– Восемьсот тридцать семь грамм.

– Неважно. Пришили ему всё, что могли. А перед самым судом передали – продашь хату, дадут минималку. Ну а что делать? Согласились. Даром почти отдали. Присудили ему, в общем, три года. На заключительном слове он встаёт, и говорит – вы хоть покажите мне, как этот героин выглядит. А то я, наркоторговец, его в глаза не видел. Пацаны на зоне не поверят.

– Показали?

– Неа, – Пуся засмеялся, – потом, уже в камере увидел. Сероватый такой порошок.

– Только я этому получеловеку, главе района, под порог иголок связанных положила, – глаза Ирины Владимировны сверкнули, – а ещё петуха чёрного зарубала, и голову его в подполе закопала, возле консервации. Чтобы нелюдь эта, полномочиями наделённая, сгнила заживо.

– Боюсь спросить. Получилось?

– Нет. По пьянке на мотоцикле насмерть убился.

– А чего это ты постоянно говоришь «быть этого не может», «не знаю», «не видела»… Ты в какой стране живешь? – Дуче смотрел на Лену.

– Мы земляки, – почему-то решил заступиться я.

– А у вас там рай обетованный за недельку, пока я без новостей, обозначился?

– Нет вроде бы. Но не видела нигде такого, – она пожала плечами.

– А где ты, с позволения спросить, обитаешь?

– На Шатиловке.

Я присвистнул. Ничего себе… И тут же, не выдержав:

– А родители у тебя кто?

– Папа прокурор области.

Мдаа… Повисла тяжёлая, липкая пауза. Я не мог оторвать глаз от муравья, исследующего мой большой палец. С каждой секундой она становилась всё невыносимее и, казалось, что я чувствую себя как дурак последние лет пятьдесят из прожитых двадцати девяти. Когда стало совсем невмоготу, я бросился на амбразуру, но закашлялся от сдавленного горла:

– Родителей… кхе-кхе… не выбирают.

Краем глаза увидел, как Лена с пунцовым лицом встала, и пошла куда-то.

– Идиот ты, Шаман. Сколько тебе раз говорили об этом?

– Гайка! Я что, не прав?

– Прав, конечно. Только она-то в чем виновата, что отец у неё подлец и сволочь?

– А может, он у неё честный, – сказал я и задумался. Ну да. Честный. И живёт на Шатиловке. Нет, здесь без вариантов вообще.

– Пойду я. Извинюсь.

Лена сидела на берегу, обхватив ноги руками. Подбородок лежал на коленях. Издалека мне показалось, что она беззвучно плачет. Я подошёл, примостился рядом. Заглянув в лицо понял, что ошибся. Глаза были сухие. Сама, правда, была бледнее, чем обычно, но это ни капельки её не портило. Напротив, злость отточила её черты, сделала контрастнее.

– Прости меня.

– Он мой папа, понимаешь?

– Да. Именно поэтому я пришёл прощения выпрашивать.

Она смотрела на почти исчезнувшее за горизонтом багряно-красное солнце.

– Ты купался ночью?

– Да.

– И как оно?

Я пожал плечами.

– Отлично.

– Я тоже хочу.

– Обязательно сходим. Да хоть бы и завтра.

– А почему не сегодня?

– Этого я ещё не придумал. Будешь сигарету?

– Давай.

Волны шумели, гипнотизируя, расслабляя.

– Он не плохой. Он рассказывал, как людей спасал, как они…

– Забудь. Я же извинился.

Мы снова замолчали. Зябкий ветерок стал настойчивее.

– Пойдём. А то ёжишься вся.

– Я ещё посижу.

– Нечего здесь делать. И ребят не бойся и не стесняйся.

– И не…

– Вот и замечательно. Пойдём. Набросишь кофту. Ты ведь не хочешь вместо загорания с ночными морскими приключениями пить парацетамол и шмыгать носом?

Взяв её руки, почувствовал, что они ледяные.

– Ничего себе, мать! А ну, бегом в лагерь!

Быстро сбросил с себя мастерку.

– Одевай.

Вялые «мне не холодно» были отметены как несущественные. Обняв Лену за плечи, пришлось почти насильно тащить её в лагерь.

– Так, свободный народ. Нам нужен чай. Горячий. Я поднимусь в «спальню», одену что-нибудь, а на вас оставляю миссию спасения.

В костре тихо потрескивали угли, маленькие жёлтые огоньки подпрыгивали невысоко над сгоревшими дровами, тут же растаяв, оставляя после себя тепло и всполохи света. Если долго всматриваться в них, бессвязно веселящихся, а потом отвести взгляд на окружающую тебя местность, то все утонет в кромешной тьме на несколько минут, пока глаза не привыкнут к вечернему освещению. Зато потом, лёжа навзничь, глядя в крымское небо с бесконечным количеством звезд и созвездий, можно мечтать. О несбывшихся с детства путешествиях на другие планеты. О покорении Беты Водолея, сражениях с чудовищами, её населяющими. Это позже, по мере взросления, наступает разочарование в невозможности долететь до неё, так ещё и чудовищ там нет по определению, поэтому завоёвывать там некого. Но сейчас я не хочу этого знать. Я хочу, сидя в уютной кабине квадрокоптера на субатомарной тяге, облетать дикие джунгли планеты с труднопроизносимым названием, отбиваясь от адовых созданий, один вид которых заставил бы Иеронима Босха страдать комплексом неполноценности. Хочу быть двухметрового роста и иметь модифицированную нервную систему. Чтобы одну руку, оторванную Белым Варгом, заменял киберпротез. На мне должны быть утяжелённые доспехи «Уран-3» и широкий шрам от лба до подбородка. Выстрелом укороченной плазменной пушки «Циклон» я могу выжечь полквартала вместе с домами, детсадами и бабушками на лавочках. Ориентировки с моей фотографией и денежным вознаграждением, на которое можно купить тихую планетку, разосланы в трех звёздных системах. Только связываться со мной никто ни в трезвом уме, ни под «Поцелуем ангела» не будет. Это экспресс в один конец. Проще пытаться прожить один день безоружному посреди чащей Хектоса. Да что там день. Час. Когда несколько лет назад меня удалось поймать Объединенной Федерации, никто в это не поверил. Ходило дикое количество слухов. Пришлось отправить в это знаменитое реалити-шоу, «Врата Хаоса», чтобы люди своими глазами увидели, как овеянного легендами человека стирают в порошок. А получилось ровным счетом наоборот. Вступив в коалицию с Легатом Бездны, мы пару месяцев славно куражились в обозримой Вселенной, пока его не вернул Совет Сатрапов, а я окончательно не затерялся в Трёх Мирах. Оставшись…

– О чем ты думаешь? – голос Лены катапультой вышвырнул всю нарисованную картину в мусорный бак.

– Я? Кхе-кхе.. Как сказать. Планирую занятия на завтра, – зачем-то соврал я.

– Дай сигарету.

– Держи. Странный какой-то день был.

– И не говори.

По одному начали расходиться присутствующие. Наш маленький лагерь наполнился звуками шагов, расстёгиваемых противомоскитных сеток, вытряхиваением спальников.

– Ну что, пойдём и мы?

– Да. Погоди, только докурим.

– Давай так. Первый проснувшийся будит другого, и идем купаться.

– Хорошо. Кстати, у тебя телефон садится уже? Можем поехать в го…

– Я его выключила.

– Зачем?

– Много будешь знать, скоро состаришься.

– А как же милиция? Ведь она будет звонить.

– Не будет.

Лена встала.

– До завтра, знаток всего и всея.

– Спокойной ночи.

Она направилась к своей палатке.

– Стой. Я вот чего хотел спросить.

Лена обернулась.

– А бассейн у тебя в доме есть?

– Нет. Только два этажа под землёй, с бильярдной и домашним кинотеатром. Пойдёт?

– Вполне.

– Тогда до завтра.

– Ты шутила?

Она что-то ответила, удаляясь. Я не разобрал. Ну и ладно. Тем более что вопрос был с подначкой. Долго ворочался, пытаясь устроиться поудобнее. Никак не отпускали мысли о кинотеатре. Это такой маленький кинозальчик с удобными креслами и большим белым экраном на стене, или бюджетная аудиосистема?

Утром прямо возле уха заиграли трубы. Бодрый деский голос закричал, бросая в дрожь: «Здравствуйте, ребята! Слушайте пионерскую зорьку!» Спросонья схватил рукой телефон, видимо, что-то нажал, поскольку звук тут же пропал. Облегчённо вздохнув, открыл глаза. Было тепло и хорошо. И совсем не хотелось покидать это, такое уютное, место. Вздохнув, решил на счет «три» встать. Рааааз. Дваааа…

Через десять минут телефон заверещал снова. Тут уж ничего не попишешь. Нужно идти умываться и будить Лену. Только надо будет зарядку сделать. Чтобы судорога какая-нибудь в воде не схватила. Да, умыться ещё. Зубы почистить. Полотенце сушить, интересно, вчера повесил или нет? А то ведь вытираться холодным, да и к тому же мокрым – занятие не из приятных. Костёр, кстати, вчера не затушил…