Когда вы проходите мимо «трех сосен», вы всегда слышите приветный «шум дерев» и не можете не вспомнить светлое имя поэта и его бессмертное «Вновь я посетил…».

Несколько лет тому назад я получил из Канады письмо от некой К. Чипман — заведующей русским отделом канадского радио. В этом письме автор сообщает, что их радио записало в Монреале интервью с канадским ученым-литературоведом Р. Плетневым о недавно обнаруженном стихотворении, приписываемом Пушкину. Краткая история этого стихотворения такова.

Недалеко от Михайловского некогда находилось старинное имение помещиков Философовых Богдановское, где поэт нередко бывал в гостях, играл с хозяином в карты и… ухаживал за его женой. Семейное предание Философовых рассказывает, что однажды Пушкин, открыв ящик карточного столика, быстро написал на дне его следующие шутливые строки:

Столик со стихотворением Пушкина хранился в Богдановском до революции. Он сгорел в годы гражданской войны вместе с домом, когда горели многие помещичьи имения на Псковщине. Но стихотворение это имело списки, которые хранились у членов рода Философовых, живших в Петербурге и Москве. Один из таких списков оказался после революции в Париже. Об этом узнала родственница Философовых — Н. Трубецкая, она и привезла список в Канаду, где постоянно живет и работает. Список был передан для изучения профессору Р. Плетневу — известному на Западе специалисту по русской литературе и пушкиноведению.

В своем интервью канадскому радио Р. Плетней заявил, что стихотворение это могло быть написано Пушкиным, но только вполне доказать это будет, вероятно, невозможно. Р. Плетнев подчеркнул, что стихотворение относится к категории пушкинских шуток и большой художественной ценности не имеет.

В Богдановском нередко бывали в гостях, не только Александр Пушкин, по и его отец, Сергей Львович, и брат Лев. Оба любили писать стихи в альбомы своих друзей и знакомых. По поэтическому складу, общей гармонии, словарному составу и своеобразной «альбомности» это шутливое стихотворение более похоже на творение Льва Сергеевича Пушкина, чем его великого брата. Так мне думается, когда я вновь и вновь перечитываю эти стихи.

Маленький рисунок пушкинского времени, наклеенный на тонкий старинный картон. Вверху одна под другой две узенькие бумажные наклейки в виде полосок с текстом на французском языке. Текст составлен из слов, вырезанных из какой-то книги или журнала начала XIX века. На рисунке текст.

В переводе это читается так: «Автор в роли своего героя, или Новые Земфира и Алеко».

Этот текст должен объяснять сюжет акварели. Что же изображено на ней?

На рисунке мы видим почти пустую комнату. На переднем плане большой диван округлой формы с полумягкой спинкой. На стене слева видно зеркало в узкой деревянной рамке и почти рядом с ним широкая рама, вероятно, с картиной. На диване двое влюбленных молодых людей, она и он, в довольно интимной позе, — он, как малое дитя, сидит у нее на коленях, обняв любимую правой рукой за плечо и прильнув своим лицом к ее лицу… Глаза его блаженно закрыты, уста что-то шепчут… Она, склоняясь к нему, смотрит на зрителя широко открытыми глазами, которые как бы говорят: «Смотрите, пожалуйста, сколько вам угодно. Я спокойна, он меня любит… Я с ним как «Земфира, покинувшая Алеко…» На ней малиновое платье, на плечах коричневая цыганская шаль с красными полосами. На нем коричневый сюртук, шея повязана черным галстуком.

Тишина, семейность, домашность, уют — такова общая атмосфера комнаты. А за диваном, справа, открыв двери в комнату, высовывается чья-то голова с всклокоченными волосами, с вытаращенными глазами. В ней мы узнаем черты автора «Цыган» — А. С. Пушкина.

Лица изображенных носят несомненный портретный характер. И если выглядывающий из дверей Пушкин, то кто же сидит на диване? Внимательно рассматривая миниатюру, справа, по вертикали, можно прочитать в лупу надпись «1829. К. Г.». Где же был в этом году Пушкин? Где жил, с кем особенно часто встречался, дружил?.. Кто же изображен на этой карикатуре?

1829 год. Пушкин «кружится» в свете. До середины мая он живет в Москве. Мечтает о браке. Сватался к Софье Федоровне Пушкиной, Екатерине Николаевне Ушаковой… Сватовство к С. Пушкиной не имело успеха. Эта девушка была официально объявлена невестой другого — Н. Панина.

Образ С. Пушкиной никак не отразился ни в дальнейшей жизни, ни в поэзии Пушкина…

Ее преемницей стала другая дева — Екатерина Николаевна Ушакова. Современники рассказывают, что любовь Пушкина к Ушаковой была безмерна и взаимна. Но молва обманулась в своих предсказаниях.

Уехав в Петербург, Пушкин долго не показывался в Москве на Пресне, где жили Ушаковы. Новое девичье сердце завладело его фантазией, он увлекся Анной Алексеевной Олениной — дочерью директора Петербургской публичной библиотеки, президента Академии художеств А. Оленина, двоюродной сестрой Анны Петровны Керн. Получив отказ от родителей Олениной, Пушкин вновь вернулся в Москву с намерением возобновить свои ухаживания за Екатериной Николаевной Ушаковой. Но здесь ожидала его новая неудача. Он узнал, что его «Земфира» Е. Н. помолвлена с другим.

— С кем же я-то остался? — воскликнул Пушкин.

— С оленьими рогами, — отвечала ему невеста… (Намек на увлечение Пушкина в Петербурге А. Олениной.)

Несмотря на размолвку, поэт продолжал бывать в доме Ушаковых. Современники рассказывают, что вначале муж (Наумов) сильно ревновал жену к ее девичьему прошлому, к Пушкину… Но что потом в доме всегда царили любовь и согласие мужа и жены к вящей, но доброй зависти Пушкина.

До наших дней сохранился альбом сестры Екатерины Николаевны, Елизаветы Николаевны, в котором среди многочисленных карикатур есть и карикатура на Пушкина.

Все это позволяет нам утверждать, что акварель-миниатюра, хранящаяся в музейном фонде заповедника, изображает в шутливой форме молодых супругов Ушаковых и Пушкина, оставшегося «с носом», как с подносом, как «Алеко, которому Земфира оказалась неверна». К сказанному нужно добавить, что в старину, в пушкинское время, любили делать надписи к рисункам-карикатурам не от руки, не пером, а наклеивая вырезанные буквы и слова из книг и журналов. Их делали в альбомах и на отдельных листках. Таковы надписи на рисунке, сделанном кем-то из близких к дому Ушаковых.

Кто художник, автор акварели, выяснить не удалось. Рисунок поступил в музей-заповедник из фондов Государственного литературного музея в 1905 году, куда, в свою очередь, он поступил из Государственного театрального музея имени А. А. Бахрушина в 1938 году. Этот же музей приобрел нашу акварель у потомков Ушаковых. Было это почти пятьдесят лет тому назад.

Новыми экспонатами недавно пополнилась пушкинская поварня в Михайловском. Нам удалось разыскать у собирателей старинной кухонной посуды кастрюли и сковородки красной меди, ступки, чайники, банки, латки (глиняные миски с крутыми боками), тазы для варки варенья, форму для приготовления воспетого Пушкиным сладкого кушанья — бланманже и многое другое. Часть предметов мы приобрели в Пскове у Натальи Осиповны Соколовой, мать которой, О. Двилевская-Маркевич, была знакома с Марией Николаевной Пущиной — женой друга Пушкина И. Пущина.

Кстати, у Натальи Осиповны заповедник приобрел и старинный оригинальный портрет Марии Николаевны.

В ту пору почти в каждом доме бытовали книги о приготовлении пищи, в том числе «Энциклопедия русской сельской ключницы, экономки, поварихи и кухарки»; последняя не раз переиздавалась. Во многих домах были редкостные рецепты, передаваемые из поколения в поколение. По родительский дом Пушкиных был неважной школой гастрономии и поварского искусства. По словам А. Керн, их друзья не любили обедать у стариков Пушкиных. По случаю обеда у них однажды А. Дельвиг сочинил Пушкину иронические стихи: