— Как ты вошла?

— Ключ в двери торчал, и дверь была не закрыта.

— А ты кто?

— Саня…

— Кто ты? — ору я.

— Хорошо, хорошо, не кричи, я — Наташа.

— Какая, другая?

— Нет, прежняя.

— Тогда давай поцелуемся.

— Ох, Саня, — она лишь немножко морщится, но дает мне губы. — Чем это от тебя пахнет соленым?

— Креветками. Ты знаешь, кто их мать?

— Нет.

— Почему?

— Я никогда не интересовалась. Саня, мне больно, ты переломаешь мне ребра…

— А почему ты не интересовалась, кто у креветок мать?

— У меня другие интересы были… Саня? — она улыбается.

— Я тебе не Саня, а Александр, обращайтесь официально. Кто это там слева?

— Твой друг, с которым ты изменял мне…

— Я не изменял тебе, я с мужским полом ничего общего не имею.

— Ты обнимался и собирался целоваться, значит, изменял.

— Хорошо, изменял, — ору я, — а ты кто такая?

— Наталья.

Я сажусь на кровать и поворачиваюсь, глядя на нее.

— Ой, Наталья, это же правда ты.

— Наконец-таки, Санечка, — она садится рядом, наши плечи касаются. У нее изумительное плечо.

— А я думал, кто-то шутит, другая.

— И много других сюда приходит?..

— Нет, но…

— Саня, Саня, — она смеется моему запинанию.

— Можно я тебя обниму?

— Конечно, Санечка. Только не за ребра, пожалуйста… А то там сломалось что-то, мне кажется. Ты у нас не слабый мальчик…

Я осторожно обнимаю ее за плечи.

Мы целуемся.

— Очень противно, наверно, как пивная бочка?

— Нет, почему, даже приятно. В этом есть свое своеобразие, никогда не пробовала с пьяным… целов…

Я прерываю ее, губами, потом мы ложимся на кровать. Я опускаю руку и касаюсь ее колена. Отбрасываю юбку:

— Наталья, я хочу тебя…

— Санечка, я не могу, — она косится позади меня.

— Это почему?

— Твой друг… рядом.

— Он спит, до утра.

— Санечка, я не могу, честное слово. У меня не получится.

Я полуложусь на нее и берусь рукой за юбочный пояс.

— Саня, что ты делаешь, — она целует в шею меня, — Санечка…

Шурик начинает ворочаться, потом открывает ничего не понимающие глаза.

Я останавливаюсь, опускаясь рядом. Наталья с интересом, я бы сказал — анатомическим, смотрит на меня, наблюдая.

— Это что, та официантка, Сань?

Она смеется безостановочно.

— Какая это еще у тебя официантка, «Сань»? — передразнивает она Шурика. Ее рука щекочет мой бок.

— А, Сань?!

— Шурик, это же Наталья, ты что, не узнал?

— Да? — Он моментально вскакивает и садится на краю кровати. — Простите, Наташа, я вас не узнал, — он не смотрит на нее.

— Ничего, ничего, это бывает, — загадочно отвечает она.

— Мы тут немножко выпили…

— Совсем, я думаю, малость. Но Саню я не видела таким никогда.

— Саш, чего ж ты не сказал, что это Наталья пришла?

— Я ее сам пятнадцать минут узнать не мог. Она изменилась… То есть она не изменилась, но я не того… сегодня.

— Я говорил, — начал Шурик заунывно, — лучше на семинар пойдем…

— Да ты чё, Шур, оправдываешься. Мужик должен пить и бабу бить.

— Ну, первое ты уже сделал, остается второе. Может, ты побьешь меня, так, для разнообразия: «чтоб крепче любила».

— А что, и побью сейчас… Ой, Наталья, я это, того, занесло, прости меня.

Она смотрит на меня и грустно улыбается.

— Я пойду, Саш, — говорит Шурик на всякий случай.

— Я вас подвезу, меня машина ждет, — произносит Наталья.

— Какая?

— Такси, Санечка. Уже поздно, я должна быть дома.

— А почему же ты мне не сказала?

— Что бы изменилось?

— Ничего, — подумав, сказал я.

Шурик встает, надевает кожанку. И чего он такой тощий, думаю я.

Наталья поднимается:

— Санечка, я не знаю, увижу ли я тебя завтра, позвони мне с утра.

— Ладно. Давайте, все уезжайте, давайте! Бросайте меня!

— Саня, — она опускается рядом возле моего лица.

— Уезжайте, — повторяю я.

— Я должна быть дома. Не обижайся. Я, наверно, не должна была заезжать сегодня…

— Нет, что ты! — Я очухиваюсь, беру ее руку и целую. Она смотрит мне в глаза. — Спасибо, Наталья. Я просто пьян…

— Ничего страшного, Санечка, я рада, что увидела тебя. Позвони мне с утра, обязательно. Ты не забудешь? Или мне оставить записку на столе?

Шурик вышел, махнув рукой на прощанье.

Она наклоняется и целует меня. Потом поднимается:

— Санечка, ключ на столе. Ты не забудешь?

Она подходит к двери, потом возвращается.

— Ты хочешь, чтобы я осталась?

Я сжимаю руки между колен.

— Санечка?

Я закусываю свой язык между зубами. Чтоб не проронить ни слова.

— Ну, до завтра, раз ты не хочешь, — она подходит к двери, глядя на меня.

Дверь за ней закрывается.

Как я хорошо, к сожалению, знаю слово «нельзя».

Я звоню ей в девять утра. Улица суха и пуста, уже не холодно, скоро конец марта.

Трубку никто не берет. Я перехожу в другой автомат, этот, наверно, испортился. Бросаю две копейки и набираю номер, трубка остается глуха.

Я выхожу из автомата и говорю сам себе:

— Что ж, она права, она во всем права. Я бы послал меня куда подальше.

Я сижу дома и дочитываю нудного Моэма с его «страстями человеческими». На его страсти мне хочется сказать: мне б ваши заботы, Маря Моэмовна.

В голове гул и звон.

Я должен извиниться. Она святая, если до сих пор терпит меня. Я позвоню ей в пять, он возвращается домой в шесть, она будет одна дома. Если будет.

Я звоню в пять, и трубка снимается.

— Наталья…

— Санечка, слава Богу, что ты позвонил, я так переживала. У меня в восемь утра был зачет, о котором я не знала. Он мне записку вчера оставил, когда я приехала. Я только на минуту домой заехала, в шесть вечера у меня консультации начинаются и до одиннадцати.

— Наталья… я у тебя должен попросить прощения за вчера. Я был как…

— Что ты, Санечка. Я не обиделась. Ты мне даже понравился вчера. Такой пьяный и решительный. Я прямо была влюблена в тебя…

Я вздрогнул.

— Хотела остаться, но ты отказал…

— Наталья, я же…

— Я понимаю, Санечка, это из-за меня, для меня и во имя меня. Но иногда не надо этого делать. Для меня. Я же взрослая уже и могу сама кое в чем разобраться. Ты согласен?

— Я очень сожалею…

— Ничего страшного, у нас еще все впереди. Саня, я должна мчаться, очень важная консультация, этот профессор будет на госэкзаменах у меня. Я сама приеду, только не спрашивай когда. Совсем ненормальные дни начинаются. Только ты не жди, пожалуйста, я знаю, как ты это не любишь. Я застану тебя. Как вчера… Хорошо, Санечка?

— Хорошо, Наталья.

— До свиданья.

— До встречи, — говорю я.

Опять эта проклятая книжка, читать не хочется, но больше делать нечего. Я полистал страницы вперед, впереди не было ничего интересного, я вернулся назад и стал читать. Она занята, но при первой же возможности приедет, и мы увидимся.

Стук раздался в дверь неожиданно. Я бросился к двери… на пороге стоял мой брат Боря.

— Я понимаю твое разочарование, что я — это не она, — проговорил он, увидев мое лицо.

— Тебе и так хорошо, — грустно ответил я.

— Правда? — он улыбается.

— Кривда, — сказал я.

Он снял пальто и сел за стол.

— Кушать хочется.

Я стоял и смотрел впереди себя.

— Хочется кушать.

Я оглянулся почему-то позади себя.

— Ты что, еду там ищешь? — спросил он меня.

— Троглодит несчастный! — вскрикнул я. — Только одна жратва на уме. Анимальный.

— Так кушать хочется, есть что кушать?

Я стал доставать из пакета и разворачивать ему ее бутерброды и всякие другие вещи.

Он стал уминать так, что мне казалось, он челюсти сломает себе, на укусе.

— Борь, осторожно…

— Это ничего, Санчик, все в порядке.

— Где Лина?

— Сегодня уезжает, она у подруги. Тебе и Наталье привет передавала.