Солнце давно перевалило через полудень, а Филька все еще шатался по лесу в поисках коровы. В который уже раз посмотрев на небо, понял, что скоро начнет смеркаться, что искать, как видно, бестолку, а потому — пора возращаться.

— Треклятая корова! И где ее черти носят? — Помянув нечистую силу, Филька трижды сплюнул, перекрестился и повернул назад, в село.

Уже три дня минуло, как корова не вернулась со стадом. По первости ждали, что сама придет, а ныне с утра староста приказал Фильке идти искать и без скотины не возращаться.

Да как же не возвращаться-то, коли нет коровы? Может она в болоте сгинула, может волки задрали, а то и лихой человек угнал… Филька живо представил себе, с каким лицом его встретит староста. Дело ясное — высекут, не до смерти, конечно, но высекут. Бабы сказывали, мол, в соседнем селе староста запорол пастуха за то, что не уследил, медведица телка уволокла, так тамошние мужики старосту того за ноги к двум верхушкам берез согнутых привязали, да и отпустили березы-то… Мужиков тех не нашли, а вот наш-то с тех пор в строгости поубавил… Побаивается, верно, как бы с ним подобное не случилось. Но за корову из боярского стада не пожалеет, точно. Хотя, если подумать: что боярину одна корова, когда у него их двадцать две? У Прасковьи — Филькиной жены — руки волдырями пошли, попробуй-ка, подои их. А другим бабам коров доить сам боярин запретил: у Прасковьи, мол, рука легкая, молоко долго не скисает.

Филька печально вздохнул и прикинул, что дойдет вон до той березы, согнутой временем до самой земли, и передохнет… Прошел заросшую папоротником поляну, присел на иссыхающий березовый ствол, достал из-за пазухи огурец, краюху хлеба и, не торопясь, начал подкрепляться. Он много раз бывал на этом месте, еще с дедом ходил сюда по грибы, и перекусывали они всегда у этой березы. Однако сегодня здесь было что-то не так — что именно, Филька пока не знал, но чувствовал.

Он внимательно оглядел знакомые с детства сосны, осины, березы — они стояли там, где стояли всегда. Легкий ветерок шевельнул заросли папоротника.

Ага! Вот оно что! Филька даже выплюнул недожеванный огурец. Там, среди плавно изогнутых листьев, он заметил красный цветок. «Надо пойти посмотреть, подумал он. — Отродясь на этом месте никаких цветов не водилось…»

Папоротник стелился плотным ковром, полностью скрывая землю, и Филька осторожно раздвинул его перед собой, чтобы нечаянно не наступить на цветок. Пройдя до середины поляны, понял, что нужное место прошел, хотя в направлении был уверен. Пришлось повернуть назад. Теперь он шел еще осторожнее, согнувшись, заглядывая под каждый лист. Шагов через двадцать Филька его увидел.

Цветок рос не из земли, а на обратной стороне папоротникового листа. Он был величиной с детский кулачок, темно-розового цвета, с шестью блестящими лепестками — в каждом из них Филька видел свое уменьшенное отражение. Из середины цветка торчало много жестких волосков. Филька протянул к ним палец и тотчас отдернул — они больно кололись.

На цветок Фильке было наплевать. Что он, цветов не видел, пусть и не таких чудных, как этот? Но вот чтобы так, из папоротника — никогда ни о чем подобном не слышал!

Еще немного поглазев на цветок, Филька вдруг вспомнил о корове. «Дай-то бог, чтоб у нее своего ума хватило вернуться…» — подумал он, поднялся и побрел домой.

Подходя к селу, Филька встретил мальца из холопских. Тот, в одной рубашонке, босиком, скакал на хворостине по пылящей дороге, высоко подпрыгивая и вопя для собственного удовольствия во всю мочь.

Филька поймал его за плечо.

— Ну, чего там?

— Где? — не понял малец.

— Староста как там? Не гневается?

— А чему ему гневаться-то? — удивился мальчишка. — Они с подьячим со вчерашнего дня медовуху пьют. Наклюкались до беспамятства.

— А не слыхал, староста ничем мне не грозился? На Прасковью из-за меня не орал?

— Не грозился он, — ответил малец и попытался продолжить скачку.

Но Филька вернул его за подол рубахи.

— Так говоришь, Прасковье моей ничем не грозил?

Мальчишка сказал «Тпру-ру» и посмотрел ясными голубыми глазами на Фильку:

— Я же сказал уже, что наклюкался он, в беспамятстве лежит. А Парасковья твоя корову доит. Ту, что потерялась намедни, из лесу она вернулась. И как ее никто не задрал?

Филька отпустил мальца, поддав ему легонько ногой напоследок, посмотрел на пылающие не ко времени зарницы в небе.

«Слава тебе, господи, — подумал он. — Воистину слава! Спас холопа от порки неминуемой».

Дня через три пошел Филька в лес высмотреть новую оглоблю для телеги взамен треснувшей.

Миновав редколесье, не найдя ничего подходящего, Филька вышел на большую, затопленную солнцем поляну. Где-то за поляной, в глубине леса, перекликались собиравшие ягоды девки. Прасковья тоже была там, с ними. По приближающимся голосам Филька понял, что они возвращаются, и решил их здесь дождаться.

Почти в центре поляны торчал из травы старый трухлявый пень. Филька присел на него, отмахиваясь от назойливой мошкары. Невысокая трава колыхалась под ветерком, навевая дремоту, и Филька забылся, наблюдая, как мураши снуют по его лаптям, безуспешно впиваясь крепкими челюстями в задубелое лыко.

Но вот среди деревьев замелькали сарафаны, на краю поляны показались девки, среди них и Прасковья. Она окликнула Фильку.

Он встал, махнул им рукой. Но девки как-то странно замерли вдруг на месте, оторопело глядя мимо него. Прасковья, смертельно побледнев, выпустила из рук полные ягод туески, глаза ее расширились.

— Филя! — выкрикнула истошно.

Ничего не понимая, он оглянулся, и в этот миг, коротко свистнув и больно резанув по щеке, мимо пролетела стрела. Филька шарахнулся в сторону, и еще одна стрела впилась в пень, на котором он только что сидел. На поляну из кустов вылетел на рыжей лошади татарин и понесся к нему, размахивая кривой саблей.

Филька в растерянности заметался, не зная, что делать. Бежать? Да ведь девок с Прасковьей бросить нельзя — лучше им зверю лютому на зубы попасться, чем татарам в руки. А одному без оружия против конного не очень-то сподручно. И дубья никакого на глаза не попадается, а татарин уже близко…

Когда из тех же кустов появился второй всадник, с коротким копьем за спиной, Филька бросился к молодому ельнику. Увести татар за собой, подальше от девок… Да разве от конного убежишь? Лошадь уже храпела в спину. Филька, замедляя бег, оглянулся.

Татарин пугающе взвизгнул, привставая в стременах, сабля кривой молнией блеснула над его головой.

В последний миг Филька, резко повернувшись, подпрыгнул, одной рукой ударил татарина по запястью, отводя клинок в сторону, и, вцепившись в его локоть второй рукой, рванул что есть силы к земле. Дико закричав, всадник на полном скаку вылетел из седла; одна нога его запуталась в стремени, и лошадь протащила их с Филькой еще с десяток шагов, пока не встала.

Оглушенный падением, Филька поднялся на подгибающихся ногах. Перед глазами плясали круги.

Татарин, с неестественно вывернутой рукой, подвывая от боли, пытался высвободить ногу из стремени. Лошадь храпела, прядала ушами и беспокойно шарахалась.

Филька, улучив момент, прыгнул противнику на спину.

Под ногой хрустнуло. Татарин обмяк.

Филька сорвал с него лук, приладил к тетиве стрелу и стремительно повернулся, готовый встречать второго.

А тот был уже недалеко и уже взмахнул копьем… Но, увидев в руках Фильки нацеленный лук, поднял коня на дыбы, прячась за его шею, как-то неловко метнул копье, развернулся и поскакал назад, громко крича.

Филька легко увернулся от копья, хорошо прицелился и спустил тетиву. Стрела вонзилась татарину в спину. Он, дернувшись, упал на холку лошади, и та, продолжая нестись галопом, скрылась в зарослях на краю поляны.

Филька постоял, осмысливая происшедшее, и только тут услышал крики и плач, долетавшие со стороны села. Увидел поднимающийся над лесом дым и понял татары село режут. Поискал глазами девок — их не было.