В ближайшем доме сохранились балконы на втором и третьем этажах. Вот бы куда пробраться! До дома метров двадцать, но кругом кромешный ад. Все дрожит, гудит. В воздух взлетают вырванные с корнями деревья, стены рушатся. Порой кажется, что раскалывается и падает само небо.

Вот падает один из знакомых артиллеристов, другой, третий. Расчеты, подбирая раненых товарищей, продолжают вести по рейхстагу огонь прямой наводкой.

От рейхстага бегут два солдата, видимо, связные, которых ждет генерал. Вот они уже совсем рядом, и вдруг из какого-то колодца в упор по ним автоматная очередь…

Выждав удобный момент, Панов все же добирается до дома с балконами. Рейхстаг теперь как на ладони. Огромный, черный от копоти, массивная, тяжелая колоннада, лестницы, разбитый бомбами купол. Окна заложены кирпичом. Оставлены только бойницы. Из них тонкими струйками выползает дым…

Панов решил поискать новую точку для съемки. Поднялся на третий этаж, а там у окна группа немецких автоматчиков, пулеметчик и фаустники… Кубарем скатывается по лестнице вниз, к артиллеристам.

Темнеет. Снимать нельзя. Но какая-то непреодолимая сила гонит вперед, за новой волной штурмующих. Над головами проносятся снаряды, грохочет артиллерия. От частых взрывов становится светло. И вдруг разносится раскатистое:

— Урра-а-а!!!

Пошла пехота. Вспышки разрывов словно мечутся из конца в конец площади, выхватывают из темноты группы бегущих к рейхстагу солдат…

Ночь уже на исходе. Небо над рейхстагом начинает светлеть, становится рыжеватым. Развеялись дым и пыль ночного боя. Вот оно, поле страшной битвы.

— Много нашей братвы здесь осталось, — с горечью роняет солдат-провожатый. — Сделали свое дело — и лежат!

Панов наводит киноаппарат на рейхстаг. Хорошо видны широкие каменные ступени, тяжелые входные двери. Все здание посеченное, избитое. Объектив скользит по стенам и колоннам вверх…

И вдруг на крыше, за карнизом фронтона, у скульптурной группы, колыхнулось красное полотнище! Как пламя, взметнулось оно на ветру.

Раннее утро 1 мая. Над рейхстагом Знамя Победы.

Русский японец

Дальневосточная военная кампания официально длилась 24 дня, а боевые действия практически вдвое меньше. Военный кинооператор Сергей Киселев попал во фронтовую киногруппу Забайкальского фронта, действовавшего на западной границе Маньчжурии. Командовал фронтом маршал Родион Яковлевич Малиновский. Киногруппа вместе с танкистами 6-й гвардейской армии преодолела Хинганский хребет. Громя японскую Квантунскую армию, советские войска овладели столицей Маньчжурии Чанчунем.

Вперед продвигались в тяжелейших условиях по труднопроходимой местности — пыльной ковыльной равнине. Пыль от сотен машин застилала глаза, забивала рот и нос, дышать было нечем. Видимость плохая, но кинооператоры работали, и работали много. Потом попали в полосу ливней. В распутицу по полевой дороге, вернее, по бездорожью свободно продвигались только танки и тягачи.

Наступление войск проходило в условиях упорного сопротивления врага. Японцы переходили в контратаки и отбрасывали наши части на исходные позиции. Несмотря на полное господство в воздухе советской авиации, японские бомбардировщики все же прорывались и бомбили наши боевые порядки. Войска несли потери от пулеметчиков-смертников, замурованных в дотах, прикованных к пулеметам цепями. Город Чанчунь, где находился штаб Квантунской армии, японцы защищали отчаянно.

После сдачи города и восстановления Чанчуньского аэропорта в 6-ю гвардейскую армию прилетели известные кинорежиссеры Александр Зархи и Иосиф Хейфиц. Они снимали полнометражный документальный фильм «Разгром Японии».

Фронтовая киногруппа старалась снимать все, вплоть до мельчайших деталей, — это было архиважно для будущего фильма.

Сергей Киселев получил задание отправиться в расположение частей 8-й Революционной армии Китая и снимать ее действия. Армия вела партизанскую войну в тылу японских войск, все время была в движении. Попробуй найди ее, тем более что радиосвязи с ней не было. Но Сергею повезло: под Мукденом он попал в 8-ю Революционную.

Китайские солдаты встретили советских операторов сердечно и радостно. Гладили боевые ордена и медали, откровенно ими любовались. Даже просили снять фуражку, чтобы погладить звездочку на околыше…

На второй день после капитуляции Японии группа Сергея Киселева оказалась в двадцати километрах от Чанчуня, около буддистского монастыря. Монастырь располагался в живописнейшем месте среди невысоких гор. Настоятель тепло принял советских офицеров, разрешил снимать свою обитель.

Часть построек монастыря была разрушена, но старинные пагоды, позолоченные фигуры Будды, изумительные орнаменты у входа в главный храм, массивные металлические драконы, керамические фигурки животных и птиц по коньку крыши хорошо сохранились. Настоятель попросил написать как бы «охранную грамоту» с обращением к советским солдатам, чтобы они бережно отнеслись к этому памятнику древности.

Провожая кинооператоров, монах предупредил: километрах в пяти от монастыря находится танковая часть японцев.

— Будьте осторожны, — волновался настоятель. — Вас могут схватить, убить!

Сергей Киселев на правах старшего решил снимать в «логове врага» — ведь капитуляция подписана. Вскоре группа подъехала к огороженной колючей проволокой части. Ворота оказались открытыми настежь. Но по бокам стояли раздетые до пояса — жара невыносимая! — два солдата с винтовками.

Когда офицеры вышли из машины, японцы четко взяли на караул, выбросив винтовки от бедра в сторону. Один солдат тут же позвонил по телефону. Вскоре появилась пожилая японка — переводчик. Села в машину, и операторы подъехали к просторной палатке. Из палатки вышел стройный седовласый японец. На нем была рубашка без погон, галифе, на ногах сапоги. Первой заговорила переводчица, но он перебил ее и неожиданно сказал по-русски совершенно без акцента:

— Здравствуйте господа. Добро пожаловать. Извините. Командира нет. Я начальник штаба и замещаю его. Жду вас с утра.

Наши офицеры были в недоумении. Кто мог сообщить о них японскому генералу? Не настоятель же монастыря!

— Готов передать вам военную технику, господин капитан, — обратился японец к Сергею Киселеву.

— Извините, господин генерал. Вы, верно, приняли нас за представителей советского командования. Но мы — фронтовая киногруппа. Снимаем фильм. Если разрешите, господин генерал, я снял бы вашу технику, танки, солдат.

— Вот как? Для меня это полная неожиданность. Мы всю ночь готовили технику для сдачи вашему командованию. Все машины исправны, на ходу. Желаете снимать — пожалуйста! Но, может, сначала пообедаете со мной?

Офицеры сели на мягкие шерстяные валики за длинный низкий стол. Генерал хлопнул в ладоши — молодые симпатичные японки в кимоно моментально накрыли стол, принесли на подносах закуски, вино, фрукты.

Наполнили бокалы. Хозяин произнес тост:

— За искусство кино и за вас, господа офицеры!

Сергей Киселев поинтересовался: откуда генерал знает русский язык? Оказалось, он учился в Лондоне, в университете, на русском отделении, потом практиковался в Париже — там много русских. У него был русский гувернер. В Токио он окончил военную академию, тоже русское отделение.

— Вас специально готовили для работы на оккупированном Японией Дальнем Востоке?

— Да!

Генерал держался свободно, сказал, что любит русскую литературу — Пушкина, Льва Толстого, ему нравятся стихи Сергея Есенина. Киселев спросил: чем займется генерал после того, как сдаст военную технику советскому командованию? Ответ прозвучал как разрыв гранаты среди щебета птиц:

— Как только я выполню приказ микадо, сделаю себе харакири.

После долгого замешательства офицеры наперебой заговорили о прелести жизни, о том, что человек образованный всегда найдет свое место… Но генерал, уже с каменным лицом, заявил:

— В душе я против капитуляции. Нам надо было сражаться до конца. Но я обязан подчиниться императору.