Я же вдруг понял, что, во-первых, специалист по древнему мрамору и бронзе не только на такое способен, а во-вторых, что это наш шанс успеть выбраться на сушу. Я поднял лёгкую как пушинка Светлану на руки и пошёл к берегу, где нас уже ждал подпрыгивающий чижиком Диня. Его бородка свилась в короткую косичку, а под ногами валялись уже две пустые амфоры.

– Герман?

– Уходите, я его задержу!

Здоровяк Земнов крепко держал быка за рога, уверенно сворачивая его голову вправо. Бычья шея напряглась, и я знал, что человеческой силы, способной провернуть такое, просто не существует. В каких-нибудь сказках – может быть, но не в жизни.

Хотя да, в романе Сенкевича «Камо грядеши» есть похожий эпизод, но тут надо знать автора. Пан Генрик страстно продвигал в литературе свою родину, польский гонор, польскую силу, польскую верность и любовь, и благородство польских рыцарей, и красоту польских женщин! Так что насколько всё описанное им было правдой с исторической точки зрения – вопрос давно закрытый, всё это литературный вымысел с явным налётом нацизма, не более.

– Хотя что я несу? – вдруг обратился я к обнажённой девушке на моих руках. – Какой там вымысел?! Сенкевич просто врал как сивый мерин! Как, собственно, и всякий писатель прошлого, настоящего и будущего… Герман, держись!

Передав томную красавицу с рук на руки раскатавшему губу Денисычу, я подобрал самый большой камень и, вздымая его над головой, попёрся на выручку нашему сотруднику.

А там уже разыгралось настоящее Клодтовское покорение природы в том смысле, что двухфигурные скульптуры барона изображали четыре шага в обуздании дикого коня, но сейчас перед нами вставал на дыбы бык! Мягко говоря, куда более могучий и неумолимый зверь…

– «Булыжник – оружие пролетариата», Шадр, тысяча девятьсот двадцать седьмой год. Если не путаю, отлит в бронзе двадцатью годами позже. Аря-ря-я!!! – неизвестно кому и неизвестно зачем проорал я, с маху опуская здоровущую каменюку между округлившихся глаз быка. Я был пьян, мне простительно…

– Ты чё творишь, психушник?

Диня сбросил Светлану и кинулся мне наперерез, но споткнулся о свою же пустую амфору, удачно пропахав носом песок между двумя валунами. О третий камень он неудачно затормозил лбом. Звук был гулкий.

– Зема, я пас! Дальше без меня-я…

К моему удивлению, огромный бык пошатнулся, Герман поплыл вбок, лбом вниз, в волну, а я кинулся наперерез, пытаясь подхватить его, не позволяя утонуть. И нет, я ни разу не герой, но в армии нас так учили: что бы ни было, стой за своих! В общем, он сам едва не утопил меня, всем весом рухнув сверху, или практически утопил – c такой-то тушей…

А когда уже на берегу я лежал пузом вверх, отплёвываясь морской водой, три смутно слышимых голоса спорили в небесах, и, кажется, все они говорили именно обо мне.

– Диня, я тебя убью!

– Как, милочка? Задушишь своими сисяндрами?!

– Не надо ссориться, пожалуйста…

– Ты потащил его купаться, ты во всём виноват!

– Я тебя умоляю! Нефиг было манить его к себе. Он взрослый мальчик, и если бы ты не светила всем чем можно, так мы бы и сидели на бережку, кушали вафли с мороженкой, не глазея на голых тётенек…

– Убью! Чем я хуже Афины или Артемиды?! Если им можно было, почему мне нельзя?!

– Ну не надо так уж остро всё принимать, давайте помиримся…

– Дурак, он же Посейдону по башке булыжником заехал!

– Истеричка! Между прочим, Посейдону оно вдоль трусов – ниже Марианской впадины.

– Ну чего вы завелись, можно же просто обняться и…

– Заткнись уже, герой! – в два голоса раздалось в ответ, и мне показалось хорошей идеей открыть глаза. Почему нет?

Небо было таким же высоким и недостижимо фиолетовым, воздух пах ароматами крымских соцветий, звёзды сияли отмытым хрусталём, а надо мной одновременно склонились три встревоженные физиономии. Оказывается, обо мне ещё кто-то думает! Это было неожиданно и приятно.

– Очнулся? Спи!

Последнее, что я, кажется, запомнил, был кулак, огромный, словно Тауэрский мост, падающий прямо на мою голову. Дальше были тьма, тишина, безветрие и безвременье…

Проснулся я на своей постели от птичьего пения и яркого солнечного света в окно. Несмотря на всё количество выпитого вчера, голова не болела. Хотя я не уверен, что точно помню, пил ли вообще и какова была примерная хронология вчерашних событий. Там был мутный, но весёлый тип по имени Диня, бывший сотрудник, уволенный из музея.

Мы с ним вроде бы подружились, а потом в комнату зашла Светлана, за ней Герман, и все мы отправились купаться на море. Что потом? Белая корова или нет, большой белый бык, неизвестно откуда взявшийся, и тяжёлый удар в лоб, после которого…

– Вот тут провал, – уныло признался я сам себе. Полистал блокнот, новых рисунков не обнаружено. – Но ведь, наверное, можно просто спросить у кого-нибудь?

Кажется, в коридоре раздались лёгкие, почти танцующие шаги. Я вскочил с кровати, как спал – в джинсах, натянул футболку и бросился к двери:

– Светлана?

Девушка подчёркнуто медленно обернулась, на ней было лишь… уф-ф!.. То есть ничего на ней не было, кроме маленького полотенца на сгибе локтя и заколки-крабика в копне золотых волос. А в глазах сквозило искреннее недоумение типа: разве кое-кому не говорили, что с утра к ней не стоит приставать с глупостями?

Я поперхнулся, покраснел, пожелал хорошего дня и тут же отступил обратно в комнату, ровно за полминуты до того, как на подоконнике раздалась трель сотового. Американская певица Бейонсе сообщала, что меня непременно желают слышать прямо сейчас, в восемь часов утра.

– Феоктист Эдуардович?..

– Александр, дружочек, а не зайдёте ли ко мне в кабинет?

– Конечно. Что-то срочное?

– Да, право, и не знаю, с чего начать. Вы изрядно покуролесили вчера ночью, поэтому ноги в руки – и галопом марш-марш ко мне сюда-а!!!

Как я понимаю, меня уволят в первый же рабочий день?

Но, вспомнив вчерашний вечер, красное вино, синее море, белого быка, Светлану, новых друзей, я почему-то стал удивительно спокойным. Ведь даже если меня отсюда выпрут, то вряд ли это заставит меня с ними поссориться. Есть люди, которые за один вечер становятся ближе родственников, и я их не сдам.

…За дверями меня ждали. Мрачный горбатый сторож с повадками цепного пса кивком головы предложил следовать за ним и на протяжении всего пути ни разу даже не обернулся. Видимо, он просто не понимал, как это можно не пойти, а мне не хотелось разочаровывать человека. Хотя минутное ощущение, что какой-то бывший энкавэдэшник ведёт меня длинными коридорами на расстрел, почему-то было, и от этого возникало жгучее желание наподдать Церберидзе с ноги под зад!

– Даже не думай, – всё так же не оборачиваясь, предупредил старик.

Мысли он читает, что ли? Или не я первый о таком подумал?

– И не последний. Заходи, бог ждёт.

Честно говоря, от такого неприкрытого пресмыкательства перед начальством меня немного передёрнуло. Я понимаю, субординация: этот – сторож, тот – директор… все дела, но чтоб называть «богом»… это уже неслабо чересчур…

– Вызывали?

Феоктист Эдуардович сидел за столом спиной к двери, так что теперь мне была особенно отчётливо видна ярко блестящая лысина на его затылке в окружении длинных рыжих волос. Словно солнце в сиянии лучей на закате. Я вдруг подумал о том, что впервые вижу человека, которому так идёт лысина. Но вовремя догадался не говорить этого вслух.