Я слушаю его внимательно.

— Вы первый, кто у нас в доме, с кем мама разговаривает… как папа ушел.

— Давно?

— Год назад…

Она принесла малышу чай, и он замолчал.

— Гоша, это последнее. Тебе не кажется, что пора спать?

Он взглянул на меня и улыбнулся.

— Мама, один раз только, ведь у нас в гостях Саша.

— Так я в гостях, Гоша, или нет?

Он засмеялся, потом задумался.

— Почему вы ничего не едите? — она озабоченно глядит на меня. — Прошло уже три часа, как мы встретили вас, вы должны были проголодаться.

Меня трогает ее забота, совсем как мой брат…

— Спасибо, я не хочу.

Я вообще не могу кушать в домах у людей. Вечно меня что-то сдерживает, смущает.

— Только, пожалуйста, не стесняйтесь. Чувствуйте себя как… ну, в общем, свободно.

— Мама, я выпил. Еще.

— Гошенька, что с тобой? Пойдем спать, мой милый.

Он смотрит на меня вопросительно, я не вступаюсь, молчу.

Он соскальзывает со стула, подбегает ко мне, наклоняет мою голову и шепчет:

— Ты предатель, — и целует меня возле уха, в висок.

Я смеюсь и говорю ему:

— Я исправлюсь.

— Не забудь, — предупреждает он, и она уводит его из комнаты.

Когда она возвращается, чашка моя пуста, я стою у окна.

— Вам нравится?

— Да, я люблю эту улицу, когда она пуста. И сверху все хорошо видно.

— Чем вы занимаетесь, Саша?

— Я преступник. Знакомлюсь с молодыми матерями и их детьми, потом ворую, убиваю, продаю.

Она не улыбается.

— Сколько вам за это платят?

— Ничего, это как хобби. Как пиратство. Душа просит.

— Вы меня тоже собираетесь воровать?

— Позже, сегодня неудобно, вы меня так приветливо угощаете.

— А вы ничего не едите. Так за сколько же?

— Такой цены нет. Не назначена еще…

— Это правда?

— Да.

— Спасибо… — она впервые растерянна. — Вы очень интересный, какой-то необычный, так мне кажется. Это правда?

— Я не знаю сам себя. Вообще ничего не знаю.

Она стоит у окна и смотрит. Темно за окном, и теперь я вижу, что падает снег.

— Иванна, можно я закурю, это не помешает малышу?

— Да, конечно, пожалуйста.

Я иду в коридор и беру из дубленки сигареты и зажигалку. Натальи.

Она подает мне пепельницу. Белую, из моржового клыка.

— Это папина…

— Спасибо. Вы хотите закурить?

— Не сейчас, я курю только одна. Очень редко.

— Не будьте грустной, пожалуйста, сегодня ваш праздник.

— Я не буду.

Она зябко охватила красивые плечи. Никогда не ожидал, что встретится женщина красивей Натальи. Впрочем, Наталья не красива, она очаровательна.

— Он заснул уже?

— Да, он быстро засыпает. Такой беззащитный.

— Я тоже всегда хотел наследника. Девочек ненавижу.

Ее глаза широко открыты.

— Я имел в виду, что наследник должен быть мальчик и должен продолжать твой род, имя. В общем, я бы не хотел, чтобы у меня была девочка.

— Но вам еще рано, — она смотрит на меня. — Или уже решили?

— Я планирую на будущее, лет через десять.

Она смеется:

— А я всерьез приняла.

— Что вы, я ничего всерьез не говорю. Разве что… вы — красивая.

Она не смеется и даже не улыбается. Когда она поворачивает лицо, по щеке ее катится слеза.

— Я не хотел вас обидеть, — мне ужасно неловко. Совсем не по себе.

— Это нечаянно, моя вина. Сейчас пройдет. Какая-то я нервная сегодня.

— Вам завтра рано вставать?

— Да, но это не играет роли, вы можете посидеть еще.

— Поздно совсем, мне неудобно.

— Вам далеко ехать?

— На Таганку.

— На улице холодно, может, вы останетесь, у нас есть свободная комната, совсем пустая. Я с Гошей сплю.

На сей раз мы внимательно погружаемся в зрачки друг друга.

Она, кажется, немного смущена и добавляет:

— Пьяных на улице много, я их боюсь всегда. Мне кажется, что вы не сдержитесь, если к вам пристанут. А это страшно, особенно в праздники.

— Пустяки, — улыбаюсь ей, — я убегу.

Она неверяще улыбается.

— Спасибо за приглашение и заботу. Я хочу еще позвонить маме с телеграфа, поздравить.

— Вы можете звонить от нас.

— Спасибо. Вы очень добрая.

— Я такая, как и все.

— Думаю, что другая. Но это непедагогично…

— Вы педагог?

— Собираются сделать из меня, но я не сдаюсь.

— Я тоже когда-то училась в университете, но когда это было! Я забыла.

Я поднимаюсь.

— Большое спасибо за чай и угощение. Вы правда вкусно печете. Не забывайте этого…

Она смотрит на меня, и нижняя губа у нее вздрагивает. Я накидываю дубленку. Она приносит мне забытую зажигалку со стола.

— Может, я ее забыл как повод…

Она говорит, глядя мне в глаза:

— Вам не надо повода.

Я не отвечаю. Я целую ее руку и выхожу из дома.

Лифт застревает между этажами. Старые дома. После моих нехороших ударов по красной кнопке он двигается дальше.

На улице метет, как в середине января. Я утыкаюсь в кашне, руки засовываю в карманы.

До телеграфа я дохожу быстрым шагом, почти добегаю, улица спускается вниз.

— Девушка, Грозный, пожалуйста, за счет вызываемого: два-тридцать пять-семьдесят пять.

— Кого?

— Маму.

Она смеется.

— Ждать надо два часа.

На часах над ее головой уже половина двенадцатого.

— Ну, милая девушка, хорошая. Поздно. Пожалуйста, через полчаса, а?

— Не могу, линия перегружена.

— Вы самая лучшая девушка в Москве, неужели не сможете?

— Ну хорошо, ждите, я постараюсь.

Я сажусь на стул. В зале почти пусто, празднуют все. Какая-то бумажка тыкается мне в ладонь в левом кармане. Вроде раньше она там не была. Я достаю и смотрю, что это такое. Голубой прямоугольник бумаги, что-то написано синими чернилами.

«Это мой телефон: 299—80—35. Я не прошу, чтобы звонили. Но если у вас будет когда-нибудь желание. Вы очень ему понравились, он наверняка захочет вас увидеть; и я.

Иванна».

Я кладу прямоугольник в карман. У меня есть Наталья, и никто не существует, кроме нее. Хотя она…

«Грозный, кабина седьмая».

Умница, думаю я, как быстро.

— Мамуля, ты спишь? Здравствуй, родная. Поздравляю тебя с праздником, желаю тебе много счастья, радости, успехов, исполнения всех твоих желаний.

— Спасибо, сыночек. У нас гости: Вощаки, Климашевские, Берточка с дядей Евелем, — (мои любимые тетка и дядя), — все тебе передают привет и любят тебя. А ты откуда, как праздник?

— Тоже в гостях был.

— Новые увлечения?

— Нет, мать, старые терзания.

— Сыночек, ты питаешься нормально?

— Да.

— Смотри береги себя. Одевайся тепло. В Москве такая ужасная погода, сырая. Папа скоро приедет в Москву: у него утверждение диссертации должно состояться.

— Это хорошо, мам, — говорю я. — У вас все нормально?

— Подожди, папа хочет тебе сказать.

— Сынок?

— Папуся.

— Как ты там? Живется неплохо?

— Лучше всех, папа! Спасибо.

— Денежек подбросить?

Батя, конечно, выпил традиционный бокал шампанского, даже не говорит «пока, пока, пока», так как звоню за счет вызываемого.

— Как тебе сказать…

— Предыдущие небось растратил.

— Еще как.

— Транжир же ты, Сашка! А дедушка твой что говорил: что нужно жить с расчетом. Я тебе вышлю завтра. Так и быть, двадцаточку пошлю.

— Пап, это мало…

— Если только мать добавит… Кивает, что согласна. Сорок получится. Плюс перевод, как обычно; пятнадцатого я тебе пошлю. Да ты как король живешь! Я так не жил даже после института.

— Что у вас нового? Где мои друзья?

— У нас все по-старому. Друзья твои живут по-прежнему, по двору шатаются.

— Пап, а как…

— Ну все, пока, пока, пока. Привет тебе от дяди Евеля и всех.

— Па?

— Ну, пока, пока, пока. А то за разговор из этих двадцати рэ вычту. Целую тебя.

— А мама?..

Но трубка щелкает, разъединили.