Обдумываю письмо-документ в Военный совет…

11 июня 1942 года.

События развертываются.

В Кронштадте находятся вице-адмирал Раль^[57], начальник Пу-балта и его заместитель. Активные действия морской авиации; пошли подлодки. Наши катера несут дозоры, тралят мины, обстреливают берега, проводят (с дымовыми завесами) корабли из Невы в Кронштадт. Ряд подвигов.

Совершенно ясно, что в воздухе соотношение сил резко изменилось в нашу пользу. Штурмовики КБФ с весны уже утопили

2 сторожевых корабля, 3 транспорта, 11 катеров, один тральщик;

3 сторожевых катера противника сильно повреждены.

Севастополь отбивает немецкие атаки.

На харьковском направлении — немецкое наступление.

Написал итоговый очерк-обзор — в развитие своих прежних очерков за сорок и за сто дней войны — «Краснознаменный Балтфлот за год войны».

Да, год…

Сводка по Балтфлоту. С 22 июня 1941 года по 10 июня 1942 года уничтожено: 88 боевых кораблей противника и 227 вспомогательных кораблей. Всего уничтожено 315 единиц противника, повреждено значительно больше.

…К вечеру по телефону: в Лондоне и Вашингтоне — Молотов, Черчилль, Иден, а затем Рузвельт и Хелл подписали союзный договор на двадцать лет (с американцами — соглашение). Договор предусматривает создание второго фронта в 1942 году, послевоенное устройство Европы (конечно и Азии!), экономическое сотрудничество, устранение возможности всякой агрессии Германии. Договор исторический! Звоню начальнику Пубалта, еду проверять текст.

Весь город в возбуждении, звонки, обсуждения: «Ну, половина дела (или, может быть, даже больше) сделана». Нам это стоило года неимоверных усилий! США и Англия видят, с кем имеют дело, — с СССР!..

12 июня 1942 года.

Встал в 9 часов утра. Написал письмецо С. К. Подготовился к поездке. Дал необходимые указания по группе и пр. В «Правде» напечатан мой очерк «Белые ночи» — подвал.

Еду на мотоцикле в село Гражданка — в авиационный полк ВВС КБФ. Погода прохладная, дождливая. Настроение очень бодрое…

Штаб Н-ского авиаполка — на краю села в двухэтажном домике.

В полку — штурмовики и «ночники» У-2. Сначала о последних. Где-то на Южном фронте зародилась идея боевого применения этих старинных, наивных деревянно-перкалевых машин. Обстановка требовала использования всех ресурсов. Осенью 1941 года было не до выбора. В ход пошли У-2. На КБФ летчики, назначенные на У-2 для штурмовки, считали себя смертниками. «Куда же против «мессершмиттов», зенитного огня и пр. на У-2?» В первые полеты пошли командир и комиссар полка. Ползали ночью над фронтом. Сбросили груз и обратно — потерь нет. Так несколько раз, и постепенно втянулись. Довели бомбардировочный груз до двух соток! Поставили на самолетах пулеметы, наладили зимнее оборудование… И ползали, ползали на немецкие тылы, сбрасывая бомбы, помогая Федюнинскому. Немцы удивлялись: «Что это за машины у русских? Придет, повиснет в воздухе и бомбит». Допустим, что это из необходимых легенд, а может быть, из показаний пленных, но эта славная, хилая и смелая машина У-2, с трудом выгребающая против ветра, вздрагивающая, качаемая зимними шквальными ветрами, достойна уважения! Летчики влюблялись в дело и при переводе на новые отличные машины мрачнели, просили оставить их на У-2. Вот тебе и «смертники»!.. Все — дело опыта и привычки.

…К двум часам — обед в столовой летчиков. Два стола, кое-какие весенние цветы, графины с водой. Рисовый суп с несколькими кусочками мяса, затем мясо с кашей, один блин с маслом, кисель (чайная чашка). Это все-таки роскошно с точки зрения нашего пайка… Летчики несколько примолкли, стесняясь моего присутствия. Ничего, через час-два познакомимся, подружимся… За столом все наши асы: Мазуренко и другие. Это старая шестерка, ее дополняют молодыми, постепенно втягивающимися в работу.

Поехали в штабном автобусе на аэродром.

…Осматриваю штурмовик летчика Мазуренко. Сначала о самом летчике. Это высокий украинец, тонкое лицо, темные подстриженные усики. Говорит весело, просто:

«Мой вес до войны — 84 кило, теперь 65… Конечно, устаешь… Но мы взяли обязательство — летаем и по четыре-пять раз в день. Летом труднее — жарко, запах бензина, ну и прочее. Штурмовики идут, конечно, прямо в огонь… Я покажу вам всю эту технику. Боевых вылетов у меня 130». — «А счет?» — «Да кто их, перебитых, считал!.. Раз записали мне 50 немцев, а потом пехота наступала и нашла 450 трупов и побитые машины. Потом подсчитали… После полетов аппетита нет, только выпьешь. По ночам летчики бредят, кричат со сна: «Заходи левее, бей!» Это отзывается в голове вся работа… После войны, если живы останемся, скажем: «Что просили — мы сделали, а теперь не мешайте нам, месяц кутить будем… (Смеется, шутит.) Пить, конечно, будем, но не запьем, это так, для красного словца».

Летает Мазуренко с 1932 года, еще молод, но уже восемь лет службы. Возвращался много раз с пробоинами…

Разговорился с другими летчиками. Один из них, бывший гражданский летчик, русак с усиками, идет в огонь, перекрестившись валится на голову немцам и жмет на гашетки.

Был на КП. Это землянка: телефон, окошечко, две койки. Охрипший, стареющий начальник штаба. На стене таблицы, карты… С аэродрома взлетают и возвращаются У-2, один СБ^[58].

Вечером в большой палатке на аэродроме сделал доклад о международной обстановке. Говорил с подъемом. Военком после доклада спросил аудиторию:

— Ну как, все ясно, хорошо?

Кто-то прогудел:

— На отлично!

Забавно…

Пошел делать доклад 1-й эскадрилье гвардейского полка. Ребята молодые, сегодня выходные — выпили по сто граммов, поют, играют на баяне, танцуют.

Доклад вел, как застольную беседу… Темнело… Поставили коптилку… Было товарищески интимно… Много рассказывал о войне, о Западе, о наших задачах.

13 июня 1942 года.

…Весь день беседовал с капитаном Мазуренко… Он держится свободно, явно переутомлен, что скрывает, но это чувствуется в быстрых сменах настроения, часто проскальзывающей теме смерти. Летчик возит с собой два талисмана (портрет Суворова и металлического мишку). По-человечески его можно понять: из двадцати шести старых «иловцев» в живых в КБФ остались только трое… Мазуренко и другие — уже второй кадр, за ними втягивается третий, а на Ладоге обучается четвертый.

Обед неважный — соленая рыба.

Весь вечер беседовал с командиром полка подполковником Морозовым. Он из комсомольцев Гражданской войны, в авиации служит с 1926 года — «уже старичок», год рождения 1904. Службу знает, все умеет, опытный, но что-то проскальзывает усталое. Временами ходит в боевые полеты для примера (ну, и для счета — на орден).

Беседовали до двух часов ночи при коптилке.

14 июня 1942 года.

…Наши упорно бомбят Котку, караваны транспортов в Финском заливе, бьют по аэродромам. Немецкие самолеты изредка появляются на восточных участках (на Ладоге, в Волхове), сбрасывают листовки. На каких идиотов это рассчитано?..

С. К., как я узнал, еще с форта не вернулась… Жду…

На душе ровно — я живу без литературно-служебных дрязг… Летчики народ боевой, простой (хотя тоже относительно). С ними мне хорошо. Я продумываю их рассказы, сверяю, подмечаю быт, штрихи. Быт донельзя простецкий, никакой аффектации, но внутренняя дисциплина строгая и, конечно, уймища служебно-быто-вых неполадок… Летчики не имеют полных выходных дней, явно скучают, так как их свободное время не разнообразится концертами, кино, играми, хотя отдых можно было бы рационально организовать. Когда мы прикончим эту бытовую неорганизованность?