Литмир - Электронная Библиотека

Вонючий труп в топку запихнули, сверху углем закидали…

О, господи, как больно!

Людвига велела ему молчать, затаиться и ждать, когда Косуля вернется, тогда они получат всё! Косуля знает, где золотишко…

– У-у-у, стерва! Мать в могилу загнала, меня в дурку сунула, а золота как не было, так и нет! – Гектор замолотил кулаками по матрасу. – Ненавижу, гадину, ненавижу! – Вскочив, он заметался по палате.

Был камень, да и тот пришлось Гризли отдать – заявился призраком из прошлого.

«Заодно она с ним, точно заодно! На подмогу позвала, коза драная! Может, подозревает что? Надо молчать… Молчать! – Он крепко зажмурился и стиснул зубы. – Гризли знает, что отец не убивал. Значит, он пришел за ним!»

Как же он боялся его! До онемения, до дрожи в позвоночнике. За собственную трусость, за вечный ужас разоблачения.

Свинцовый обруч вины все туже сдавливает голову: «Нет! Гризли никогда не узнать правды… Я сам свершил правосудие!.. Ха-ха, кочергой… и ничего уже не изменить… чугунная дверца затворилась и за мертвыми, и за живыми»

Протяжно застонав, Гектор ничком повалился на матрас. Перевернулся на спину и уставился невидящим взглядом в потолок. Замер. Его тихое бессвязное бормотание впитывалось в мягкую обивку стен:

– Волчонок… я забыл про волчонка… надо забрать сына… хорошо, все хорошо… покойной ночи, маменька…

Его воспаленные веки навсегда прикрыли расширенные зрачки. Навалилась глубокая апатия, обезболив истерзанный мозг. Руки безвольно упали вдоль неподвижного тела. Сомкнутые в кулак пальцы разжались. Дыхание остановилось…

***

Накинув пальто на плечи Липы, Генрих чуть сжал их в знак сочувствия.

– Право, дорогая Алимпия, мне очень жаль, – сказал он. – Анафилаксия на инъекцию аминазина, внезапный отек гортани. Кто ж знал, что ваш кузен аллергик?

– Вы! – воскликнула она, ничуть не смущаясь своей грубости: внезапная смерть Гектора потрясла ее. – Вы должны были знать, прежде чем ставить ему уколы!

– Сожалею. Могу я вас проводить?

– Не стоит беспокоиться, дорогу знаем, – ответил вперед Егор и, взяв Липу за руку, толкнул плечом входную дверь.

Дождь перестал, но небо не прояснилось. Грозовые облака все так же нависали над больницей, а на ступенях куталась в мохеровую шаль дама в капоре.

– Простите… – обратилась к ней Алимпия, – недавно мы слышали стон, словно зверь раненый человек рыдал. Можно ли ему чем-то помочь?

Подняв заплаканные глаза, дама тихо произнесла:

– Здесь все стонут, милая: кто от муки, кто от удовольствия. По первости новенькие так горько кричат, что душу на части рвут: не обвыклися еще, сердечные. Вчера одного привезли, может, он и бился в тоске. Храни, господи, душу его: упокоился он нынче…

Глава 6

«Почему Генрих назначил встречу на задворках? – никак не могла взять в толк Алимпия. – Почему не в доме? Еще велел никому не говорить, даже дяде. Что за шпионские игрища?!»

В кухне было сыро и зябко. Присев на корточки перед голландкой, она тщетно пыталась разжечь печь, но пальцы дрожали и спички ломались одна за другой.

Мрачный опустевший отчий дом. Большой и бестолковый, как… Егор.

– Ой, чего это я о нем вспомнила? – удивилась Липа, потерев озябшие руки. Подышала на них теплом и опять зачиркала спичками. – А того! – сама себе и ответила, наморщив нос от летящей искры.

Надо было сказать Егорке о записке Генриха, которую давеча передал ей мальчонка-беспризорник: мол, как стемнеет, будет ждать ее у старых мастерских, но только одну, без провожатых, и что есть у него важная информация, которой готов поделиться по взаимной договоренности.

– Что же Генрих хочет мне продать? – задумалась Алимпия. – Уж не признание ли в истинной причине смерти Гектора?

Наконец-то удалось зажечь лучину. Приоткрыв заслонку, она бросила щепу в печурку. Огонек начал разгораться, затрещали березовые дровишки, теплый серый дымок поплыл в комнату, да прямиком ей в лицо. Она закашлялась, замахала руками, разгоняя дым. Неловко завалилась на бок, на четвереньках отползла в угол, подальше от злополучной печки.

– Курица! – вдруг прогремел над ухом знакомый голосище. – Куда лезешь, дура-баба?! Почему вьюшку загодя не отворила?!

Кравцов подхватил Липу на руки и вынес из дома на свежий воздух, усадил на лавку под березой. Сам обратно кинулся, потрясая на ходу кулачищем. Распахнул створки окон, громыхнул какой-то посудиной, скрипнул печной задвижкой. С лязгом покатилось по кухонным половицам пустое ведро, выкатилось на обшарпанный паркет гостиной. Из дома вышел взлохмаченный Егор, сжимая в руке дуршлаг.

– Вот и согрелися, – сказал он и присел рядом. – Кочергу не нашел, пришлось черпаком полешки раскидать.

Кравцов снова был в старом ватнике, пропахшем гарью и мужицким потом. Алимпия невольно скривилась.

– Чего нос-то морщишь, барышня? – пробурчал Егор, стряхнув с волос осевший пепел. – Твоей глупостью и подфанивает, чуешь? – и заржал, словно конь ретивый.

– Да тише ты, дуралей! Вдруг он услышит и сбежит… ой!

– Кто сбегит? Сладкий докторишка?

Алимпия от удивления рот приоткрыла: «И откуда, леший, знает?!»

– Не боись – не сбегит, – хмыкнул Кравцов и сквозь дуршлаг на звезды уставился: ждал, когда она с расспросами приставать станет.

– Ну, если ты такой ведун, то сиди тута и не рыпайся, а я пойду, – сказала Липа, встав с лавки. Сладко потянулась, невзначай обозначив под тонким пальто округлившийся животик, и добавила: – Обожду, ежели чего.

– Опять мальчонка? – внезапно спросил Егор.

– Сладкого докторишку… – оторопела она.

Кравцов вдруг хрюкнул, уперся ручищами в колени и вновь зашелся в басовитом смехе.

«Хорошо хоть наземь не повалился, да ногами не задрыгал, как дитя малое», – подумала досадливо Липа. Ничего потешного в своем конфузе она не увидела и чужого веселья не поддержала. Гордо вздернув подбородок, она свернула за угол дома и очутилась в заброшенном дворике.

Хозяйственные постройки почти развалились, тропы заросли травой. Неухоженный шиповник разросся ввысь да вширь, ощетинился голыми шипами. Чубушник, преломившись на ветру, стелился по земле, ветки с хрустом под ногами ломались.

У калитки уже кто-то топтался. Алимпия напрягла зрение, всмотрелась вглубь двора: туда, где в поздних сумерках проступали очертания бывших мастерских, да старой кузницы с заколоченными ставнями

«Видно, показалось – то береза колышится, – подумала она. – Надо было лампадку прихватить, да возвращаться неохота: Егорка, поди, не ушел еще».

– Держи вот! – бухнул вдруг за спиной его голос.

– Чертяка патлатый! – воскликнула Алимпия и обернулась.

Отступив чуть назад, Кравцов протягивал ей керосиновую лампу.

– Да не болтай сильно, – предупредил он, – фитилек почти весь прогорел, затухнуть могёт. Ступай аккуратно до самой кузни, а я позади пристроюся…

– Я тебе пристроюсь, – прошипела Липа и подумала: «Эх, надо было гнать его из дому! Сама бы с печкой справилась, а теперь уж и не отвяжется. Не дай-то бог, Генрих увидит». – Эй, – вспомнила она вдруг недавнюю с ним перепалку, – а почем знаешь, что докторишка не сбежит? – спросила настороженно.

– Сама увидишь, – ответил Егор. – Топай вперед!

***

Приземистый кирпичный барак с покатой черепичной крышей. Труба, почерневшая от сажи. Окошки – что со двора, что с улицы – крест-накрест заколочены досками. Скособоченная дверь, обтянутая бычьей шкурой, плотно прикрыта.

Пройдя мимо мастерских, Алимпия выглянула за ворота – не видать Кроненберга ни у мастерских, ни на улице.

– Не там ищешь, барышня, – окликнул ее Егор. – Свети сюда! – Он стоял у открытой двери в кузницу, в темном ватнике и черных штанах, заправленных в сапоги, почти неразличимый в темноте. При ее приближении снял картуз и сунул за пазуху.

«Не такой простофиля, каким кажется, – вспомнились ей слова Генриха. – Значит, ты, Егорушка, хитрый лис, а иначе не воротился бы оттуда живым».

13
{"b":"825859","o":1}