Впрочем те, кто только и делают, что кривятся и отмахиваются, когда им втолковывают, что основная задача западной демократии, это избавление от уголовной ответственности наиболее выраженных особей двух меньшинств расового и сексуального, не оценят "Кузину", пока авианосец с таким названием не опрыскает поросячьей мочою под газом их огороды.
Подойду вон к тем животным - они, правда, хуй поют, и неизвестно когда повесятся, или эмигрируют за ширму для жидов и питуриков. Народец "за-що" упрям, недоверчив, мелочен и склонен к истерике, особенно если потрогать, а потом сделать больно его яйцам на уроке черчения. "Чертеж - язык техники" недаром сказал Ильич.
Аня похожа на Джильолу Чинкветти. Песню этой цветущей итальянки, с коротким названием "Si" можно услышать в эфире каждые два-три часа. Понемецки и по-французски в придачу.
Дурной сон надо залить. Анины соски надо лизнуть. Из всех Роллингов, Гарриман выяснял, ей нравится Брайен Джонс. Понравится и это. Должна оценить. Вопрос - где и когда?
"Вот Кунц - плод вожделения тех, кто на заводе, косточка у него рабочая, а вот Мертвоглядов, сын культурных родителей - тех, что знают, под какую вазу какую салфетку можно, а под какую нельзя", - бормочет Гарриман. Он без энтузиазма приближается к столику, воткнутому в почву, точно квадратный зонтик ненормального. Интересно, какие морские коньки плавают в перекошенных банках их голов?
-О-о, Гарри! - двусмысленно приветствует появление четвертого всадника Апокалипсиса знаменитый пиздострадатель Короленко, - сейчас ты подтвердишь!
-Шо именно я должен подтвердить? - озабоченно спрашивает Гарриман, но ставит видавшее виды цинковое ведро на скамейку, рядом с ногою Кунца, обутой в советский башмак на небольшой платформе.
-Шо у тебя есть запись, где негритянка сосет у гитариста прямо на сцене! - взволнованно уточняет Короленко, вытягивая из коричневого трикотажа горло с кадыком. Судя по тому, как он возбужден, либо у него, как выражаются в брошюрах, эрекция, либо здесь пахнет пари.
-Есть такая. Это Айк и Тина Тернер. Гарриман не брешет, потому что видит в интересе этого мыслящего пролетария свой хлеб, а вернее, его четкую фата моргану.
Лемуры - экономный народец. Бережливость у них в жилах - тех, что подобно дикому винограду опутывают ихние хуйки, аршинные шеи, цепкие, будто на шарнирах, ручищи работяг и рыболовов. Экономность попала в кровь лемуров с военных лет, с послевоенного дефицита, позорной оттепели Хрущева, когда они давились пирожками с горохом, а поспешно реабилитированные вредители перли в Москву к своим каминам и талмудам по семиотике. Хрущева ненавидят; до сего времени можно подслушать и выучить частушки типа:
Ты выходишь на орбиту - захвати с собой Никиту
И на радость всей стране за хер выбрось, на Луне.
Или:
На мосту лежит гитара, а на ней написано
Под мостом ебут Хрущева, пидораса лысого.
Так в чем же именно Гарриман свой хлеб увидал? Да в том, что они, возможно, пожелают переписать концерт Тины и Айка, как нечто наподобие секс-музыки. Где-то рубля по два, потому что это будет уже с ленты, а не с пласта. Однако, вероятность такого гусарства со стороны этих скучных типов была так иллюзорна, словно брызги сиропа на мороженом. Призрачна, как вон тот опустевший скворечник, приколоченный к стволу тополя, и поднявшийся вместе с ростом дерева до готических окон четвертого этажа, где время от времени возникает хитчкоковский силуэт Лифаря, собирателя порно.
- Ну! Шо я тебе говорил! - торжествует Короленко, по прозвищу Коры, и спрыгнув со стола начинает ходить вокруг Мертвоглядова, пританцовывая, словно артропод-богомол. Но вскоре Мертвоглядова осеняет - он, дергая головой, точно это лягушачья лапка под током, придвигает вплотную к Гарриману свое в крупных бусинах лицо амфибии-полукровки, спрашивает срывающимся голосом:
-Сколько? Сколько она это делает?
"Блядь, таким тоном разговаривают одни москвичи", отмечает Гарриман, и отстраняясь от царства мертвоглядовских очей и губ, спокойно отвечает:
- Что значит "сколько"? Ну есть там такой момент в одном месте, правда сама вещь довольно длинная - "I've been loving you too long", минут семь с половиной.
"And the forest shall echo with laughter", - припоминает Гарриман фразу, что долетела до его острых ушей вон из того окна, закрытого в ту пору листвою тополиных верхушек. На подоконнике стоял "Днепр-14". Теперь, когда ветви оголены, видно, что за окном нет ничего волшебного, даже свет не горит, но фраза все равно бывает слышна. Она отпечаталась в его памяти потому, что он услышал ее именно оттуда, как будто десять тысяч лет назад. Каким был этот край в те времена?.. В той квартире живет альпинист Финштейн, ему по возрасту полагается любить Лед Зеппелин.
-Идиот! - подлетает к Гарриману Короленко, и со злобой хлопает его ладонью в бок. - Я ж ему сказал, что восемьдесят!
-Так долго, Коры, диски не играют, - парирует, занятый воспоминанием о "Лестнице в небо" Гарриман, - Даже если там сосут. Он достает из плаща сигарету "Флуераш" и закуривает ее от спички.
В полуденном зное бесконечных и безрадостных летних каникул, в обезлюдевшем на воскресенье дворе - "And the forest shall echo with laughter."
От этого безлюдия и собственного малолетства на него, случалось, нападало такое отчаяние, такая пустота, что он мог сидеть, точно контуженный немец возле своего танка, без мыслей, без слов. К счастью, с годами это прошло, и мысль о том, что похожее состояние мучит кого-то помладше не порождает в его душе сострадания.
-А фо, и американские не играют? - подает голос далекий от поп-музыки Кунц, знающий только Дина Рида. Только потому, что нетипичный американец снялся на цветное фото для еженедельника "Украина", с шестирублевой гитаркой в ухоженных руках. Вместо "ш" Кунц произносит "ф" - "а фо?"
-И американские, Саня, - говорит Гарри, выпускает почти невидимый дым своей первой за день сигареты. - А под шо вы спорили?
Короленко стреляет озорными глазками - копия Голохвостый, из комедии "За двумя зайцами": "Под две бутылочки "Котнари". Здесь бы их и раздушили."
Два раза по 3.40 - это 6.80, сложил в уме Гарриман. Да. Жаль. Это стоит. Заранее надо договариваться.
Короленко действительно похож на двух популярных артистов кино Борисова и Бурляева. Но он выше ростом их обоих. Короленко мечтает о карьере официанта, и возможно, за годы хождения с подносами, каркас его мумии и подсядет, а пока что - он выше.
В телефильме "Кража" играют оба, причем, если Борисов не великан, то Коля Бурляев попросту лилипут, не крупнее Джеймса Брауна. Впрочем, не считая последних четырех слов, все это мнение не Гарримана. Он полностью его подслушал из разговора двух баб с выщипанными бровями - на именинах у Кузины. Если честно, Гарриман вообще не имеет понятия, как выглядят и Бурляев, и Борисов, зато фоток Джеймса Брауна - их есть у него! О нем можно определенно сказать, что он готов повесить на стенку портрет негра. Что среди лемуров в, общем-то, не принято. Возможно, поэтому все его прозвища нарочито американские: Гарриман, Трумэн, и новейшее - Джипси Джокер.
Джипси Джокер озабоченно смотрит в проем между домами, тот, что выходит прямо на проспект. В кармане румынского плаща... Покупку плаща ему навязал Зэлк-басист. Своим бурчанием: "Когда ты уже прекратишь тягать этот жидовский самопал?". Он имел в виду нормальный черный куртец из phoney-leather, купленный Джокером по дешевке - всего за пару чирикманов у Якова. Яков вылитый Гарри Зэйн, бас-гитарист группы Урия Гипп. Похож и патлами, и грустными глазами. Зэйн, говорят, ушел недавно в мир иной. Толи током ебануло, толи тут снова замешаны наркотики. Без них на Западе не может обойтись не один фраер. Плюс, если здесь, у нас, среди славян, молдаван, иногда узбеков Очколаз - всего лишь необычная фамилия, то там, за границей, кажется все, кроме Тома Джонса и Азнавура, просаживают друг дружку в дупло, по крайней мере такой у них вид на " шкурах" от пластов и других портретах.
