Весь день я читал: в последнее время меня увлекают статьи о знаменитых серийных маньяках, их методах убийств, их жертвах, и о том, как их ловили. Мне нравятся их истории, жизни, полные событий.
“Они одинокие орлы, загнанные стаей свиней. Даже свиньи, объединившись, могут иногда побеждать,” – невольно всплывают навязчивые рассуждения.
Около шести вечера на улице стало темнеть, поэтому я решил пойти размять кости и насладиться дивным вечером. Быстро одевшись, я спустился вниз. Ох, этот прекрасных запах! Запах заходящего солнца. Улыбки. Веселье. Жизнь. Я пошёл уверенным шагом по улице, с любопытством поглядывая по сторонам. Из-за угла выскочила бодрая старушка, рот которой кривился в довольной улыбке, и громким голосом проговорила:
– Счастья вам, молодой человек, и удачи. Пусть всегда у вас будет удача и отличная любовь.
– И вам удачи, мэм. Особенно в любви, – ответит я.
Какая милая женщина. Мы обменялись кивками и разошлись. Настроение мое взлетело еще выше. Фонари уже зажглись и одарили своим приятным светом всех, кто имел счастье оказаться сегодня на улице.
Вечер – особенное время суток. Вечер – это закат дня. Именно на закате понимаешь, насколько же хороша жизнь. Вечера часто люди проводят дома, потеря на диване после тяжелого дня, но они не понимают, что день не был тяжелым, что они вообще знают о тяжестях? Никогда не нужно упускать своих возможностей и никогда нельзя упускать вечера. Вечер – это целая история, которую ты можешь пережить и вспоминать утром следующего дня, как отличный фильм. Стань же режиссером своей жизни, болван!
Я подошел к остановке и сел на первый попавшийся автобус, желая довериться судьбе. Людей было много, и места не хватало. Тесно. Слишком тесно. Водитель явно не заботился о пассажирах: автобус метало вверх-вниз, как во время землетрясения. Какой-то тип грубо намекнул водителю о том, что тот везет вовсе не дрова, а живых людей, на что водитель промычал что-то невнятное, однако, аккуратнее ехать не стал. Я хотел задуматься, чтобы потом очнуться сразу в нужном месте, но мысли как назло не лезли в голову. Вдруг автобус резко затормозил, и все пассажиры покатились по салону, затем, спустя секунду, автобус так же резко рванул вперёд, а мы так и остались наполовину лежащими. Диагональными людьми.
Вскоре я вышел и оказался в одном из центральных районов города, поэтому пришлось влиться в поток спешащих куда-то людей. Город дышит. Впереди шли две пухленькие подруги, которые планировали начать с понедельника новую жизнь: записаться в зал, начать читать книги и наконец найти себе мужчину.
“Никогда не начинайте ничего с понедельника. Понедельники для законченных слабаков. Нет никого хуже, чем идиот, который решил внести перемен в жизнь с понедельника. Это самый большой самообман. Нет, ничего не изменится. Люди вообще не склонны меняться. Перемены для сильных людей. Если ты решил поменяться, то не жди не секунды. Осознание необходимости перемен может перестать казаться таким острым, и ты уже никогда не выберешься из этого болота. Но сколько идиота не мотивируй, все, что ты получишь – это замотивированный идиот. Я же не зря стараюсь?”, – с грубым тоном разносятся мысли в голове, как звон гонга разносится в тишине, плавно наполняя пустоту вокруг своим звучанием.
Неожиданный громкий гудок машины. Я вздрагиваю. Водитель что-то кричит мне нецензурной лексикой. Оказалось, погрязнув в мыслях, я выскочил на дорогу. Странно, как я не заметил…
Вернувшись на тротуар, первым делом огляделся. Декорации вокруг поменялись: яркие улицы с красивыми домами и красивыми людьми сменились гадостью. Несколько деревянных построек были хаотично разбросаны по сторонам, справа виднелись недостроенные каменные дома без крыш, без лестниц, без украшений. Я побрел по улице, в надежде выйти обратно к людям. Но, казалось, улица думала иначе. Чем дальше я шел, тем уродливее постройки она мне подсовывала. Наконец, я свернул в сторону и увидел перед собой дом, который показался мне необычным. Крыша его, уже начавшая гнить и рушиться, была черная, как уголь, а в кое-где черепица уже не выдержала многочисленных дождей и провалилась, образовав дыры. Перекосившийся от тяжести жизни забор уже вовсе не препятствовал проникновению на территорию, весь двор, который он тщетно пытался скрыть, был виден с улицы. По середине двора лежала груда гнилых от многочисленных дождей досок, напоминавших сломанную телегу, на вершине которой птицы свили гнездо. Трава была (если это вообще была трава) желто-черной от осеннего гниения. Сам дом был выкрашен в противный кисло-зеленый оттенок, белые помутневшие окна его совсем не желали показывать ничего из внутренностей темных комнат. Дверей не было, точнее, они стояли совсем рядом с проемом, старые и грязные. Вид был дикий и устрашающий.
Я остановился и оглянулся по сторонам: вокруг было пусто. Когда я снова перевел взгляд на дом, то на моем лице, должно быть, отразилось удивление, потому что в глубине комнат я заметил ярко-желтый отвратительный свет. Благоразумие советовало мне уйти. “Я не боюсь опасности, но боюсь неудовлетворенного любопытства ”, – шепнул мне внутренний голос.
Я без раздумий медленно двинулся вперед, стараясь не шуметь. Подойдя вплотную к дверям, я просунул голову внутрь. Пахнет чем-то гнилым, может здесь тоже растёт трава? Было бы неудивительно. Шагнул в дом. Слева находилась маленькая комната, напоминающая кладовку. Справа была запертая дверь, хотя, возможно, она бы легко открылась, но желания к чему-либо здесь прикасаться не было совсем. Я продолжил путешествие в глубь дома. Неожиданно, в комнате слева, располагающейся в трех шагах впереди меня, что-то упало на пол и покатилось.
– Агхм! – раздался грубый мужский бас.
Страха я совсем не ощущал. Внутри меня словно созревала какая-то неведомая сила, которая в любой момент готова была выйти наружу, поразив всех, кто находился бы рядом. Ни капли сомнения. Я заглянул в комнату.
Посередине стоял маленький стол советских времен, за которым сидел мужчина с противным грязным лицом и огромным брюхом. Маленькие бесцветные глазки дико поблескивали, растаявший нос занимал половину лица, а волосы беспорядочными комьями спадали на уши. Лоб у него был до того безобразный и неестественно широкий, что казалось будто это вовсе не лоб, а большой потрескавшийся пузырь. На нем не было рубашки; руки держали засаленный нож и беспокойно что-то царапали на деревяшке. Рядом стояла сгорбленная женщина преклонных лет, с морщинистым лицом, одетая в старинное платье черного цвета, выпачканное в грязи. Дряхлый ввалившийся рот ее улыбался с каким-то дьявольским злорадством.
Я продолжал молча глядеть на них, затаив дыхание, в голове стремительно проносились разные мысли. Что эти люди здесь делают? Может, бездомные?
Вдруг женщина подошла к столу и что-то сказала, точно сова ухнула, сделала круговой поворот на месте,развернулась и затем уселась рядом, спиной ко мне. На губах у мужчины промелькнула ухмылка. Неожиданно вовремя я вышел из состояния оцепенения и шагнул назад. Попятившись к выходу, я забыл об осторожности, и пол подо мною предательски заскрипел. С кухни раздался неистовый сатанинский визг и гогот. Хохотал мужчина. Хохотал, захлебываясь в собственных слюнях и издавая похрюкивания. Хохотал, злобно оскалив свои желтые поблескивающие зубы. Я развернулся и вылетел на улицу. Злой на самого себя я бежал, а все вокруг расплывалось скользящими в памяти образами. Оглянувшись и убедившись, что меня никто не преследует, я закутался в свой плащ и быстрым шагом ушел.
“Темными, узкими, грязными улицами и переулками я пробираясь к дому. Почему-то испытываю странное наслаждение и невероятную силу, когда воображаю, как мог бы бродить здесь в темноте и одиночестве, ненавязчиво преследуя какого-нибудь запоздалого прохожего. Осенью 1888-ого точно на таких же улицах творилась история. Одна за другой жертвы гибли в грязи, где же под утро их находили полицейские в ужасном виде. С точностью хирурга были вырезаны части их тел, превращаясь симфонию. Симфонию из человечества, человеческую симфонию”, – шепчет мне мой голос, который я не в силах заставить молчать. Иногда, такие мысли пугают меня. Но это лишь мысли, лучше всего просто отбросить их…
