Только около полуночи, насидевшись в кинотеатрах, Репнин вернулся в свою маленькую квартирку на восьмом этаже. Портье принес и передал ему бумажку, где столбиком были записаны номера телефонов тех, кто ему сегодня звонил. Репнин поблагодарил его.

Прежде чем лечь, он выключил телефон.

Включил его только на следующее утро, после завтрака. Тот сразу же заверещал.

Вопреки ожиданию, это была не жена доктора. Звонила лично старая графиня. Она была сердита, рвала и метала, явно задетая за живое и встревоженная. Где он пропадал? Знает ли он, что произошло?

Крылов выкрал своих детей.

Ну, что он на это скажет?

Ей известно, что вчера он был с госпожой Крыловой на катке, в Ричмонде. Известно также, что он встречался с Крыловым в больнице. Может, это он подбил Крылова на такой поступок? Ему надо незамедлительно явиться к ней. Ее квартиру на восьмом этаже следует немедленно освободить. Он должен тотчас же переселиться на новую квартиру, которую для него сняли в Миклехеме. И обязательно позвонить в Доркинг. Тренеру, Джонсу.

Ужасно, что вытворяют эти русские в Лондоне!

Совсем сбитый с толку, Репнин пробует успокоить старую даму и спрашивает, о чем идет речь, — он понятия не имеет, что такое сделал Крылов. Однако графиня уже бросила трубку. Алло, алло!

Вынужден был и он положить трубку.

Только на следующий день, вечером, портье сообщает, что его снова спрашивают. Снова в телефоне глухо слышится голос старой дамы, голос ведьмы. Рассказывает ему о Крылове.

Он очень вежливо, покаянными словами вымолил у жены разрешения повидаться с детьми. Сказал, хочет сходить с ними в зоопарк. Обещал, что к ужину их привезет домой его медсестра. Чего только не посулил. Передал всякие заверения даже через посланную за детьми сестру. Только, мол, побудет с детьми.

Госпожа Крылова даже видеть его не хотела, но встретиться им разрешила. Оставила детей на посланную Крыловым медсестру. Сама же поехала на работу, в свою зубную лечебницу, а оттуда в Польский клуб. Когда поздно вечером она вернулась домой, детей не оказалось. Эта глупая сестра сообщила лишь, что Крылов попросил оставить его с детьми одного и сам повез их в зоопарк. Медсестра, которая раньше ежедневно от пяти до семи помогала Крылову во время его домашнего приема больных, несколько раз звонила доктору в больницу, полагая, что дети там.

Однако из больницы ей отвечали, что доктор уехал в Ливерпуль. Ни о каких детях они не имели понятия. Они вообще не знали, что у Крылова есть дети. Им известно лишь то, что Крылов уже много лет по совместительству работает врачом в Ливерпуле.

Отправляясь с детьми на своей маленькой машине, он прихватил один-единственный чемодан.

Тогда госпожа Крылова известила ливерпульскую полицию. Только на следующее утро оттуда сообщили, что Крылова нет ни в одной больнице города и не обнаружено по его старому адресу. И детей, естественно, тоже.

Наступила всеобщая паника. И тут госпожа Крылова услышала от шефа полиции, что накануне на аэродроме видели улетающего в Париж мужчину с двумя детьми. Может быть, это тот самый доктор? С ним были мальчик и маленькая девочка. А вскоре и ей, графине, донесли, что Крылов с детьми был в Праге и сразу же куда-то уехал. Вероятно, в Россию?

Это известие потрясло русских эмигрантов.

И сам Репнин дня два ходил ошарашенный: как же это случилось? Он недоумевал: как Крылову удалось все это устроить? Поражался и тому, что в то самое время ездил с женой доктора в Ричмонд.

И еще поражало его, что он не перестает вспоминать, как хороша она была на льду. Он вспоминал, как эта миссис зазывала его в Корнуолле к себе, в Труро, и как здорово он удрал от нее в Ричмонде.

Все выглядело крайне странным, и все его поражало. Однако в последующие дни в связи с супругами Крыловыми возникли некоторые неприятности. К нему заглянула госпожа Петерс, и они долго беседовали с ней в клубе того дома, где он жил. Она рассказала, что госпожа Крылова, услышав, что супруга с детьми видели в Праге, разрыдалась. Ходит с распущенными волосами, будто помешанная, и не хочет выходить из дому. Ведет себя как сумасшедшая. Ищет детей.

Плачет.

Без конца обращается в Красное посольство и требует вернуть ей детей. Он бы, встретив ее теперь, не узнал — так она осунулась и подурнела. Совсем не спит.

На следующий день Репнина пригласил к себе адвокат госпожи Крыловой, любезно попросив его ответить на ряд вопросов в связи с супругами. Предупредил, что Репнин должен будет давать показания и на суде. Было ли ему что-либо известно о намерениях доктора забрать у матери детей? Госпожа Крылова убеждена, что он знал об этом! То же заявил и Сорокин. Репнин посетил доктора в больнице за день до похищения детей. Знал ли он о связях доктора с Красным посольством? Что произошло у Репнина с Комитетом? Убеждал ли он доктора возвращаться в Россию? Такой вопрос ему зададут и на суде. Госпожа Крылова утверждает, что он уговаривал ее мужа вернуться в Россию.

Репнин едва сдерживал бешенство и отвечал адвокату, не скрывая иронии. Сущим безумием представлялось ему, что в те дни, когда он остался один в Лондоне, у него не выходило из головы воспоминание о роскошном теле женщины, которая теперь плачет о своих детях, которая упорно навязывалась ему в любовницы в Корнуолле и выглядела такой привлекательной несколько дней назад, на катке.

Ее фотографию напечатали в газетах, как и фотографию ее русского супруга, который выкрал из дома детей и дал ей, англичанке, публичную пощечину в Польском клубе. На газетных фотографиях Крылов напоминал известного русского актера в роли Фальстафа, а она — шотландскую трактирщицу, которую Репнин встречал в пивном баре, в Шотландии, во время войны. В этот бар он часто заходил в обществе поляков, конвоированных вместе с ним из Португалии. А сейчас, стоило ему, уставшему от блужданий по Лондону, где-нибудь присесть, как эта чародейка на льду тут же возникала перед глазами. Напрасно он пытался скрыть это от самого себя. Напрасно себя стыдил. Он сбежал от этой женщины в Ричмонде, потому что почувствовал к ней неудержимое влечение. И понял, что все время она с нетерпением ожидала отъезда Нади в Америку. Разве это не безумие?

Неожиданно ему пришла на память чемпионка в танцах на льду, которую много лет назад он видел в Париже и которую потом встретил в Лондоне, в театре, когда скитался в поисках заработка…

И сразу же, в каком-то помешательстве, начал припоминать, что очень давно, совсем молодым человеком в Санкт-Петербурге страстно провожал глазами ту, что являла собой настоящего прекрасного умирающего лебедя в России, которой уже нет, но которую он еще застал в юности. Он вспомнил умирающего лебедя Анны Павловой. Может быть, это воспоминание было для него лишь поводом затосковать о другом огромном лебеде, распластавшемся на воде? О Санкт-Петербурге, где прошло его детство и юность?

И для этого надо было прожить столько лет?

«Да, князь, именно для этого, — услышал он смех Барлова. — Только для того, чтобы бессмертной, в далеком прошлом жила та, одна-единственная, в снегах России. Слава Богу».

Он слышал, явственно слышал, как смеется и шепчет, ему в ухо покойный Барлов. Стареете, князь. Не разбираетесь уже во всем этом, и в лебедях тоже. Эх, князь, князь. Не осталось больше для вас лебедей ни на сцене, ни на льду, нет и Анны Павловой, и никогда уже не будет. Нет и той, которая каталась на ледяной арене в лондонском театре. Осталась лишь эта, что сама предложила вам себя в Ричмонде, когда Надя уехала так далеко.

Анна Павлова. Санкт-Петербург. Воспоминание — это единственное, что нам остается. От всего, что было прекрасно и что миновало.

ДЕД С ШЕСТЬЮ СЫНОВЬЯМИ

Поступок доктора Крылова явился не только полной неожиданностью для круга, в котором вращался Репнин, но буквально ошеломил и мужчин и женщин, с которыми он познакомился в Корнуолле.

Бросить Лондон, лондонскую больницу, дом, жену, так сказать, состояние, комфорт и сбежать в Тверь, в Россию? Никто не мог себе объяснить — почему?