Она же - страстная любительница и рассказчица всяких "таинственных историй" и семейных мелодрам. Она давно нигде не служит, по утрам иногда "пишет маслом". Стены их большой комнаты увешаны ее шедеврами, это сплошь наивная мазня, натюрморты, собачки, женские головки, списанные с дешевых дореволюционных открыток. Единственный поклонник Варвары Константиновны и ценитель ее таланта - ее муж.

Варвара Константиновна - общественница. Натура деятельная, кипучая. Она и в жакте, и в избирательной комиссии, и - почему-то - в совете жен фронтовиков, хотя муж ее никогда фронтовиком не был. Может быть, был другой - тот, который попал под трамвай?

В прошлом году за свою общественную деятельность Варвара Константиновна получила орден - "Знак Почета". Вероятно, она существо небесполезное, много делает нужного, в частности для детей-сирот, но любит об этом говорить больше, чем позволяет самая скромная скромность.

Хвастливость ее и наивное тяготение ко всему громкому и мало-мальски известному иногда выглядит почти трогательно.

По первому (или второму) мужу В.К. в отдаленном родстве (вернее, свойстве) с В.Я.Шишковым. Рассказывала мне что-то о вдове Шишкова Клавочке.

- Мы с ней, между прочим, большие приятельницы.

- Да? А давно вы с ней знакомы?

- Давно ли? Как вам сказать. Мы на кладбище с ней познакомились, когда Вячеслава Яковлевича хоронили.

А разговор у нас шел месяца полтора спустя после смерти Шишкова.

- Я, между прочим, со многими писателями знакома. И с женами их. Жену Новикова-Прибоя тоже очень хорошо знаю. Тихонова Николая Семеновича тоже знаю.

- А с Николаем Семеновичем вы где познакомились?

- Где? Представьте себе - тоже на кладбище.

* * *

Жила на свете старуха. Восемьдесят два года просидела она в своей деревне, за околицу редко выходила.

Но вот вырастила сына, сын уехал на войну, отличился, получил большую должность в Ленинграде, женился, выписал к себе мамашу. Мамаша со своими узлами и корзинами доехала благополучно... В Питере встретил ее сын, уже немолодой человек в кожаном. Вот тут я их своими очами и лицезрел. Носильщика сын, понятное дело, не взял. Шел нагруженный узлами и корзинами. А сзади, задыхаясь, тоже нагруженная до отказа, тащилась мамаша. Охает, стонет, задыхается и говорит нараспев:

- Ох, Коленька, не могу, скоро ли квартера-то!

- Да что вы, мамаша. Стыдитесь! Мы еще с вокзала не вышли.

* * *

Мальчишка балагурит:

- Товарищ начальник, крыса попала в чайник! Разрешите доложить: куда крысу положить?

* * *

Девочка:

- Не люблю радио. Музыка еще ничего, а то начнут: "Министр просвещенных сил"...

* * *

В переулке у ворот мальчики лет по десять-одиннадцать на коньках. Из ворот выходит маленькая невзрачная девушка с авоськой.

- Пошла! Пошла! Видали? - громко зашептались ребята. В их срывающихся голосах - восторг.

- Кто это? - спрашиваю.

- Вы что - не знаете? Это Малькова Оля.

- У нее орден Красной Звезды.

- Она сто пятьдесят раненых спасла.

- Ага! А ей только двадцать лет, кажется...

* * *

"Путеводная звезда"

В лимитном продовольственном магазине встретились Он и Она.

Она - некогда известная опереточная певица, ныне уже весьма в летах, но еще сохраняющая (не без усилий и не без помощи косметики) красоту; с подчерненными ресницами, с напудренным до синевы, пористым, как наперсток, носом, в облезлых мехах, небрежно накинутых на костлявые плечи, в черной муаровой шубке.

Он - семидесятилетний, высокий, бритый, с глуповатыми, навыкате, глазами, - когда-то известный поэт, печатавшийся рядом с Блоком и Бальмонтом, а теперь известный лишь служащим Литфонда и завсегдатаям писательского клуба, где он бывает почти каждый вечер и где очень часто тоже почти ежедневно - выступает с длинными скучными речами. Всякий раз, когда он поднимается на трибуну, ему приходится слышать, как в зале спрашивают: "Кто это?"

Живет он главным образом пайками своими: продает, выменивает, комбинирует... Работает "в шефском порядке" на каком-то заводе, ведет литературный кружок. Но большую часть времени убивает он на хлопоты о своем юбилее, который должен состояться в этом году и о котором, кроме него, никто на всем белом свете не вспоминает.

Когда-то, лет тридцать пять назад, поэт хорошо знал эту двадцатитрехлетнюю опереточную диву, даже начинался у них легкий роман, были поездки в "Эрмитаж", была глупая ревность и глупая ссора.

Но теперь встретились они как старые друзья. Он подходит, чтобы занять очередь за повидлом, спрашивает, кто последний, и вдруг узнает ее. Целует ей руку, держит ее за локоть, долго и нежно смотрит на подведенные глаза, на пористый нос.

- Мне нужно за мясом, - говорит он и просит ее последить, чтобы не заняли его очередь. - Будьте моей путеводной звездой...

Говорит он это, галантно осклабившись и слегка в нос - совсем не тем голосом, каким выступает на собраниях или беседует с подшефными кружковцами.

- Ну, что ж, - весело отвечает она, прищурив один глаз. - В данном случае я готова быть вашей путеводной звездой.

Получается у нее это так звонко и удачно, что, поведя глазами, она еще громче и еще удачнее повторяет:

- В данном случае я согласна быть вашей путеводной звездой...

Вечером у нее гостья, тоже актриса, ныне почти совсем оглохшая, живущая в Доме ветеранов сцены... Хозяйка угощает гостью черным кофе и сандвичами с повидлом и рассказывает ей о сегодняшней неожиданной встрече с одним известным поэтом.

- Он говорит: "Будьте моей путеводной звездой", и я ему: "Что ж, говорю, в данном случае я готова быть вашей путеводной звездой".

Гостья уходит, уезжает в свой Дом ветеранов. Догорает огонь в маленькой кирпичной печурке. Хозяйка ложится спать. И, засыпая, еще раз с удовольствием вспоминает:

"Ну, что ж. В данном случае я готова..."

* * *

"Катя".

Купец Исаак Пугачев, старообрядец, торговал мукой на Таганке.

* * *

Шкидский рассказ.

Очко. Азарт. Играют баш на баш. Ва-банк. Кто-нибудь кому-нибудь проигрывает 182 вагона хлеба. Так было у меня с Новалинским. Новалинский собирался бежать из школы. Я испугался и простил ему долг.

* * *

В 1920-м (кажется) году В.Л.Дуров открыл в Москве театр для детей. Первый спектакль назывался "Зайцы всех стран, соединяйтесь!".

* * *

У подъезда школы. Ссорятся мальчишки.

- Вот сейчас зафигачу твою кепку, зафиндалю куда-нибудь подальше попробуй достань!

Чем не "глокая куздра"?

* * *

- Саше можно, он еще маленький.

- Я тоже маленький.

- Какой же ты маленький! Ты на две головы выше Саши.

- Нет, все-таки я маленький. Я - полумаленький.

* * *

Подполковник (четыре ряда орденских ленточек) обедает (и пьет) с товарищами в ресторане. Заказывает на второе блинчики с мясом, объясняет:

- Я - человек холостой, мне приятно домашнее.

* * *

- Знаете это что? Глазикум отводикум - вот это что!

* * *

Четырехлетний мальчик ходит по двору, каждые две минуты кричит:

- А-а-ахапкин!

Чем ему понравился этот Охапкин - не знаю. Но убежден, что это доставляет ему высочайшее наслаждение. Для него это - и стихи и музыка.

Повторил раз двадцать.

* * *

Черное платье в белую капочку.

* * *

Хорошо сказала одна девушка-партизанка про немцев:

- Вы сами принесли свои кости на русскую землю...

* * *

В поезде "Москва - Ленинград".

Проводник-мужчина идет коридором, уютным каким-то голосом возглашает:

- Чаевничать никто не будет?

- Я буду.

- А вы где живете?

И стало еще уютнее.

* * *

В соседнем купе трехлетняя девочка читает стихи - совсем как Рина Зеленая.

* * *

Рассказывает пожилой капитан:

- Девушка была замечательная. Причем Лидия Михайловна звали...