то, как их… ну из планетного общества, — никак не мог вспомнить командующий. — Инженеры из «Меркурия»… Они же хвастались! Из каких-то старых пароходных котлов обещали сделать опреснитель и прямо на пароходе воду перекачивать!
— Я думаю, эти не подведут! — пообещал Анненков. — Эти вот-вот должны появиться. Уж кому-кому, а мне вода пуще всех необходима. Рельсы на заводе Мальцева уже готовы, на семьдесят пять верст пути, и во Франции заказ выполнен фирмой Дековиля. Надо завозить все к Михайловскому! А как?! Воды ведь мне много потребуется. Не только на железнодорожные роты, но и на тысячу лошадей, которые будут тянуть вагончики! А лошади — они пьют побольше людей! Я не меньше вашего жду опреснительной установки!
Пароход вошел в бухту и остановился против Красноводской косы. Якорь бросили почти в версте от берега. Вдалеке на причале толпились люди. Несколько паровых катеров тотчас направились к «Великому князю Константину». Когда первый катер подрулил к корме, командующий увидел на нем начальника тыла генерал-майора Петрусевича. Он был в белом кителе и в фуражке с белым чехлом. И без того смуглый, с черными бровями и бородой, на фоне шелковой белизны он казался цыганом. Скобелев и все, кто сопровождал его, спустились в катер. В другой катер сели несколько штатских чиновников. Кавалеристы Дагестанского полка остались на месте — им следовало плыть до Чекишляра, и сойти на берег генерал им не разрешил. Они стояли у борта и молчаливо смотрели на отдаленный Красноводск: красноватые горы, под ними каменный городок и пристань со множеством лодок и небольших пароходов.
— Ну, докладывай, начальник, — сказал командующий Петрусевичу.
— Происшествий пока особых нет, господин генерал-адъютант. А сведения из Текинского оазиса любопытные. Вчера приезжали ко мне балканские туркмены, сообщили, что главный хан текинцев Нурберды внезапно умер.
— Что ж тут любопытного? — не понял Скобелев. — Один умер, другой на его место сядет.
— Ну нет, Михаил Дмитриевич! — возразил Петрусевич. — Нурберды у них был и богом и пророком. Всех туркмен держал в узде. А теперь престол занял его юный сын Махтумкули. Молодой совсем, к тому же как джигит никуда не годится. С детства к Корану приучен и молебствиям.
— Спокойно ведут себя текинцы? — спросил Скобелев.
— В прошлом месяце зашли к нам в тыл. Я думал, нападут на Терсакан и Чат, но не осмелились. Верблюдчиков-иомудов смертельно напугали: все как один подались за Гурген, от греха подальше. Пристав Караш сейчас там, скликает перетрусивших караванщиков.
— Выходит, Караш верблюдов вовсе не нанял?! — подивился Скобелев. — Ну, это уж никуда не годится. А как идут дела в Хиве? Встречался с купцом Громовым?
Там дело идет на лад, — удовлетворенно отвечал Петрусевич. — Верблюды, кибитки, юламейки — все будет собрано к сроку.
— Чем занимается капитан Студитский? Есть ли прок от его миссии? — вспомнил о докторе Скобелев.
— Есть, конечно. В Яглы-Олуме, Дуз-Олуме, Чате, Терса-кане — всюду наши торговцы. Всюду строятся склады, магазины, кузницы, мастерские. Если англичане не испортят дело, то за три года не только опорные пункты возведем, но и целые города построим, — похвастал Петрусевич.
— А вы, однако, мирный генерал, — недружелюбно бросил Скобелев. — Понятно, почему вас Милютин назначил начальником тыла в мой отряд. — Скобелев помолчал и прибавил: — Сколько вы уже в Азии скитаетесь, а не поняли азиатскую душу.
— Всяк понимает по-своему, — возразил Петрусевич и замолчал: потерял интерес к разговору. Он давно заметил, как рвется Скобелев в бой, как ищет славы. А тут, видите ли, о мире ему толкуют.
Катер подрулил к дощатому причалу. Генералы и сопровождающие их господа поднялись на помост и, обходя штабеля досок, горы ящиков и тюков, направились в военное управление — белый дом во дворе с хилыми деревцами. У ворот стояли часовые, одетые по-летнему, в белых рубашках и парусиновых поршнях[14].
Дежурный офицер отдал Скобелеву рапорт и пригласил к столу на веранду. Пиршества, однако, не получилось. Скобелев сел за стол, но от рюмки категорически отказался. Взял из вазы большое румяное яблоко прошлогоднего урожая, порасспрашивал о делах и тут же захотел взглянуть на опреснитель. Все сели на коней и поехали к морю, где виднелись свинцовосерые, опутанные трубами чаны. Чумазый машинист, встретив генерала со свитой, принялся жаловаться:
— Ваше превосходительство, мал он, опреснитель-то. С семьдесят первого года как поставили, так и стоит. Каждое ведро на учете. По книжкам выдаем. Каждый божий день докладываю начальнику военного управления, — он кивнул на Петрусевича, — что воды очень мало. Люди-то прибывают и прибывают, а пить нечего.
— Бакинцы привозят воду? — спросил Скобелев.
— Изредка, — недовольно сказал начальник тыла и посмотрел на представителя пароходного общества «Кавказ и Меркурий» Эльфсберга: — По всем статьям, за воду ответ держать вам. Скажите командующему, отчего воды мало?
— Жарко. Пьют много, вот ее и не хватает, — не мудрствуя, нашел ответ Эльфсберг. — Но мы принимаем меры. Как вам известно, господин генерал-адъютант, завод Нобеля вот-вот доставит один опреснитель.
— Слышал, и не один раз! — сердясь, сказал Скобелев. — Чует моя душа, застряну я тут в ваших заботах. Дернуло же меня связываться со всякими дорогами и опреснителями! Давай, Петрусевич, поехали дальше.
Скобелев осмотрел два барака местного госпиталя. В них находилось около сотни цинготных солдат из сводного батальона Александропольского и Ахалцыхского полков, отправленных сюда еще в прошлом году. Главный врач пожаловался на недостаток медикаментов и овощей. Эльфсберг, стоявший при беседе рядом, пообещал врачу несколько бочек кислой капусты, которую везут на барже из Астрахани.
Не задерживаясь в Красноводске, Скобелев вновь отправился со свитой на пароход и вечером был в Михайловском заливе. Здесь строилась новая пристань. Отсюда предполагалось вести до Кизыл-Арвата железную дорогу. В Михайловском заливе стоял плавучий опреснитель, недавно прибывший из Баку. Скобелев осмотрел огромную баржу с двумя чанами и остался доволен. Но едва ступил на берег, тут же ему испортили настроение инженеры Лессар и Югович.
