Я открыл дверь. В спальне Клыкадзе она вообще закрывалась крайне редко, обычно, когда кто-нибудь из его фрэндов приводил Хорька. Тогда Клыкадзе степенно выпивал за столом в гостиной и слухал Шокинг Блу.
Вина, как оказалось, было полно. Это класс. Мне было плохо и не стало бы лучше, вздумай я пожаловаться Клыкадзе. Это лажа. Он танцевал в центре комнаты с Ольгой Кобыляньской. Я пожалел, что на нем не надеты его настоящие американские ботинки "полис-спешал". Они, на самом деле, стояли под вешалкой. Я налил портвейна в чужой стакан и предложил Хиллу чокнуться со мной. Хилл сделала это молча, улыбаясь лучезарней прежнего.
Так! Вспомнил. Я же хотел посмотреть как выглядит человек по фамилии Страх. За стеклом в буфете стояла виньетка техникума Клыкадзе. Я отыскал среди ее выпускников и Страха. Из рамочки, как лев на эмблеме "Метро-Голдвин-Майер", выглядывал долгошеий блондин с широко повязанным галстуком. Возможно, в жизни Страх был страшно сексуален. Возможно, это с ним надеялась сегодня встретиться "музыка бунта" или зубастая Дэйв Хилл. Возможно, Страх мечтал сегодня отсосать сегодня и у Клыкадзе, но в него вошел дух ведьмы с 14-го поселка и уволок Страха против его воли в другое место. Каковы были тайные пружины, подтолкнувшие этих людей собраться под одной крышей: не знаю, мне было это уже все равно.
Я снова закурил "Опал". В тот год сделалось модно надрывать пачку снизу: Так, якобы, поступают в Америке. Чтобы не мацать грязными пальцами фильтр. Это не гигиенично. В случае конкретно с маркой сигарет "Опал", если вскрыть пачку на букве "эль", то получается: "Опа!" На это обратил мое внимание в пивном баре Кулдон, в том самом баре, где Нападающим овладело видение. Он якобы увидел за унитазом мертвого льва (кличка это, или порода, я спрашивать поленился, настолько было очевидно, что он лжет).
Третий стакан явно принес мне добро. "Страх" теперь уже и мне показался "секси", теперь и я ожидал его появления, моргая и облизываясь. Я посмотрел, чем бы можно было закусить - на буфете лежал пакет с дюшесками. С помощью конфет этого сорта, еще при Хрущеве, армянин-растлитель заманил на чердак пухлого соседского мальчика. Мальчик вырос с тех пор, синячит и устраивает скандалы. За громкий голос и постыдный эпизод Азизян прозвал его "Армянский Каррузо".
Вид у дюшесок был такой, будто они с того самого чердака, где "Армянскому Каррузо", как пишут в югославском порно "RAZNESLY STRAJNICU" разнесли стражницу.
В те времена моей любимой пищей были свежие бублики и томатный сок. Клыкадзе уважал меня за это. Сам он ел, что попало, обедал на заводе, в столовой.
"Чай в холодильнике", - заявит он мне однажды, когда я приду к нему собираться на рыбалку. Под "чаем" подразумевалось "Пiвдэннобугськэ" - в поведении Клыкадзе к тому времени уже появились четкие признаки алкогольного умопомешательства.
"Пiвдэннобугьскэ" - страшное вино. Напиток тех, кто плюнул на свою жизнь. Мы со Смагой обнаружили его даже в Москве, в одном гастрономе, и выбухали на свою голову в Ботаническом саду. Осень 1984-го года я полностью провел в этом спокойном месте. Прогуливался под дождем под черным заграничным зонтиком. Раньше зонтик принадлежал диссиденту Виктору Томачинскому. Он умер в лагере. В отличии от скотоподобного большинства правозащитников он слушал не бардов, а Рэя Чарльза и Фэтса Домино - с моей стороны это комплимент, белый камешек в кладбищенский огород.
Я вымыл руки и лицо холодной водой с мылом. Старательно расчесал волосы, полюбовался неожиданно западными принадлежностями для бритья, разложенными на полновесной полочке. Ведь их владелец носил усы и очки. Он к тому же был сильно похож на Фассбиндера, но если бы вам вздумалось сказать кому-нибудь об этом, тогда люди подумали бы, что вы матюкаетесь. Фаса никто еще не знал у нас в лицо. Потом, какая это за похвала? На Украине полно таких типов с усами, в очках, с брюхом и сальными волосами. Они - никто и ничто, не считая их конституционных прав.
Полотенце, вернее грязная простыня на трубе, меня не устраивала. Я зашел на кухню, но там вообще ничего не было, кроме пустых бутылок и ведра, погребенного под отходами, как крипта живых мертвецов в пустыне будущего. Окно кухни выходило на частный сектор, известный мне двумя достопримечательностями. Во-первых, где-то там, среди чешуйчатых крыш, затаилась штаб-квартира вольнодумца и человека чести В.Полярного со шпагами над камином, волчьей головой и зародышем-антиноем в стеклянной банке. Во-вторых, на окраине частного сектора стояла деревянная уборная с тремя кабинами. В одной из них Нападающий однажды переписал любовное стихотворение какого-то вафлиста, или, как пояснил бы Азизян, "любителя пососать". Оно начиналось со слов: "Теплый ротик хуй ласкает, мальчик глазки закрывает:"
Нынче кухонное окно в хате Клыкадзе смотрит на огромный, усеянный бетонными шипами котлован, а кабина со стихами парит в эфире Предвечного Района, неподвластного сносу, как летательный аппарат для совокупления животных с богами. Бутыль с эмбрионом находится в другом, более надежном месте.
В гостиной было холодно. Клыкадзе курил на балконе. Кобылянская и Хилл слушали, стоя (в этом доме почти все делали стоя) ненавистную мне пленку из коробки с надписью "только русские песни". На ней и в самом деле были записаны старательно подобранные говно-ансамбли из 12-и, а то и больше, рыл: "Веселые Ребята", "Поющие Гитары": Но одна песенка меня забавляла, она обладала гипнотическим свойством вызывать во мне внутренний, не вырывающийся наружу смех. Называлась она по колхозному, "Галина", по имени рогатой героини. Страдалец-солист, подражая Маккашке, жаловался, что она его "жабыла". Именно - "жабыла". С тех пор прошло двадцать лет, и у страдальцев-солистов яйца стали похожи на чулки с песком, а к "галинам" стали обращаться по отчеству, подчас, как оказалось, довольно экзотическому. Раз уж их не додумались вовремя ликвидировать под гитарку позднего Линк Рэя, да?
Да, было холодно. Чернело облупленное ф-но. А ведь его не было заметно вначале пьянки. Оно имело свойство исчезать и снова появляться - черное, засранное. Непостижимый до конца, очень не простой Клыкадзе курил в тумане на балконе свою долгую сигарету один, временно мы ему надоели.
"Роллинги - не хиппи, а просто клевые молодые мэны", - вспомнил я нелепый афоризм, произнесенный им с явной целью отделаться от меня в день нашего знакомства на квартире Левы Шульца.
Странный был сентябрь. Я простудился на пляже. Детский врач - молодая женщина с солнцем на лице барабанщика из гитлерюгенд - явилась по вызову посмотреть больного, и, услышав Джеймса Брауна, взяла и выписала мне больничный на полный месяц! My "Medicine Woman": Кто мог приобщить ее к соулу? Был один человек - Гоша Б. Он? Правда и негры у нас уже учились читай мою повесть "Единственные" об этом:
Психомиражный, чудесный был сентябрь. В кинотеатрах шел "О, счастливчик!" с песнями беспонтового клавишника Алана Прайса. Верная подруга Чарли Мэнсона Линетт Фромм замышляла покушение на президента Соединенных Смрадов.
"Ни хуя себе семиклассник", - скажет Клыкадзе, не встав с кресла, при виде меня.
После дурдома он придет ко мне и потребует один том своего синего Блока: Другой, к тому времени, успеет спиздить кто-то другой; как мне покажется, он толком и не вспомнит, кто я, собственно, такой.
Песня про "Галину", которая "жабыла" своего козла-осеменителя, произвела странный эффект на атмосферу гостиной, поневоле калифорнизируя ее. Казалось второстепенные полубожества плебейского пантеона слетелись, чтобы отпраздновать осенний урожай. Вдобавок, "адамова голова" на щитке со столба как бы давала понять, что здесь собираются пасынки Роммеля, "ангелы ада", как я их тогда представлял по фоткам. Именно на фоне увечных напевов советских ВИА, жидких, как белковые пятна на казенной простыне.
Детский врач была очень милая молодая леди, нисколько не похожая на тех опасных крыс, что доползли таки до 90-ых, и лихорадочно трудоустраивают то жалкое, что находится у них под мокрым, как четки псалмопевца, хвостом.
