Вот именно с этой «малостью» и возникли серьезные проблемы, приведшие к победе по определению нежизнеспособного – с учетом крестьянских чаяний – масловского проекта муниципализации. Не зря видный деятель ЛСДРП А. Бушевиц, наблюдавший за тогдашними «настроениями русского крестьянства», выразил серьезное сомнение в самой возможности «предотвратить» раздел земли[122][123]. Большевики вообще подчеркивали, что «различие между программой и тактикой лишь относительное», а «Аграрную программу […] все равно придется довольно скоро опять пересматривать заново: и в том случае, если упрочится дубасовско-шиповская «конституция», и в том случае, если победит крестьянское и рабочее восстание». Как следствие, по их убеждению «…особенно уже гоняться за тем, чтобы строить дом на вечные времена, не доводится»[124].
Что характерно, утвердив, казалось бы, Аграрную программу, Объединительный съезд вынужденно зафиксировал возможность внесения в нее изменений на следующем же съезде: после утверждения «российской стороной» договора о вхождении Латышской социал-демократической рабочей партии в РСДРП на правах территориальной автономной организации под названием Социал-демократия Латышского края (СДЛК) в Аграрной программе РСДРП сделали отметку «…о необязательности ее для СДЛК», с уточнением: «В случае объединения ЛСДРП с РСДРП, на ближайшем общепартийном съезде производится пересмотр тех пунктов программы РСДРП, которые встречают возражения со стороны ЛСДРП и имеют общепринципиальное значение»[125].
Сделаем оговорку: во времена «единой» РСДРП отчеты ЦК представляли собой некую часть предсъездовской дискуссии. Не случайно на Лондонском съезде РСДРП 1907 г., по предложению польских товарищей, была «единогласно» принята резолюция, в соответствии с которой ЦК нового созыва поручалось «…не позже, чем за шесть недель до каждого очередного съезда, издавать и рассылать организациям в достаточном количестве экземпляров свой печатный отчет, заключающий систематизированные данные: 1) о работе ЦК, 2) о работе на местах, 3) о выборной агитации и выборах в Думу, поскольку таковые будут иметь место за отчетный период, 4) о денежных поступлениях и расходах ЦК»[126].
Основной смысл Политических отчетов большевистского ЦК после Октября 1917 г. разъяснил, выступая перед XI съездом РКП(б) 1922 г., сам В.И. Ленин: «Я перейду к тем вопросам, которые, на мой взгляд, являются главными вопросами политики за истекший год и главными вопросами политики на будущий год. Мне кажется (или, по крайней мере, такова моя привычка), что в Политическом докладе ЦК нам надо вести речь не просто о том, что было за отчетный год, но о том, какие получились политические уроки – основные, коренные, чтобы свою политику на ближайший год определить верно, чтобы кое-чему за год научиться»[127]. Заложенным основателем партии традициям не изменили ни Г.Е. Зиновьев, ни И.В. Сталин. Формально в Политических отчетах наиболее авторитетные вожди должны были отчитываться – на деле выходило, что они не только (в случае с Лениным и Сталиным – не столько) отчитывались, сколько ставили новые задачи перед собравшимися на съезд большевиками.
Организационные отчеты ЦК, которые стали нормой вскоре после оформления весной 1917 г. стасовско-свердловского аппарата ЦК (большевиков) РСДРП, представляли собой доклады, если по Уставу 1917 г., «узкого состава Центрального комитета»[128], если в соответствии с действовавшей практикой – руководства центрального партийного аппарата. Исключение составил Организационный отчет на «Шестом съезде РСДРП» (большевиков) 1917 г.[129], в котором Я.М. Свердлов уделил основное внимание численному росту партии и ответам на замечания делегатов к Политическому отчету, который подготовил В.И. Ленин и зачитал со своими редакционными изменениями И.В. Сталин.
При этом случалось, что организационные вопросы широко выходили за рамки обсуждения (иногда – осуждения) Секретариата ЦК и его руководителей. Тогда, к примеру, было возможно перенесение дебатов в секции / комиссии с последующим подведением итогов на съезде по организационным вопросам / по партийному строительству. Так, на XI съезде РКП(б) 1922 г. было принято[130] предложение М.В. Фрунзе, сделанное от имени бюро делегаций съезда: «В связи с докладом ЦК выявлена полная необходимость дать ЦК нового состава ряд директив и указаний; отдельные товарищи и некоторые делегации внесли ряд пожеланий; они были переданы в президиум, который обсудил их и считает, со своей стороны, необходимым предложить следующее решение: дать в резолюции ряд указаний общеполитического характера; все указания порядка организационного сейчас не обсуждать, а перенести в секцию, которая будет обсуждать вопросы партстроительства».[131]
Как правило (не всегда!), докладчиком по Политическому отчету назначался действующий вождь, по Организационному – второе лицо в партии, вплоть до XIV съезда ВКП(б) 1925 г. – руководитель ее Секретариата.
Стенографические отчеты большевистских съездов и конференций по организационным вопросам представляют собой единый комплекс совещаний, на которых поэтапно решался вопрос о партии как руководящей силе и о взаимоотношениях высшего и среднего звена функционеров. К тому же на съездах отчитывались «центральные» (по Уставу) учреждения – отчеты в т. ч. дают ценные сведения об основных направлениях деятельности Политбюро, Оргбюро / Секретариата ЦК и центрального партийного аппарата, а также отдельные данные об организации и деятельности его структурных подразделений.
Констатируем важный факт: в связи с тем что стенографистки работали в Секретариате ЦК и в конечном итоге подчинялись И.В. Сталину как его руководителю, в стенографических отчетах внимание читателей акцентировалось на ошибках оппозиционеров, притом что закрывались глаза на ошибки представителей руководящего большевистского ядра. Более того, во второй половине 1920‐х гг. тексты стенограмм сознательно «редактировались» для откровенной фабрикации обвинений против оппозиционных вождей, причем последним отказывали в возможности элементарного ознакомления с записями собственных выступлений.[132][133]
Важнейший документальный комплекс представляют собой материалы (сохранившиеся частично) комиссий и подкомиссий съездов и конференций. Как правило, именно в комиссиях спрямлялись острые углы, хотя бывали моменты, когда вместо двух мнений по итогам комиссионного обсуждения на суд партийной общественности выносились три различных проекта резолюции. Так, на Объединительном съезде РСДРП 1906 г. председатель Комиссии по выработке резолюции о вооруженном восстании Г.В. Плеханов с большим чувством юмора доложил верховному органу партии: «Комиссия заседала два дня, провела время с пользой и не без удовольствия, но не пришла к определенному решению. Не думайте, однако, что у нас оказалось два мнения. Еще пифагорейцы говорили, что три лучше двух. Мы тоже нашли, что три лучше двух, и вынесли три резолюции»[134].
Работе в комиссиях задолго до Октябрьской революции уделял огромное внимание В.И. Ленин, оценивший ее пользу на форумах мировой социал-демократии. Вождь большевиков научился у западных коллег «действительно хладнокровному, деловому»[135] обсуждению проектов резолюций. В комиссиях, как вспоминал меньшевик и противник большевистской власти, а позднее известнейший советский дипломат И.М. Майский, вождь «узнавал своих врагов и друзей» и нащупывал слабые места «в вооружении» оппонентов, по которым «бил […] стремительно и беспощадно»[136].
