– Наверное, кто-то из врачей в вертолете. Он спас вам ноги. Мне даже оперировать не пришлось. И ожоги хорошо обработали. А лихорадка от транспортировки началась. Могли бы и не возить так далеко, в том госпитале и оставили бы.

– Нет, не могли – Мюррей скрипнул зубами. – Я домой хочу.

– Сейчас это невозможно, – доктор развел руками. – Вот подлечим вас немного, начнете ходить, и янки дудль!

Доктор сделал шаг в сторону, и из-за его спины показалась женщина в медицинской одежде. Но лицо ее было узкоглазым.

– Доктор, доктор, как вас там…

– Беккер, – в поле зрения опять возникла приятная черная физиономия.

– Не надо…Не надо…, – Мюррей показал глазами на женщину.

– О, не бойтесь! Нго Ха – наша медицинская сестра. Она будет у вас дежурить, не беспокойтесь.

– Доктор, а ее не убьют?

Мюррею показалось, что он уже видит торчащий из спины вьетнамки нож.

– Ее? Нет, конечно! Она от наших союзников, она будет вам помогать.

– Доктор, пожалуйста, – умоляюще попросил Мюррей, – попросите рейнджеров не убивать ее.

Доктор присвистнул и потрогал его лоб.

– Доктор, дайте слово!

– Успокойтесь!

– Доктор, попросите не убивать ее.

– Конечно, конечно! – женщина заговорила со смешным акцентом, – здесь ничто не угрожает ни мне, ни вам. Не бойтесь.

Доктор внимательно посмотрел сначала на нее, потом на Мюррея.

– Две таблетки барбитала.

Женщина кивнула и отошла.

– Подождите! – воскликнул Мюррей.

Она снова подошла к нему.

– Повернитесь.

Она безропотно повернулась к нему спиной. Ножа не было. Зеленоватая ткань ровно обтягивала лопатки.

– Вы живая? – уточнил Мюррей.

– Конечно, – она сразу поняла, что он имеет в виду, – убивают вьетконговцев. А мы здесь, в Сайгоне, мы живы. И я жива, и доктор, и вы живы остались.

– Нго Ха, дайте ему лекарство!

Доктор усмехнулся и вышел.

– Нго, а вы точно не умрете? – снова спросил Мюррей, когда дверь за доктором закрылась.

– Я точно живая. И когда-нибудь я обязательно умру.

– Но не сейчас? – уточнил Мюррей.

– Нет.

Он послушно выпил таблетки и погрузился в сон. А во сне он снова бомбил, и по небу летали клочья тел вьетнамцев, а затем эти клочья превратились в ракеты и разорвали его самого. А под конец ему приснился зеленый луг, поросший мелким белым клевером. Он хотел выбежать на этот луг, но с каждого цветка поднялось по злой пчеле, и этот рой кинулся на него. Он все бежал и бежал, а пчелы все гнали и гнали его от вожделенного лужка с беленькими мягкими цветочками.

***

Любимым занятием Мюррея стало глядение в потолок. Он лежал, заложив руки за голову, и смотрел. Не то, чтобы ему был интересен цвет потолка или форма трещин. Просто ничего другого придумать он не мог. Ноги срастались медленно. Ходить невозможно. Он пробовал было писать письма, но писать было вовсе некому. В Штатах его никто не ждал. Временная вьетнамская жена, перекупленная у Блая, читать не умела, на записку не ответила, и Мюррей не испытывал никакого желания ее видеть.

Мюррей попробовал было слушать радио. Но передачи из Штатов здесь не ловились, а местные станции лопотали на своих языках или звенели медными горшками. Была пара станций на английском, которые чередовали Билли Кинга, Хью Гранта и политику. В голове Мюррея политика перемешалась с Грантом, в какой-то момент он схватил приемник и с наслаждением начал долбить им об пол. И больше радио не слушал.

Узнав об этом, доктор Беккер распорядился поставить в палату Мюррея вторую кровать, на которую на следующий день положили летчика с легким ранением. Этот чудик, конечно же, был вписан сюда в терапевтических целях. Мюррей это понял по тому, как весело новичок стал заигрывать с обслуживающим персоналом. Поэтому Мюррей сразу возненавидел и его, и заодно доктора Беккера.

– Летчик? – спросил Мюррей новичка.

– Бортинженер, – ответил тот, и начал что-то длинно объяснять. Но Мюррей не слушал. Он закрыл уши руками и продолжил изучение потолка.

Под вечер Мюррей заснул и погрузился в кошмар номер один – он опять бомбил самого себя. Он, как всегда, проснулся на том месте, когда горячий напалм полетел прямо в него, и услышал какие-то странные звуки, напоминающие царапанье по стеклу. Звуки доносились с соседней койки, и только когда их сменило тоненькое повизгивание, Мюррей понял, что это сосед скрипит зубами и воет во сне.

– Эй, парень! – Мюррей позвал сначала тихо, затем громче.

– Парень, очнись!

– А, – выдохнул сосед, и, приходя в себя, прошептал, – О, Боже!

– Давно ранили?

– Вчера.

– Сбили?

– Нет. Долетели. Меня осколками задело.

– Ракета?

– Да.

– И меня тоже, над Ханоем.

Они помолчали.

– Скажи, – спросил новичок, – тебе кошмары снятся?

Мюррей фыркнул.

– Все время.

– А когда началось?

– Началось давно. Но после ранения не уходят никогда.

– И у меня раньше были. Но не такие. Это надолго?

– Насовсем.

– Мне все время кажется, что мой самолет горит. Горит и горит, горит и горит.

– А я все время сам себя бомблю.

– Нет, – сосед задумался, – этого еще не было.

– Будет, – усмехнулся Мюррей.

– Нет, не будет. Я не бомбил, я на разведчике летал.

– Думаешь, разведчиком был, так уже чистенький? Думаешь, в крови да в дерьме не выпачкан? Ошибаешься! Все мы в дерьме по уши!

– Да ты что? – удивился сосед, – мы все воевали.

– Воевали! Не воевали, а сунули нас носом в дерьмо, дали ведра и приказали этим дерьмом поливать друг друга!

– При чем здесь дерьмо?

– А при том, что это твоя первая ночь. Впереди будут еще. И каждую ночь к тебе будут приходить дохлые вьетнамцы, и каждую ночь ты будешь гореть! Все время!

Мюррей отвернулся. Сосед тоже помолчал, а потом тихо заметил.

– Знаешь, ты прав. Это и есть дерьмо.

Было слышно, как он засопел, потом его дыхание стало ровнее, а потом он заскрипел зубами и завыл. Но Мюррей не стал его будить. Это бесполезно. Пусть привыкает.

***

Двенадцатого июля командование решило их порадовать и для поднятия боевого духа воинов по палатам прошлась делегация представителей объединенного командования сил Южного Вьетнама.

– Проходите, сэр! – доктор Беккер открыл дверь, в которую вошел высокий седой пехотный полковник в сопровождении двух вьетнамцев. Американский полковник в своей отутюженной форме выглядел строго и величественно. Рядом с ним косоглазые, с торчащими зубами вьетнамцы в своей смешной форме выглядели крупными крысами.

– Глубокоуважаемые господа! – обратилась старшая из крыс к лежащим летчикам, отодвинув полковника в сторону.

– Командование Южного Вьетнама поручило нам передать приветствия солнцеподобного наследного принца доблестным воинам, вставшим на помощь в защите идеалов…, – старший гаденыш раскрыл рот пошире и хотел было толкнуть длинную речь, но Мюррей неожиданно прервал его, обратившись к полковнику.

– Сэр! Разрешите спросить?

– Да, разрешаю.

Полковник жестом оборвал вьетнамца на полуслове.

– Скажите, сэр, как же можете вы, полковник, находиться в обществе этих…

– Лейтенант, это наши союзники! – оборвал его полковник.

– А вы были на войне? Вы воевали сами? – Мюррей обратился прямо к вьетнамцам.

– Да, – кивнул старший, – воевал. Я есть боевой офицер, и вполне разделяю вашу озабоченность предстоящим визитом господина президента в логово медведей. Война принимает затяжной характер, но мы надеемся на ее скорое завершение.

– Ты стрелял? Ты в них стрелял? – Мюррей кивнул на столпившихся в коридоре вьетнамцев из обслуживающего персонала при госпитале.

– Враги! Врагов уничтожают!

– Сволочь! – закричал Мюррей, – Ты, сволочь, пошел войной на своих братьев. И ты еще командиров наших подговорил. И мы пошли в это дерьмо!

– Прекратите, лейтенант! – одернул полковник.