Ладно, ту ситуацию проехали. Устроился в нормальное место, раздал долги, снова вышел в плюс, начал копить. Уже почти собрал необходимую сумму, и тут случилась в его жизни Юля. Яркая, жизнерадостная, глаза синющие, волосы цвета спелой пшеницы, ямочки на щеках, а главное, этот смех. В общем, не было шансов у Жениной заначки. Кино, рестораны, айфон и отдых на Тенерифе. Оно, может, и необязательно все было. По крайней мере, Юля ничего не просила, но таким девушкам и просить не нужно, любой мужчина сам все отдаст. Вот и Жене искренне хотелось подарить все самое лучшее. Апофеозом этого яблочно-заграничного периода стала свадьба. После нее молодая семья еще долго считала каждую копейку.

Это событие пережили. Прошла пара лет, и давняя мечта снова скромно помахала из-за угла ручкой.

Правда, теперь дорога к ней вышла на новый уровень сложности. Если ты одинокий голодранец без особых амбиций, то можешь запивать кефиром подмосковный батон и все заработанные деньги перечислять в фонд несбывшихся надежд. Но молодому парню, на чью жену хищно облизывается всякий половозрелый мужик, трудно избежать все тех же театров, гостей, ресторанов и роллов с доставкой. И это не говоря уже о том, что милонги с последующими такси, частные уроки и марафоны, пусть и намного реже, но все еще случались в его жизни.

Женя крутился как мог. Добился повышения, брал халтурку по мере сил, даже голову обрил, чтобы не терять ежемесячно пару тысяч в барбершопе.

Ну и срослось: спустя упомянутую пару лет после свадьбы банковское приложение в его стареньком смартфоне сообщило, что можно уже и полететь. Если в одиночку.

Но перспектива оставить Юлю и отправиться на поиски объятий латиноамериканок опять повысила градус напряжения. То тут, то там на пути символического Супер-Марио вставали незапланированный поход к стоматологу, помощь Юлиной маме с ремонтом, увеличение аренды за съемную квартиру, падение курса рубля, болтающегося на одних качелях с ценами.

Он греб изо всех сил, но мечта снова начала отдаляться.

Когда ему исполнилось тридцать семь, супруга ошарашила его сразу двумя подарками. Один из них был упакован в конверт, а второй – в саму Юлю.

– Жень, а Жень, – проворковала она отвратительно промозглым серыми и депрессивным питерским утром, – я знаю, что ты очень давно хочешь в Аргентину… В общем, мы тут с мамами тебе подарок подготовили. Я, к сожалению, не смогу полететь с тобой. Но тут ты сам виноват.

Последние слова, она проиллюстрировала, оголив слегка округлившийся живот.

От избытка чувств Женя застыл с неприлично глупым выражением лица. Это же надо было проморгать беременность жены! Но он едет в Аргентину! Но один…

Юля поняла его заторможенную реакцию по-своему.

– Ты не рад? – спросила она обеспокоенно.

– Я… Очень рад… Просто все очень неожиданно… – промямлил он, с трудом подыскивая слова.

– А чего же еще ты ожидал от наших шалостей под одеялом? – немного скованно пошутила Юля.

– Уж точно не билета в Байрес. Видать, я был хорош, – нервно усмехнулся Женя.

– Ты же вернешься? – резко озадачила супруга, пока он не успел подготовить подходящую легенду.

– Обязательно! – отрапортовал Женя, словно гвардеец перед главнокомандующим.

И вот он здесь, во Франкфурте-на-Майне. Почти сорокалетний лысый мужик в линялых джинсах и синей толстовке сидит на вылизанном до блеска полу, прислонившись спиной к стене, рассеянно наблюдает за группой индусов в пестрых национальных одеждах и катает в голове пасмурные, под стать погоде, мысли.

Из этого эмоционального болота его выдернула громкая матерная тирада на родном языке.

Автором жемчужного ожерелья, соединенного нитью сочных междометий, была кудрявая девица семитского типа лет около тридцати.

Лицо ее показалось Жене смутно знакомым, но где и при каких обстоятельствах они могли видеться, он так и не вспомнил.

Выругавшись, она рассмеялась, затем выпалила еще пару непечатных фраз и вроде бы почти успокоилась. Во всяком случае, замерла с печатью какой-то мысли на лице перед электронным табло с информацией о рейсах.

Женя приготовился продолжить ковырять разум перочинным ножичком, когда у нее зазвонил телефон.

Она небрежно выхватила трубку, прислонила к уху и принялась что-то бойко вещать на английском.

Женя снова начал терять к ней интерес, но вдруг в потоке бормотания с резкими скачками тональности и часто прорывающимся хохотом он узнал знакомые слова «милонга» и «Cachirulo».

«Из наших, стало быть… – оживился Женя, – Тогда действительно могли где-то пересекаться».

Он предпринял еще одну попытку занырнуть с фонариком в омут памяти, но тщетно – за пятнадцать лет в танго столько лиц встретилось, что всех не упомнишь.

Пока он вспоминал, девица снова выругалась. На этот раз даже запрокинула голову и закатила глаза. Что же могло огорчить ее, помимо задержки рейса до Буэнос-Айреса на неопределенный срок?

Разумеется, разрядившийся посреди разговора мобильник.

Она принялась заполошно обшаривать глазами зал в поисках розетки, но все они, как и следовало ожидать, были заняты. Современному человеку они, что родник в пустыне. Наверное, если стихия продержит весь собравшийся в зале люд еще немного, начнутся розеточные войны.

«И тогда даже семейство индусов в сари не стоит сбрасывать со счетов, – ухмыльнулся своим мыслям Женя, – Это сейчас они так мирно выглядят – нашли одну на восьмерых свободную шахту. Но попробуйте оттеснить их от нее и познаете гнев Шивы».

Девица между тем перемещалась по залу от одной точки к другой и всюду встречала мягкое сопротивление. Граждане всех стран мира от Китая до Парагвая одинаково убедительно делали вид, что не понимали, о чем говорит эта припадочная.

Женя заколебался на пару секунд, нутром чуя, что может пожалеть о своем поступке, но все же сложил руки домиком и, стараясь пробиться сквозь монотонный гул человеческого улья, прокричал.

– Девушка! Да, Вы. Вам розетка нужна? Я могу уступить, ненадолго.

В нормальной жизни Алиса почти не материлась, предпочитая стеб и ядовитую иронию. Этому искусству обучила ее ныне покойная бабушка Марианна, кандидат наук, почетный музейный работник, специалист по культуре и истории Латинской Америки и переводчик.

Та считала, что воспитание, образование и стиль должны быть во всем, и проявляться это должно, даже если тебе надо подколоть человека. А вот мату юную Алису, тихую когда-то девочку, не сознавая того, обучил преподаватель русского языка. Это сейчас курс на толерантность и гуманизм. А Бронислав Вениаминович был учителем старой закалки. Поставить минус два за диктант – легко, унизить прилюдно на глазах класса, пройдясь по внешнему виду, умственным способностям и даже манере сидеть за партой – как нефиг делать. Алису аж передернуло от воспоминаний. Сейчас такого учителя сначала сделали бы звездой тиктока, а потом показательно «вздернули», несмотря на все заслуги по части педагогики. Его знаменитое, чуть картавое «что вы развалились на стуле, как на унитазе» помнили все ученики, даже те, кто не учился в его классе.

Алисе повезло. Бабушка посадила внученьку за пианино в четыре года и вообще всегда следила, чтобы та сидела ровно. С родным языком было сложно, зато выпустившись с твердой «четверкой» по русскому из школы, Алиса с удивлением узнала, что знает язык на уровне хорошего корректора. Этим и подрабатывала иногда. В общем, Алиса хорошо усвоила не только классический русский, но и обсценную лексику. Матерное слово, оно же лекарственное – и тревогу сублимирует, и процесс ускоряет.

Так что материлась Алиса, пока не вычистила из головы все эмоции от перелета, погоды, боязни опоздать, необходимости нестись, как сумасшедшей.

Правда, в запале она не сразу вспомнила, что, во-первых, орать при людях невежливо, а во-вторых, тут могут быть соотечественники, в том числе с детьми. От собственной сознательности ей стало смешно. И все же она еще разок тихонько матернулась напоследок.