Умирает один служащий: «Спасибо, родные, поддержали… Но я ухожу, ухожу…» Просто…
Лунная ночь. Иду с С. К. по Неве (с Калиевой на Васильевский остров). И в темноте люди тащат воду из Невы. А если у Шлиссельбурга враг заразил ее бактериями?
Пожар вдалеке, где-то на Петроградской стороне. В последние дни сгорел ряд домов — из-за порчи водопровода нечем тушить. Погорельцы безропотно тянут куда-то на санках свой скарб.
26 января 1942 года.
(219-й день войны.)
Шестой месяц осады. Мороз до 15 градусов. В городе не успели выпечь хлеб — не хватает воды.
Виделся с начальником тыла КБФ товарищем Москаленко.
— Мерецков прорвал фронт, идет к Любани. В прорыв пошли танки и конница — уральские казаки. Противник упорно сопротивляется и увеличил число саперных частей на Ленинградском фронте. Дело освобождения Ленинграда идет, но потребуются не дни, не месяцы, а большие сроки. Как ваше здоровье, поправились?
— Спасибо, действую…
В Политуправлении доложил о совещании писателей КБФ, назначенном на 6, 7, 8 февраля…
Читаю «Дневник поэта» Николая Асеева: невнятный его рассказ о годах во Владивостоке (1917–1922); споры вокруг «Лефа» и пр. и пр. Мои былые симпатии к Асееву растворились в последние годы: наследник Маяковского во время Отечественной войны молчит… Какая огромная переоценка литературных кадров происходит и еще будет происходить.
Мысли о ходе войны. В выступлении Черчилля ясно говорится об отказе от единого командования… Мы делаем свое дело: нам надо освободить нашу территорию. Если Англия будет ждать сложа руки, обладая пятимиллионной армией, сидящей без дела, — СССР учтет это.
В 6 часов вечера — в НКВД… Большой зал, собралось до тысячи человек. Помещение в порядке, свет экономят. Работники на различном пайке: первая категория — рабочая и т. д.
Сделал доклад с широким охватом событий. Слушали меня внимательно.
Секретарь парторганизации рассказывал мне:
«Вчера в городе было очень трудное положение с топливом. Могли стать все станции, водопровод и т. д., но успели вовремя подкинуть…»
…Сведения с фронта хорошие, темпы наши не сбавляют.
На кораблях упорно работают…
Начсостав держится крепко. В кают-компаниях отличная сервировка, соблюдается «тон» при любых пайках. Многие берут лишь часть своего хлебного пайка, то есть четыреста граммов, и два-три дня экономят по двести граммов, а затем получают шестьсот граммов свежего хлеба сразу. В большинстве случаев это делается для поддержки семей на берегу. Традиции личного состава на эсминцах (участников боев в Ирбене, в Моонзунде и др.) крепкие: «Сказано — умри, но сделай». Это отлично! Есть на кораблях за время войны значительные потери в личном составе. Жена одного младшего командира пишет: «Извещение о гибели мужа получила, очень хотела бы знать, погиб ли он на любимом корабле или на берегу».
Ночью лунный холод…
27 января 1942 года.
(220-й день войны.)
Из 2-го отдела Политуправления мне только что сообщили, что в сводке указано: «Большие успехи на Юге».
1 час дня. Артиллерийский обстрел. Второй день в городе не дают хлеба. Почему не дать мукой? Неужели весь ужас из-за местных организационно-транспортных неполадок? Что-то тут надо глубоко разобрать.
Вдруг слабо заговорило радио. Приник к приемнику ухом.
3 часа дня. Снаряды бьют по площади Труда.
Пошел в госпиталь № 2.
…Сделал доклад в третьем хирургическом отделении. Раненые — на костылях. Ходят, лежат… Я рассказывал о перспективах продовольственного положения в Ленинграде, об успехах на фронте, о задачах зимы и перспективах весны. Раненые очень внимательно слушали.
Мороз до 30 градусов.
К семи часам слабо заговорило радио в моей рабочей комнате. Передают вечернюю сводку: удары на Западном и Юго-Западном фронтах, трофеи. Уничтожены отдельные батальоны и полки противника.
Населению будут давать муку! Булочные будут работать до одиннадцати часов вечера! Детям прибавили в детдомах хлеба! Малыши говорят: «Отложим, а вдруг не хватит».
Взялись за чистку рельс в городе, чтобы занять людей делом. В райкоме Васильевского острова мне сказали: «Приходится поражаться стойкости и духу населения… Особенно женщины — работают, ведут хозяйство, смотрят за детьми».
28 января 1942 года.
(221-й день войны.)
Слухи о взятии Великих Лук… Видимо, как всегда, мысль и желание опережают события, хотя направление удара Северо-Западного и Калининского фронтов — именно на Порхов — Великие Луки.
Немецкая пресса описывает всю ожесточенность зимних битв. Эти битвы имеют огромное значение. Говорится о потоке Красной Армии. Нет! Это еще не поток. Поток будет весной и летом.
Водопровод в городе оживает. Топливо для водопроводных станций подвезли.
Ремонт водопровода уже частично сделан и делается балтийскими моряками!
Кронштадт бьет сегодня по району Петергоф — Стрельна.
Район Мги — у немцев. Там вкопаны тяжелые танки, образовавшие как бы «танковые ворота»; построены доты и дзоты; сняты рельсы Октябрьской железной дороги, из которых немцы сделали ветку к укрепленному району. Брать надо сильной артиллерийской подготовкой или обходом.
29 января 1942 года.
(222-й день войны.)
…На улицах, в очередях, закутанные, заснеженные женщины. Нервный гомон и давка у дверей пекарен и продмагазинов. Местами замерзшая вода из лопнувших водопроводных труб. Брошенные автомашины. У людей бледные восковые лица. У многих сине-багровые пятна от обмораживаний. Повязки на лицах (от холода) — белые, серые, черные, как маски. Изредка встретишь чисто одетую, румяную женщину — приятное напоминание о здоровой жизни.
В редакции «На страже Родины» темно — сегодня газета не вышла. Сотрудники, в ватниках и шапках, сидят, сбившись в кучку.
Армейской группе писателей трудно: сдает, болеет Саянов; Тихонов похудел — делит скудный паек со своей женой.
…На концертах отощавшие артисты, пошатываясь, выходят к рампе. Трагизм в том, что в столовую за едой далеко ходить. Ходьба изматывает людей, и возникает вопрос — ходить или не ходить?
И все же люди держатся. Находят и будут находить в себе силы. Огонь Ленинграда, душа его не угасает и не угаснет! Мы будем бороться за город, за жизнь со всей энергией. Мне все время хочется выступать. Я иду в одну, другую, третью аудиторию, рассказываю о войне, о положении на фронтах, о ленинградских новостях и бодрю людей. Это самые радостные, самые хорошие, самые горькие встречи в моей жизни. Я не забуду этих бледных лиц с неподвижными внимательными глазами, устремленными на меня с вопросом и надеждой.
…Я представляю себе Европу, истощенную, измученную, прислушивающуюся в тоске к продолжающейся битве между Германией и Россией. Сколько надежд, колебаний, сомнений, слухов, сколько неизвестных драм…
Придет час, и литература поднимется над всем этим и раскроет людям их собственную жизнь, подвиг, их судьбу…
Вечером выступал у раненых моряков в 3-м госпитале. Было полно народа. Госпиталь без света, без тепла… В комнате — фонарь «летучая мышь». Идет пар из кухни. Люди лежат в полушубках, шапках. В госпитале находится до трех тысяч раненых и больных. В полутемных палатах — завернутые в одеяла фигуры; многие приникают, как к роднику в пустыне, к радиорепродукторам.
