Только положение на фронтах тревожило Венера. Шквал русского наступления с такой неистовой силой катился к границам рейха, что даже американцы и англичане вынуждены были ввести в действие свои главные резервы. И бои во Франции пока что протекают весьма неблагоприятно для немцев. Крепче всего держится фронт по ту сторону Альп в Северной Италии.

Могут ли «фау-1» и «фау-2» нагнать на Англию такой страх, чтобы согнуть ее в бараний рог? «Тигры» и «фердинанды» на востоке дали, так сказать, осечку. Успеет ли Германия вовремя ввести в бой новые виды оружия, оружия значительно большей разрушительной силы? От решения этих вопросов зависело бесконечно много. Но он убежден, что у фюрера в последний момент окажется наготове козырь, который приведет к благоприятной развязке.

Как ликовал бы Венер, если бы слышал показания своих противников на допросах в следственной комиссии! Государственный советник Баллаб отнюдь не отрицал, что он при случае высказывал смелые суждения, позволял себе циничные замечания о высокопоставленных лицах, и уж вовсе не оспаривал, что критиковал некоторые политические и военные мероприятия правительства. Его развязная откровенность, его цинизм, проявленный даже на допросе, произвели неблагоприятное впечатление на следователей. Теперь они допускали, что обвинитель, пожалуй, прав и причастность этого заносчивого человека к заговорам и всяческой крамоле весьма вероятна.

Доктор Берингхаузен, по своей натуре совершенно иной человек, чем Баллаб, сначала поставил членов следственной комиссии в затруднительное положение. Его возмущение возведенными на него наветами производило впечатление искреннего потому, что оно действительно было искренним. Защищался он грубовато-простодушно, но несколько преувеличил свою гражданскую честность и прямоту, чем заставил членов комиссии усомниться в них. Тем более что в двадцатых годах, то есть во времена Веймарской республики, доктор Берингхаузен был известным сторонником партии германских националистов. Когда же выяснилось, что в этой партии он был связан с фракцией Вестарпа и даже был в приятельских отношениях с депутатом Оберфореном, который в начале 1933 года обвинял Геринга в поджоге рейхстага, а в мае того же года неожиданно скончался, члены следственной комиссии стали глухи ко всем уверениям доктора Берингхаузена.

Круги от камня, брошенного в воду Венером, без дальнейших усилий с его стороны расходились все шире и шире. Под подозрение подпали не только статс-секретарь Дим и штурмбанфюрер Бернинг, но и гамбургский полицей-сенатор Рудольф Пихтер, которого доктор Баллаб рекомендовал на эту должность. Пихтер сознался, что критические замечания государственного советника часто его коробили, но он не доносил о них куда следует. Допрошен был также штандартенфюрер СС Гуго Рохвиц, занимавший должность учителя в привилегированном учебном заведении по рекомендации доктора Баллаба.

Гейнц Отто Венер в эти дни был ежечасно готов к тому, что его либо наградят, либо арестуют. Его охватило странное фаталистическое безразличие.

Рафаэль получил повестку о явке в министерство авиации. Он утешал Рут, которая разразилась слезами, и дал ей слово так научиться летному мастерству, чтобы всякая возможность аварии была исключена. Юноша, в последние годы сильно возмужавший и смотревший на мир взором победителя, считал, что карьера летчика открывает ему путь к интересным приключениям.

Рут все-таки пошла к мужу и спросила:

— Ты, значит, не желаешь отменить приказ о Рафаэле?

Он угрюмо ответил:

— О чем ты говоришь? Как я могу это сделать?

На это она твердо и определенно сказала:

— Если Рафаэль покинет дом, то и я уйду.

Она, вероятно, рассчитывала, что заденет его этими словами и он предложит ей объясниться. Но муж обманул ее ожидания. Взглянув со скучающим видом на Рут, он ответил:

— Я тебя не удерживаю.

На другой день Венера вызвали на Принц-Альбрехтштрассе, в следственную комиссию. Ему пришлось взять себя в руки, чтобы скрыть свое волнение.

— Господин министериальдиректор! — начал председатель. Уже по этому обращению Венер понял, что победил. — Следствие пришло к нижеследующему выводу: ваше утверждение, что вы своевременно указывали в донесениях на разлагающие и крамольные происки доктора Баллаба и вскрыли заговорщицкий характер его антигосударственного и антиправительственного поведения, признано верным и доказанным. Бывший государственный советник доктор Баллаб и бывший министериальдиректор доктор Берингхаузен арестованы. Статс-секретарь Дим снят со своего поста. Точно так же и полицей-сенатор Пихтер; но последний из заключения освобожден. Он, правда, не проявил должной проницательности и внимания, но, по мнению следственной комиссии, действовал неумышленно. Штандартенфюрер СС Гуго Рохвиц лишен права преподавать и выступать в печати. Он также освобожден из-под стражи. Рейхсфюрер принял к сведению и одобрил результаты следствия. Мне, господин министериальдиректор, остается лишь выразить вам благодарность за верную службу фюреру и рейху.

Председатель встал из-за стола, подошел к Венеру и пожал ему руку.

— Смею ли я, господа, обратиться к вам с просьбой?

— Говорите.

— Окажите любезность и похлопочите за меня перед рейхсфюрером; я прошу освободить меня от занимаемой должности и удостоить чести быть отправленным на фронт. Желаю сражаться за фюрера и за великую Германию.

Через три дня по окончании следствия бывший министериальдиректор доктор Берингхаузен повесился в подвале гестапо на Принц-Альбрехтштрассе.

Представители крупных монополий и коммерческих кругов в Гамбурге и Бремене обратились с необычайно резким протестом к рейхсканцлеру Гитлеру и потребовали публичного разбирательства дела Баллаба — Венера. Они угрожали, что в противном случае сами предадут огласке это дело.

Доктор Баллаб был вскоре освобожден из тюрьмы.

Гейнц Отто Венер, произведенный в группенфюреры СС, отбыл по приказу Гиммлера в Италию, в Милан, заместителем начальника службы безопасности.

Рут Венер уехала в Гамбург. Проездом она побывала в Пархиме, где пыталась разыскать Рафаэля, но не нашла его. Впоследствии ей стало известно, что он никогда и не был в Пархиме, а находился где-то поблизости от Гейльброна.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

I

Совсем маленьким казался себе Виктор, когда в своем стальном колоссе пересекал сосновые леса Польши, раскинувшиеся на огромных пространствах, когда смотрел на высокие стволы, уходившие в светлое небо. Иногда сосны, точно заблудившись между дубами и буками, попадались и в лиственных лесах; было радостно смотреть, как эти одиночки даже в чужом окружении упорно и энергично тянутся вверх, вознося свои темные иглы к свету и солнцу. Виктор любил деревья и в особенности старые деревья-великаны; глядя на их иглистые макушки, он думал о прошлом, которое видели эти ветви.

Он пользовался всякой возможностью походить по лиственному лесу, подышать его ароматами и наглядеться на его деревья. Как ни стремятся ввысь эти стройные стволы и тяжелые, шумящие под открытым небом кроны, они пустили такие крепкие и глубокие корни в земле, что могут выдержать натиск любой бури.

Танковая дивизия продвинулась в глубь Польши, в леса к востоку от Вислы, и была уже недалеко от Варшавы. Она проделала много сотен километров, стремительно прорывалась с боями через леса, болота и поля и, наконец, достигла берегов Вислы. Теперь ей дан был приказ ждать следующие за ней части, проверить моторы, пополнить запасы снарядов и собраться с новыми силами для последнего, решающего наступления — на запад, к германской границе, на Берлин.

Предполагалось, что здесь, возможно, придется зазимовать и что новое и последнее наступление, которое положит конец войне, начнется лишь в начале весны. Поэтому лесной лагерь сооружали с большей тщательностью, чем обычно. Не забывали ни о политической, ни о военной подготовке. Работа и учение велись по строгому расписанию. Пока одни строили землянки, расчищали снег, валили деревья, другие сидели на политзанятиях, и наоборот. Работа и учеба шли рука об руку. Уже через несколько дней под высокой кровлей сосновых крон вырос маленький лесной городок с блиндажами, кухнями, мастерскими. Посреди лагеря, на маленькой, полого поднимавшейся прогалине, соорудили даже «аудиторию» со скамьями и кафедрой.