Например, в частной типографии бланки исходящих-входящих бумаг, книги дежурного писаря и др. по новому письмоводству стоят за 1000 листов (бумага везде № 6) от 7 до 10 рублей, а в военной — от 20 рублей плюс пересылка багажом, отправка с извозчиком до станции, укупорка и т. п. Причем частная типография всякий заказ набирает вновь, а военная раз навсегда печатает миллион экземпляров, которые обходятся за тысячу от 3 рублей. Многие могут не понять — в чем дело? Всем хорошо известно, что в военных типографиях труд больше даровой, за права не платят, квартира, отопление и освещение от казны и т. п., а берут вдвое-втрое дороже, чем частные типографии и книжные магазины. Причина следующая: при главных и окружных штабах весьма много разных чинов, и нужных и ненужных. Все они пьют и едят по-столичному или расход ведут по большому окружному городу. К праздникам они больше нуждаются в деньгах. На выручку являются остатки оборотов типографии. Я знаю такой факт: полковник Г. лишь только успел принять должность старшего адъютанта, как ему поднесли наградные к Рождеству из учреждения, которого он еще в глаза не видал. Усомнившись в правильности назначения суммы, отправился к начальнику штаба генералу Г.
Будучи принятым на действительную службу в 1885 году, я обратился к воинскому начальнику с просьбой указать, какой выписать учебник. Полковник Плавский указать затруднился, то же он бы сделал и теперь. Во время состояния на сборном пункте я получил от делопроизводителя Бадьина засаленный учебник для унтер-офицера. Дорогой, во время следования в часть войск, этот учебник я выучил. И уже не более как через неделю сам читал лекцию пресловутой словесности новобранцам, которые, смотря на меня, улавливали каждое слово, произносимое мною, и в ту же минуту забывали и восстановить в памяти не могли только потому, что в руках не имели учебников.
Отсутствие в продаже уставов ставило в тупик призванных в последнюю войну не только нижних чинов, но и офицеров запаса. Врачи запаса при отсутствии справочников под руками буквально терялись. Книжные магазины официальных изданий не имеют, а выписывать из магазина Главного штаба нет времени. Таким образом и офицеры (врачи), и нижние чины ехали на войну, не зная новых уставов, на «авось, небось да как-нибудь».
ПРИМЕЧАНИЕ. В французских войсках приняты частные учебники, например, «Руководство пехоты» Анри Шарль-Лавуазеля, 906 страниц убористой печати, со множеством наглядных иллюстраций, стоит всего лишь 2 франка, при этом в шикарном переплете с тиснениями.
После срока, назначенного для обучения новобранцев, делается смотр командиром полка, начальником дивизии, корпусным командиром или командующим войсками округа. Достаточно знать наизусть: «что такое присяга, знамя, глаза на начальника, не частить, приклад выше и т. п.», и смотр сойдет великолепно. Но насколько люди развились умственно и как они понимают свой «маневр», внимания не обращается. Была бы внешность, выправка, а содержимое явится как бы само собой. Весь смотр проходит не более как в 30–40 минут и то в разговорах про награды, обход в назначении и т. п. Начальствующие лица, несмотря на приезд за 200–600, иногда и 1500 верст, всегда куда-то торопятся. Не успев выслушать ответ одного, спрашивают другого, третьего и т. д.
После лагерных сборов, в свободное от службы время, всех неграмотных солдат начинают учить грамоте. Для чего, как известно, в настоящее время в ротах и батареях существуют школы грамоты, но, к сожалению, лишь номинально. Горячо учили грамоте со времени основания ротных школ. Это было в 70-х годах. Потом энергия, охота у учителей стала ослабевать, и вот уже несколько лет как ротные школы запустели и опять требуют толчок. Напрасно некоторые домогаются увеличить срок действительной службы с целью сделать солдат грамотеями, а офицеров — учителями русской грамоты. В войсках, по моему опыту, могут выучить читать, писать и больше ничему; что пользы в том солдату и обществу? Зато начальству хорошо со старыми солдатами: пришел, повернулся и ушел!
Между тем инициатива учреждения ротных школ — гуманна. Не знаю почему, но грамотность до сих пор в полках (у старых начальников, получивших образование лишь в войсках) считается роскошью. Да, ей обучают как бы между прочим: то ли терпеливых офицеров нет, то ли охотников учителей не находится. Здесь нужна трудоспособность, а наши офицеры ее, к сожалению, имеют мало. За недостатком педагогов преподавание в некоторых ротных школах возлагается на «недорослей» или «дядек», зачастую полуграмотных или инородцев. Кроме того, нельзя сказать, чтобы военное ведомство уж очень заботилось о развитии нижних чинов. Это видно из того, что отпускается на обучение грамотности только 10 копеек на человека в год.
Дело, впрочем, еще не в том, что отпуск мал, а в его распределении по назначению. Несмотря на мизерную сумму, начальники частей отпускаемые для обучения гроши тратят на другие надобности, и волей-неволей приходится мириться с тем, что есть. Вот почему большая часть нижних чинов как пошли на службу неграмотными, идиотски тупыми, такими возвращаются и домой. Зато любой солдат обогащается на службе различными анекдотами, рассказами скабрезного содержания. В народе сложилась поговорка: «Солдат — враль».
В учебных командах дело обучения поставлено несколько иначе. Да и люди совсем другие, понимают, что им учиться нужно для получения «унтера»[70].
Имея кой-какие гроши, они покупают и письменные материалы, и учебники на свой счет. Казенный отпуск в размере 50 копеек на человека разве можно признать достаточным? Но если употреблять и его целиком на дело, то люди имели бы всегда и бумагу для письменных задач, черчения и т. п., и даже учебники и новые уставы, которые теперь в учебных командах имеются в весьма ограниченном количестве.
В писарских классах на счет учебных пособий дело поставлено, должно быть, еще хуже. Получаемые деньги, по 4 рубля на каждого ученика в год, или записываются в хозяйственные суммы, или идут на дело общее и никак не на учебные пособия. Не редкость, что на один класс один устаревший учебник или допотопная арифметика. Присутствуя неоднократно на экзаменах, я убеждался, что людей вовсе не учат писарским обязанностям. И действительно, разве может делопроизводитель учить 10 месяцев за каких-нибудь 30–50 рублей? С учреждением писарских классов управления воинских начальников выиграли втройне: ученики являются помощниками писарям, рабочей силой и экономят на отпуске денег на учебные пособия. Со времени основания писарские классы не имели правильной постановки и не сегодня завтра должны упраздниться.
Если не лучше, то наравне с писарскими классами обставлены при некоторых лазаретах фельдшерские школы. Лет десять тому назад фельдшера, кончившего курс этих школ, принимали на службу в земство наравне с фельдшерами, окончившими курс в специальных фельдшерских школах. Но ввиду неудовлетворительной их подготовки прием в гражданские лечебные заведения прекращен. Воочию мне приходилось видеть, как обучаются простолюдины фельдшерскому делу, латыни. И действительно, что может деревенский парень в каких-нибудь 6–8 месяцев постигнуть по медицине?
Пройдя все стадии примитивного образования при строгой экономии от скудных отпусков, люди немного успокаиваются, и с этого времени они становятся несколько свободнее. Считая недостаточным пройденного, люди приобретают книжки, учебники, уставчики на свой счет и читают, когда им есть время, а времени хоть отбавляй: сегодня назначили в караул, послезавтра — на дежурство, а там — вестовым и т. д. Заниматься делом нельзя, читать нечего, поневоле спишь, говорят нижние чины.
Пользуясь свободным временем, люди, имеющие деньгу, идут в театр. Всем известно, что театр — школа для народа. Очень жаль, что солдатские спектакли у нас мало прививаются, и даже за последнее время о них не слыхать. Многие нижние чины любят театральные представления, но не бывают в разумном учреждении по неимении средств или вследствие стесненных местных правил. Жаль, что нет для них льгот и точных повсеместных узаконений. В столицах театры посещаются нижними чинами по правилам, указанным в уставе внутренней службы, тогда как в провинции всякий начальник гарнизона объявляет свои правила, и зачастую нижние чины всех рангов не допускаются даже в местные общественные сады, где нет ни шансонеток, ни буфетов, где просто гуляет публика и играет своего же полка хор музыки.
