Вскоре я так сжился с церковью, что знал всех нищих на паперти, а нищих тогда было такое множество, что они покрывали всю паперть. Были хромые и безрукие отставные солдаты, бабы с ребятами за пазухами, слепые, распевающие Лазаря, расслабленные, привозимые в колясочках, ныли ребятишки в отрепьях, протягивая руки и причитая, стонало множество старух в капорах и с лукошечками для сбора, монахини и сборщики на церковь с книгами, странники, подвязанные лица в замасленных фуражках с кокардами, которых все звали „чиновниками“. Помню, что про одного нищего в синих круглых очках все говорили, что у него есть „капитал“, но ему все-таки подавали; про другую старуху нищую рассказывали, что она выдала дочку замуж за иконописца и дала за ней хорошее приданое. Такое скопище теперь можно видеть разве в провинциальных монастырях. Полиция нищих тогда не разгоняла. Это был ее доход. Подавали милостыню почти все, так как благотворительных обществ почти не было. Милостыня была непременною принадлежностью посещения церкви. Купцы и купчихи являлись в церковь с кожаными кисами, наполненными медными деньгами, и раздавали то за упокой, то за здравие, произнося при каждой подачке по пяти, по шести имен. Многие нищие грубили прихожанам, говорили дерзости, плевались, грозили за малую подачку, но их считали юродивыми, и успех их был еще больший в деле сбора милостыни.

Кроме нищих, около паперти стояли торговцы-разносчики, продававшие дешевые иконы, крестики, ладанки, книжки житий святых, освященные стружки, камешки, деревянное масло в пузырьках. Были и разносчики с квасом, сбитнем, пряниками. И все это раскупалось охотно. У нас говорили, что весь нищий, а также и торговый люд, стоявший у церкви, делился тогда с церковными сторожами, и отец мой и дядя в шутку называли сторожей откупщиками…

Лечил от разных болезней сторож Владимирской церкви, давая пить какой-то настой трав на водке, лечил будочник, полицейский страж, хохол, будка которого находилась около ограды Владимирской церкви на Колокольной улице».

Достоевский бывал здесь много раз, здесь он крестил своих младших детей. В последние годы жизни он любил сидеть в прицерковном сквере.

Вспоминает И. Попов, тогда студент: «Как-то я подсел к нему на скамью… какой-то малютка высыпал из деревянного стакана песок на лежавшую на скамье фалду пальто Достоевского.

– Ну что же мне теперь делать? Испек кулич и поставил на мое пальто. Ведь теперь мне и встать нельзя, – обратился Достоевский к малютке…

– Сиди, я еще принесу, – ответил малютка.

Достоевский согласился сидеть, а малютка высыпал из разных деревянных стаканчиков, рюмок ему на фалду еще с полдюжины куличей. В это время Достоевский сильно закашлялся… Полы пальто скатились с лавки, и „куличи“ рассыпались… Прибежал малютка.

– А где куличи?

– Я их съел, очень вкусные…

Малютка засмеялся и снова побежал за песком, а Достоевский, обращаясь ко мне, сказал:

– Радостный возраст… Злобы не питают, горя не знают… Слезы сменяются смехом».

Священник церкви Владимирской иконы Божией Матери Е. Мегорский исповедал и причастил Достоевского перед смертью.

Дом Каншина

Кузнечный переулок, 2-6

Василий Каншин имел чин коллежского регистратора – низший в табели о рангах, но был одним из богатейших людей Петербурга пушкинского времени. Происходили Каншины из однодворцев – полукрестьян, полудворян. Жили в Козлове (ныне Мичуринск). С начала XIX столетия Каншины становятся откупщиками, то есть торгуют водкой.

Козловский купец первой гильдии Семен Каншин – первый в уездном городе богатей и городской голова – в 1812 году на свои деньги содержал пехотный полк. Его сыновья Василий и Александр перебрались в Петербург. Василий Семенович состоял в 1830-е годы «содержателем петербургских питейных сборов». Он получил дворянство и стал даже уездным предводителем в Калужской губернии. Тогда же он купил дом в Кузнечном переулке рядом с церковью Владимирской иконы Божией Матери. Этот дом был уже тогда каменным, в два этажа. Классицистический особнячок, на барельефах вакхический сюжет. Соседний дом, № 4, принадлежал П. А. Баратынскому, дяде поэта. Но к 1850-м годам и он был куплен Василием Каншиным для сына Андрея – инженера-путейца. Архитектор Густав Барч перестроил его в стиле позднего барокко. В том же стиле архитектор Александр Оссоланиус перестроил и дом Василия Каншина. Тогда же Василий Каншин прикупил и дом № 6 в Кузнечном переулке. Дома № 4 и 6 оставались в собственности Каншиных до конца XIX века (ими владели дочери Василия Каншина А. В. Лазарева, жена генерал-майора, и Ю. В. Теляковская). Дома в значительной степени сохранили интерьеры и внешний вид, приданный им Василием Каншиным.

Ремесленная управа

Загородный проспект, 2

Дом бывшей Ремесленной управы выходит фасадами на Загородный проспект и Владимирскую площадь. Учреждение это основано было при Екатерине Великой в 1785 году. Оно состояло из выборного ремесленными цехами старшины своего сословия, членов управы от каждого из цехов (булочников, живописцев и т. д.) и заседателей от иностранных цехов (скажем, немецких ювелиров). Этот орган занимался, как сказали бы сейчас, лицензированием, выработкой стандартов работы, следил за условиями жизни и труда учеников ремесленников, собирал деньги на цели благотворительности. Управа должна была разделять ремесленников по «различию званий» согласно «особенным обрядам каждого ремесла». В управе были представлены следующие цеха: кондитерно-булочный (немецкий), серебряно-позументный, портновский, обойно-волосяной, слесарно-кузнечный, кожевенно-сапожный, столярно-токарный, живописно-малярный. С дозволения управы «всякий цех, по умножении в нем мастерства и работы, может разделяться на столько частей, на сколько то мастерство делиться может». Работала Ремесленная управа, по общему мнению, неважно: надзора за работой подмастерьев и учеников фактически не было, они трудились нередко по 12–14 часов в день, гибли от несчастных случаев.

В служебные обязанности учреждения входило: попечение об обучении детей ремесленников мастерству; пропитание, поиск прибежища и места работы увечных ремесленников, их вдов и сирот; разрешение споров между ремесленниками.

Квартира Николая Чернышевского

Большая Московская улица, 6

В доходном доме Есауловой, построенном в 1853 году архитектором Августом Ланге в стиле «второго барокко», Николай Чернышевский прожил последний перед арестом год. Здесь в мае 1862 года состоялась его встреча с Федором Достоевским.

До этого, по воспоминаниям Федора Михайловича, они «встречались очень нечасто, разговаривали, но очень мало. Всегда, впрочем, подавали друг другу руку».

К 1862 году Чернышевский – самый популярный русский писатель. «Что делать?» еще не написан, Николая Гавриловича знают как едкого, эрудированного, убедительного, отважного публициста в духе «реальной школы». Чернышевский не верил в успех Великих реформ и ожидал кровавой революции, если осторожный и противоречивый правительственный курс будет продолжен. «Современник» с его статьями выходил рекордным для тогдашней России тиражом, только годовых подписчиков у недешевого журнала – 6598 человек по всей России. Чернышевский был кумиром нигилистов – революционного студенчества, считавшего, что крестьянский бунт – единственный выход для России. Впрочем, непосредственное участие его в революционном движении не смогли доказать ни жандармы, ни советские исследователи.