- Девушки, скажите, высокенькая такая девочка в беж платье не была, с косичками?
- С косичками? Нет, не была.
* * *
Трамвай проходит мимо городского сада. На скамейках сидят женщины - с детьми и без детей. Мальчик в трамвае смотрит в окно.
- Бабушка, а почему одни только тетеньки сидят?
- Тетеньки почему одни? А дяденьки, милый, все на фронте.
* * *
В столовой разговорился с девушкой, ленинградкой, только что кончившей школу и приехавшей в Москву поступать в вуз. Училась в деревенской школе на Урале.
- Мы, эвакуированные, или выковыренные, как нас называли, садились всегда за отдельные парты.
* * *
Хочет поступать в Институт внешней торговли. Спрашиваю, что же ее привлекает в этой внешней торговле?
- Ну, в смысле возможностей и перспектив.
- Какие же возможности? Материальные?
- Ну, конечно. Разве можно о каких-нибудь других думать в наше время?!
"Наше время!" Нет, милая моя, это ваше время, и вы отвечаете за него. Не сказал ей, ибо не поймет ни черта.
* * *
Добродушная девушка в учреждении:
- Ну, что ж, зайдите во вторничек, мы это сделаем.
* * *
На рынке. Женщина, покупая американское масло:
- Думаете - заграничное, так уж и хорошее? У них тоже масло из сои делают. Англичанки и американки потому и худые такие, что одну сою едят.
* * *
В парикмахерскую приходит нищий старик на деревянной ноге. Швейцариха гонит его. Старик, сдерживая ярость:
- Прогнать-то, гражданочка, легче, чем подать.
- Иди, иди.
- Я говорю - прогнать легче, чем подать. В дверях, грозит пальцем. Смотри, чтоб и с тобой такая картина не случилась!..
1944
Уже два месяца работаю литературным редактором журнала "Дружные ребята". Снимаю проходную комнату на Плющихе, живу за ситцевой занавеской. Мимо меня по многу раз в день проходят старики хозяева, бегает, смеется и кричит шумная девочка Тамарочка. И все-таки работаю.
* * *
Хожу в шинели. С голубыми летчицкими погонами. На погонах четыре звездочки. Поблескивали. Теперь уже не блестят.
В военном билете у меня сказано: интендант третьего ранга... Правда, сказано еще и другое: запаса.
Но очень уж не хотелось ходить без погон и без звездочек.
Третьего дня иду своим четким офицерским шагом к Петровке мимо Малого театра. Там какой-то ремонт, здание театра отгорожено от мостовой дощатым забором. Еще издали вижу, как из ворот навстречу мне выходит пожилой полковник, манит меня пальчиком. На рукаве у полковника красная повязка.
Подхожу, козыряю.
- Ваши документы, товарищ капитан.
Достаю военный билет. Он, поплевав на палец, листает его.
- Так. А ну зайдем сюда.
Захожу в эти широкие ворота, за дощатый забор.
- Присаживайтесь, - говорит полковник и любезно указывает на припорошенные опилками козлы. А сам достает из кармана добротный перочинный ножик, открывает его и начинает спарывать мои ненаглядные голубые погончики. Я бормочу что-то невнятное. Он усмехается.
- Да-авно этим не занимался, - говорит он.
- А занимались все-таки?
- У беляков - да, снимал, приходилось. И с своей гимнастерки сдирал - в восемнадцатом.
Срезал, положил один погон на другой, подровнял, протянул мне:
- Возьмите на память.
* * *
Ваганьковское кладбище. Надпись на кресте:
Тамара Михайловна
СТЕПАНОВА
род. 1 октября 1884 года
сконч. 9 октября 1904 г.
Как хороши, как свежи были розы!
* * *
Больную Тамарочку бабушка кормит супом. У Тамарочки свинка. Слышу ее капризный плаксивый голос:
- Горько!
Бабушка (с сильным акцентом). Горка? Что ты хочешь сказать? Гора? Или по вкусу?
- Какая гора?!! Конечно, по вкусу!
* * *
Зима 1944 г. Поезд "Ленинград-Москва" стоит на маленьком полустанке под Будогощью. Снег. Тишина. Почти вплотную к железной дороге лес. Пахнет сосной и солнцем, совсем по-весеннему.
На перроне молодой флотский командир:
- Что такое? Куда же зима по всему Советскому Союзу девалась? На фронте был, думал, она в тыл, в отпуск, уехала. Еду в тыл - и тут ничего похожего.
* * *
Тот же морячок-лейтенант (орден Отечественной войны и четыре медали на синем помятом кителе, из-под расстегнутого стоячего воротника - серый свитер) расхаживает по платформе, заговаривает со всеми, кто подвернется под руку. Не пьян, а просто необыкновенно общителен, разговорчив.
Кто-то при нем окликнул толстую проводницу:
- Эй, девочка!
Лейтенант. Ничего себе девочка! Знаете, про таких "девочек" говорят: еще не было Евы и Адама, а она уже была дама.
И перебивая себя, как бы опасаясь, что его не дослушают:
- Знаете, это откуда? Нет? Я тогда расскажу.
В блокадное время под Ленинградом поймали три зверя - лиса, волк и медведь - на троих одного поросенка. Поросенок маленький, а аппетит у зверей, как и полагается, зверский, да к тому же еще блокадный, осадный...
Вот лиса и говорит:
- Давайте, господа звери, сделаем так: пусть тот поросенка съест, кто дольше всего на свете жил.
- Ладно.
Лиса первая и отвечает:
- Я, господа звери, старше вас всех. Еще не было Евы и Адама, а я уже была дама.
Волк думает:
"Если Адам и Ева были, значит уже мир существовал".
Он говорит:
- Еще не был свет, а я уже был сед.
А медведь долго не думал:
- Я, грит, не сед, а молодёнок. Ни фига не знаю - мой поросенок.
Подцепил поросенка и - айда.
Лейтенант сам же первый засмеялся, потом, сделав серьезное лицо, пояснил:
- Мысль такая, что не всегда хитрость помогает - особенно в блокадное время.
* * *
Слышал в поезде. Девушка много лет страдала неврастенией в самой жестокой форме. Бессонница, отсутствие аппетита, хандра и все прочее. Нигде не работала, не училась. Худела, думала и говорила только о смерти.
Война застала ее в Ленинграде. Голод заставил искать работу. Знакомый врач устроил работать в больницу. Ей поручили - учет покойников.
Работала она хорошо.
- И представьте - полное излечение. Сейчас - это цветущая, полнокровная женщина.
* * *
Голос на верхней полке:
- Никто не осмелится сказать о ленинградце плохо.
* * *
Зимой 1942 года из Ленинграда в Москву шла на самолетах продукция для фронта!
* * *
Старуха врачу:
- Отгребла ты меня от смерти.
* * *
Рассказывал майор N. С декабри 1941 года по март 1942 года он - тогда еще старший лейтенант - работал со своей ротой по захоронению трупов. Кладбище на Пискаревке. В роте 120-130 человек, работало же только 50-60 человек, остальные лежат с поносом.
Комроты следил, чтобы воды много не пили.
- За обедом отвернешься - он уже полманерки воды в суп накачал. Дело понятное - чем больше супа, тем сытнее. А в результате - водянка.
* * *
Тот же майор:
- Хоронил брата жены. Не раздел, даже сапог сымать не стал. Ребята из батальона помогли, сколотили гроб.
Потом вспомнил, что он застрахован, - надо небось, думаю, зарегистрировать. Взял все его документы: паспорт, партбилет - пошел регистрировать. Прихожу в милицию. Там очередь. Сидит какой-то голодный тип, раздает всем, кто желает, справки:
"При освидетельствовании признаков насильственной смерти не обнаружено".
Свез на санках на Волково кладбище. Похоронил честь честью. Взял лопату, закурил и пошел... Потом думаю: "А как же сообщить жене? Где она искать могилу-то будет? Ведь ни креста, ничего такого нет".
Сосчитал и написал:
"Володя лежит в десяти могилах от В.В.Гущинского".
Когда похоронил Володю, вспомнил, что у него чудесный сибирский кот. Пошел на квартиру, но опоздал: соседи уже съели.
* * *
Василий Васильевич Гущинский, или просто Васвас Гущинский! Кумир петербургской, петроградской, а потом и ленинградской публики. Демократической публики, плебса. Ни в "Луна-Парк", ни в "Кривое зеркало" его не пускали. Народный дом, рабочие клубы, дивертисмент в кинематографах. Здесь его красный нос, его костюм оборванца, его соленые остроты вызывали радостный хохот.
