Дорыдав до конца музыкальную пьеску, Гейдрих в изнеможении опустил смычок.

- Садитесь, Карл, - тихо сказал он, не раскрывая глаз.

- Это было прекрасно! - Гиринг прижал руки к груди и прочувствованно вздохнул. Ему даже показалось, что его глаза увлажнились. Но это, конечно, был самообман.

- Вас, видимо, удивляет, Карл, что мой любимый композитор - француз Сезар Франк? Но заметьте себе: его вещи навеяны войной с Пруссией. Подумайте, Карл, этот французик, сластолюбец и плутократ, захвачен нами без остатка, он приходит в восторг от прусского величия!

- Это потрясающе! - прошептал Гиринг, хотя ни о какой прусской мощи скрипка ему не поведала. Он вообще не знал, что играет Гейдрих, и никогда не слышал о Сезаре Франке.

И Гейдрих, досконально изучивший личные дела своих подчиненных, всю их подноготную, прекрасно это понимал.

- Я рад, что вы так тонко чувствуете, Карл, - сказал он, открывая наконец холодом полоснувшие глаза. - Из романтического пустячка вырастает нечто значительное. Это преклонение перед германским величием. Карл. Поэтому-то я и играю всегда этого француза. Не знаю, как вам, а мне приятно невольное, а потому искреннее восхищение врага. Кстати, Карл, мне только что доложили о трагической гибели доктора Белла. Вы ничего не знаете по этому поводу?

- Ничего, группенфюрер! - весть об убийстве Белла, убийстве, потому что только так следовало понимать слова Гейдриха, окончательно добила Гиринга. Гейдрих, как всегда, когда дело было важным, упомянул о сногсшибательной новости небрежно, вскользь.

Гиринг был совершенно дезориентирован. Сначала эта дурацкая музыка, когда не знаешь, что делать и о чем говорить, потом, словно о пустяке, упоминание о гибели доверенного лица и личного друга самого Рема... Что за этим кроется? Сигнал к началу? Конечно, высокопоставленный гестаповский чиновник Гиринг многое знал и о еще большем догадывался. Напряженные отношения между Ремом и Герингом давно уже ни для кого не были секретом. Но еще далеко не было ясно, на чью сторону станет фюрер.

Конечно, логика диктатуры требовала определенных решений. Со "старыми борцами", с сотоварищами по уличным дракам и пивным путчам надо было кончать. Но недаром говорили, что фюрер получает указания свыше. Его поступки непредсказуемы. С одной стороны, Геринг как будто добыл ему доказательства заговора, говорили даже об изрешеченном пулями портрете Гитлера, который послужил силезским штурмовикам вместо мишени. Но говорили ведь всякое. Зато почти достоверно известно, что фюрер имел у себя в Берхгофе встречу с одним из основателей партии Грегором Штрассером. Если учесть, что сам рейхсфюрер Гиммлер был когда-то у Штрассера в секретарях, то и подумать страшно, чем может кончиться эта политическая игра. А понять ее ох как необходимо! И чем раньше, тем лучше. От этого зависит все: карьера, сама жизнь, наконец. На чью сторону заблаговременно стать? К кому примкнуть? Если фюрер поддержит Рема, он, Гиринг, пропал. Только если сейчас, сию минуту, кинется он к начальнику штаба СА, чтобы доверительно поделиться весьма важными сведениями, можно будет на что-то рассчитывать. Но как он может решиться, когда не знает еще, откуда дует ветер? Как будто страшнее Рема никого нет. А Геринг? А рейхсфюрер? А этот музыкант, наконец? Да, этот страшнее всех... Зачем он его вызвал? Поговорить о музыке? Спросить, не знает ли он что-либо о Белле? Нет, не за этим... Сейчас опять зайдет разговор о Тельмане.

Конечно, Тельман тоже фигура в беспощадной игре. Кто-то захочет нагреть руки на победе над ним, а кто-то - на поражении. Как на бирже: повышение - понижение. Провал в Лейпциге - это шах Герману. Опять всплывает рейхстаг, опять убирают свидетелей. Вот и пришел черед Белла. Кто следующий? Может быть, тот, кто повыше?

Да, если в этой атмосфере выпустить на процесс послушного Тельмана, это будет бомба! Тут чьи-то акции взлетят, а чьи-то, естественно, упадут. Отсюда и вся противоречивая возня вокруг Тельмана.

Никто не дает ясных, прямых указаний. Никто не хочет личной ответственности. Можно подумать, что судьбу Тельмана будет решать суд! Впрочем, не исключено. Пришлось же оправдать Димитрова. Оправдать, несмотря на неприкрытое бешенство Геринга, который вел себя, надо прямо сказать, совершенно неприлично. И ничего не смог сделать. Ничего! А ведь это Геринг! Туз! Эх, если бы знать, если б хоть догадываться, чего, в конечном счете, хочет фюрер, к чему стремится? Тогда можно было бы рискнуть. Жаль, что Тельмана не убили при аресте. А ведь был соблазн... Но ничего не поделаешь - категорический приказ Гейдриха.

- Я вижу, вы уяснили себе ситуацию. Карл. - Гейдрих бережно спрятал скрипку в оклеенный синим бархатом футляр. - На что мы можем рассчитывать?

- С Тельманом? - на всякий случай спросил Гиринг.

- Разумеется.

- Все обычные меры успеха не принесли.

- Что вы понимаете под обычными мерами? - Гейдрих с преувеличенным удивлением поднял брови, отчего его глаза стали косить еще сильнее.

- Допросы, ужесточение режима и прочее...

- Технология меня не интересует. Мне нужны результаты. Когда? Гейдрих быстро прошел к столу, сел, пододвинул к себе перекидной календарь. - Сроки? - Он обмакнул в чернила перо. - Когда можно будет начать процесс?

- Мы постараемся успеть...

- Нет, - резко перебил его Гейдрих. - Я не заставляю вас спешить. Сроки назначаете вы, а не я. Я лишь с максимальным вниманием буду следить за их соблюдением. Ясно? Итак, вы можете указать конкретную дату?

- Нет, - еле выдавил из себя Гиринг, чувствуя, что все в нем обмирает. Сбывались самые худшие его опасения. Тельман становился крупной фигурой в игре. Он, Гиринг, должен либо дать, либо не дать эту фигуру в руки игроков. В обоих случаях могли быть непредвиденные и неприятные последствия.

- Если я правильно понял вас, Карл, вы признаете, что не можете справиться с возложенными на вас обязанностями? Так?

- Так, - Гиринг заставил себя посмотреть Гейдриху прямо в глаза. Это было трудно, почти невозможно, хотя бы потому, что шеф косил. - Да, группенфюрер, я не оправдал вашего доверия, - он сказал это прямо, честно, взволнованным тоном, как того требовал в подобных обстоятельствах кодекс чести СС.

- Даю вам два месяца, Гиринг. Только два месяца.

- Благодарю, группенфюрер.

- Вы сделаете все от вас зависящее?

- Да, группенфюрер.

- Хорошо, Карл. Я вам верю.

- Разрешите поделиться сомнениями, группенфюрер.

- Сомнениями?!

- Виноват, группенфюрер. Некоторыми соображениями.

- Слушаю вас. Карл.

- Я полагаю, что главное для нас - это вытащить на процесс нужного нам Тельмана. А то, как он будет при этом выглядеть, - дело второстепенное. Можно ведь постараться, чтобы он выглядел получше? вопроса почти не было. Он едва-едва ощущался.

- Вот как? - усмехнулся Гейдрих. - Я целиком полагаюсь на вас, Карл. Если вы так считаете... Меня, как я уже сказал, интересует только дата. Я должен буду сообщить ее фюреру.

Фюреру! - повторил про себя Гиринг. Фюрер-принцип - закон для эсэсовца. "Ein Volk, ein Reich, ein Fuhrer! Der Fuhrer macht es! Der Fuhrer schafft es! Der Fuhrer denkt fur alle!"* Все это великолепно. "Моя честь в верности!" Это очень хорошо. Абсолютное, мгновенное повиновение, повиновение без размышлений... Но вот беда - обмозговать, как лучше всего выполнить приказ фюрера, ты должен сам. На своем месте - ты тоже фюрер. И никто, даже высший начальник, не станет вмешиваться в твои дела. Он только спросит с тебя, если ты не выполнишь задания. Со всей строгостью СС-кодекса, со всей нордической беспощадностью.

_______________

* Нация, империя, вождь! Вождь действует! Вождь творит! Вождь

думает за всех нас!

Гиринг и сам понимал, что никто не освободит его от ответственности за Тельмана вплоть до окончания процесса. Он один отвечал за все. И за то, что происходило сейчас в отделе в его отсутствие.

- Разрешите выполнять, группенфюрер?