– Конечно, – Князев рассмеялся и бросил трубку.
В зале для презентаций института СЕР персонала было меньше половины. Красивая девушка в строгом костюме объясняла, что институт меняет направление работы из-за консервативного поворота власти. Она была моложе большинства, поэтому Власов думал, что она чья-то подстилка.
– Слова меняются, а рожи остаются всё те же. В этом вся суть российской социальной мобильности, – подумал Власов.
После презентации Князев вызвал Михаила к себе. Он вёл неприятный разговор с неизвестным Власову мужчиной. Он был полноватым, на нём был дорогой черный костюм, который блестел и переливался. Облик этого человека был настолько эстетичным и подчеркнуто дорогим, что Власов понял, что он был тем самым начальством. А вот Князев выглядел гораздо хуже. Его уши торчали из взъерошенных волос, а на лице красовалась щетина. Рубашка на нем была сильно потрепанной, и вообще везде были видны следы запоя.
– А вот и глава нашего креативного отдела, – Князев указал на Михаила. – Знакомьтесь.
– Здравствуйте, – Власов пожал его руку. От мужчины веяло сладковатым одеколоном. – Меня зовут Андрей Палевский. Я ваш куратор из администрации президента. Ваш новый начальник.
Власов понял, почему Палевский вызвал такое отторжение у Князева. Это был подчеркнутый педиковатый сноб. У него было широкое круглое лицо, пухлые губы, нос пуговкой и большие влажные блёклые глаза. Власов проговорил с ним около минуты, и его уже сильно тошнило от женственной манеры речи Палевского. Он говорил о том, что теперь институт Современного Европейского Развития переименовывается в институт Современного Консервативного Развития. Власов воспринял это с легкой иронией.
– А зачем нам это надо делать? – поинтересовался Михаил. – Ведь всё равно жить будем не здесь, а там.
– Нас там никто не ждет, – с грустью промолвил Палевский. – Времена изменились. Наверху поняли, что кроме государства у нас больше ничего нет.
– Что значит, нет?! – вскрикнул Власов. – Извините. Мы же должны быть единственными западниками в России. Вы же понимаете, что произойдет, если власть будет говорить о корнях, обо всей этой красно-коричневой херне? Мы же их раскормим.
– Что поделаешь? Труп полковника Каддафи более нагляден, чем националистический мятеж.
– Так. Стоп, – смысл слов Палевского медленно доходил до Власова. Он оцепенел в страхе. – Это значит, что мы теперь отказываемся от нашей цели легализации себя у них? Теперь придется любить наше российское корыто? Это же тупик.
– Для своих у государства всегда найдётся кусочек Америки. Скажу вам без ерничества. Наши воры поверили в то, что они государственники. Вернее у них теперь нет другого выбора. Патриотизм или Милошевич.
– Анастасия была права. Что же теперь будет? Это конец, – думал Власов.
Власов оцепенел в страхе, он смотрел на туфли из крокодиловой кожи Палевского.
– Но ведь нельзя же просто так взять и переформатировать либеральный институт в консервативный, – вдруг сказал Князев. – Мы много лет занимались западными ценностями, у нас есть свои принципы. Нас читают и к нам прислушиваются люди. Если мы будем заниматься консерватизмом, это же будет выглядеть как полный абсурд.
– Пора бы уже привыкнуть, Толик, – пошутил Власов.
– Я понимаю, что вы чувствуете, когда я вот так врываюсь к вам и говорю всё это. Понимаете, случился разворот. Как во время войны в Югославии. Примаков развернул самолёт, – оправдывался Палевский. – Не волнуйтесь. Если ваш институт поменяет идеологию, то никто этого даже не заметит. Я в этом уверен.
– Мы вам не коллективная проститутка! – вспылил Князев. – У нас есть убеждения.
– Я и в этом не сомневаюсь, – с иронией произнес Палевский. – Если бы у вас не было убеждений, мы бы вас просто закрыли как ваших соседей из института Славяно-Ведического Развития. Такие дела. Ладно. Думаю, что на сегодня хватит. Удачи вам.
Когда Палевский попрощался и вышел из кабинета, накопленный негатив Князева вырвался наружу. Он пару раз жестко выругался, пока Власов в оцепенении смотрел в пол.
– Лучше бы нас закрыли. И так нихрена не вышло у нас, так теперь ещё будем врать и продаваться. У них там вообще совесть есть? Вертят людьми как хотят.
Михаил ничего не ответил. Он нашел в мини-баре недопитую бутылку водки, виски, мартини и непонятного ликёра. Власов взял два стакана, намешал в них алкоголь и предложил один из стаканов Князеву.
– Постмодернизм заканчивается суицидом. В этом смысле суицид есть высшая точка постмодернизма, – Власов выпил залпом свой коктейль.
– Это ты к чему, – Князев чуть отхлебнул. – Пойло жуть.
– Так. Давай пей быстро. Не до этого сейчас.
С третьего подхода Князев выпил намешанный алкоголь и сразу же сильно опьянел. От стресса Власов пьянел плохо.
– Ты понимаешь, что он сказал? – испуганно произнес Власов.
– Нам пришел смысловой пиздец.
– Это не главное. Я тебе скажу что-то, – Власов отхлебнул из бутылки водки, наклонился к Князеву и тихо произнес. – Я буду говорить тихо-тихо, чтобы уборщица или Генка охранник не услышал. Нас могут побить. Толик, ответь мне на вопрос. Ты согласен с тем, что редкие хорошие страницы в российской истории это не следствие действий нашей русской цивилизации и культуры, а тусклый свет цивилизации иудео-христианской?
Князев заглянул в глаза Власову.
– Да, – тихо сказал он.
– Так вот. Палевский этот сказал нам, что света больше не будет. Не будет больше никакой модернизации и прочей перезагрузки. Больше нельзя быть европейцем в России и при этом получать все прелести от пребывания в вертикали. Я – мелкий государственник. Я мог бы стать большим государственником, но не хотел терять свободу своих убеждений основанных на цинизме и нигилизме. Но скоро станет невозможно быть во власти и не быть при этом мерзавцем.
В момент Князев скукожился и словно врос в стул, а его уши при этом оттопырились вперед.
– И что теперь с нами будет?
– Я не знаю. Это начало конца, – тихо произнес Власов.
На парковке около своего дома Михаил узрел красный Порш Анны. Он сразу же запаниковал и быстро юркнул в подъезд.
– Только этого мне не хватало. Так. Вроде бы пронесло. Похоже, что Анечка там обширялась под тонированными стеклами и потеряла бдительность, – думал Власов.
В очередной инаугурации Национального Лидера Власова особенно впечатлила пустая Москва. В этом было что-то кафкианское. В Георгиевском зале Власов узрел всех тех обитателей “России-1,” которых он когда-то видел лишь краем глаза. На секунду он подумал о том, что мог быть среди них.
– Миша, выключи эту дрянь, – сказал Князев.
– Сейчас. Андрюша, а вот народ ведётся на всё это? – спросил Власов.
– Величие и одиночество от недостатка общения с Ганди. Людям это нравиться ведь народ наш любит имперскую эстетику, – сказал Палевский.
– Скорее понты, – добавил Власов.
Палевский удалился из кабинета. Хотя он формально был главой института, Палевский разрешил Князеву оставить начальственный кабинет себе, потому что редко появлялся на работе.
– Давай лучше музыку послушаем, – сказал Князев.
Власов переключил телевизор на музыкальный канал. Шел клип неизвестной певицы.
– Твою мать! – подумал Власов и переключил.
– Верни музыку.
Эта песня Анны отличалась от предыдущего хита. Она была лиричной, а Анна не выглядела развратной. В клипе она пребывала одновременно в образе доброй принцессы и образе злой королевы. Смысл песни совсем не совпадал с идей клипа. Хорошая Анна в пышном белом платье танцевала в цветущем саду вместе со служанками на заднем плане. Она выглядела такой невинной и чистой, но образ злой королевы шел Анне гораздо больше.
– Блин, какая тёлка.
– Ебут же люди, – пошутил Власов.
Ближе к концу клипа добрая Анна сражалась со злой в декорациях мрачного готического замка за привязанную к трону тушку тощего парня. У него были длинные темные волосы и выразительные печальные глаза. Он чем-то напомнил Власову Курта Кобейна. На доброй Анне были отполированные латы и белоснежный плащ. Она была вооружена боевым молотом, а злая – черным двуручным мечом. На злой Анне были темные чешуйчатые доспехи, которые скрывали лишь самые важные с точки зрения приличия места её тела. Власов заметил, что Анна подросла и стала более крепкой и спортивной. В конце добрая Анна побеждает и освобождает пленённое тельце несчастного парня. После клипа Анна давала интервью. К ужасу Михаила Князев не стал переключать канал. В кадре была только голова Анны, на ней были большие темные очки и черная вязаная шапочка с надписью “бойся 228 если пудришь носик”.
