Любил я эту деревню, благо она находится в двадцати минутах от города, и к бабушке с дедом всегда приезжал с радостью. Сколько себя помню, как заходишь во двор, то бабушка всегда в суете бегала, и всегда босиком, всегда ждала нас, болезни её не брали, вот не вспомню такого случая, чтобы она лежала болела, – всё-таки люди старой закалки, а сейчас увидишь человека босиком – так напоминает пришествие Христа. Скотный двор курлыкал разными голосами – кого у неё только не было: и гуси, и утки, и индюки, и цыплята, и куры. Серьёзное хозяйство, с пяти часов утра и до позднего вечера за ним следила: то накормить, то воды налить, то на выгон вывести – поражался её работоспособности. Огород – отдельная тема: как выйдешь в начало его – так конца и края не видно, метров двести, а то и триста. А чего там, в этом огороде, только не было, какие вкусные груши, яблоки, персики, арбузы, дыни – боже мой! Днями ходи и чавкай ту же смородиу, четырёх видов – одним словом, деревня – житница. К слову, сейчас заезжаешь в село или деревню, а запаха живности уже не слышно, всё стало цивилизованно, газ у всех проведён, русской печки дымка не увидишь и не почувствуешь. А цветочные палисадники какие огромные были у неё, постоянно ухоженные, подвязанные, подстриженные, и всё она успевала, а когда привозили кого-то на излечение, всё бросала и занималась «клиентом», денег никогда не брала за свою работу, только натур-продуктом: яйцо, мука и т. д., и то, если люди сами считали дать, в знак благодарности.

– Унучок мий, приихав! – с улыбкой и с распахнутыми объятьями она принимала меня. Прижмёт, помню, крепко и целует, куда губами доберётся: в макушку, в щёки, в лоб. Искренняя и чистейшая доброта и любовь от неё исходили.

На летних каникулах отвозили меня к ней на пару недель, и находился я у них с радостью, ничего не давала мне делать; отдыхай и свежим воздухом дыши, иди в огород и лопай, что захочешь. Ни шума, ни криков, ни повышенных голосов я не слышал, берегли меня, и, конечно, молитвы три раза в день. На улице жара, сущий ад, она меня заведёт в хату, ставни днём всегда были закрыты, а в хате прохладно, печкой русской пахнет, и деревенский особый запах гуляет в помещении. Тишина, только часы с кукушкой, на гирьках тик-так, тик-так да кукушка иногда вылезет из своего дупла и сообщит, который час.

Посадит меня на старую табуретку, погладит по голове нежно своими старенькими пальцами, возьмёт в руки холодный столовый маленький нож, повернётся к иконам и давай креститься, кланяться и читать молитву; следом подойдёт ко мне, сидящему на табуретке, и начинает еле-еле касаться меня холодным ножом, сначала темечко, а потом щёки, лоб, плечи…

– Господи, помолимся!

– Господа попросим!

– Тебя маты родила среди живота,

– Да против пупа приостановися!..

– …А-а-а-а-аххх, – бабушка начинала зеват – это, наверное, был знак, что молитва начинала тайно действовать.

– Солнцем просвятися,

– Месяцем огородися,

– Золотыми замками замкнися,

– Тут тебе по животи не будить,

– В голову не вступаты,

– Под груди ни поступать!.

– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а! – опять сладко зазевала.

– Пищи ни отбиваты,

– Тошнотою ни держаты,

– Сухотами ни сушиты,

– Шедрого сердца ни тошниты,

– Не нудиты и не веридиты!

– Исус с мычем, а я с божьей помочей!

– Аминь, аминь, аминь! – Она читала так быстро, что иногда захлёбывалась в словах и вынуждена была останавливаться.

Всё это время, когда читала молитву, она ножом касалась моей головы и делала крест, как бы крестя меня, немного касаясь моих волос, всех пальцев, локтей, плеч, спины, ног, и при этом приговаривала:

– Из жил и поджилок…

– Из пальцев и под пальцами…

– С ног и коленей…

А я сидел смирно, мне так нравилось, я чуть не засыпал. Она снова поворачивалась к иконам, крестясь и кланяясь, продолжала всё сначала, только меняя молитву на другую. И так продолжалось полчаса, только кукушка один раз нарушала тишину. После лечения я должен был полчасика поспать, и так ежедневно – утром, днём и вечером. Бабуля старалась, она хотела, желала всем сердцем помочь мне хоть как-то, хоть немножко отодвинуть мой недуг. Но я понимаю с высоты лет, что это была всего лишь игра, игра в чудеса, а вдруг… может быть… а может, чудо… нет, чуда и не могло произойти. Наверное, чудеса бывают, но только в фантастических и приключенческих фильмах, а в жизни и реальности всё по-другому. Как можно сдвинуть извилины и залезть в сознание другому человеку, тем более путём молитв и прошения чуда об исцелении посредством обращения в пустоту? Иконы и молитвы не привели к чудесам, как бы бабушка ни просила и ни вглядывалась в глаза и лики святых, занимающих целый угол ветхой комнаты. Если бы и произошло улучшение, то это было бы совпадением, а его отнесли в разряд чудодейственной силы. Так или иначе, но нужно было пробовать любыми доступными и недоступными способами избавляться от заикания, ибо ждать, пока оно само пройдёт, уже понимали: не получится. Такая сложная форма и серьёзный дефект, как у меня, ставили в тупик даже видавших виды опытных логопедов и специалистов в области заикания. Всё познаётся в сравнении – делались определённые выводы: по лёгкой тропе тут не пройти – требуется поиск новых, более серьёзных решений и путей. Были задействованы знакомые, друзья, родственники, кто чего услышит, кто что узнает по проблеме – всё передавалось, вся информация попадала в штаб родителей. И мои «главнокомандующие» уже выносили вердикт, стоит или не стоит ехать к тем «специалистам», – как говорится, будем лечить или пусть ещё поживёт. Я так понимаю, в восьмидесятых годах прошлого века очень сырой была медицина, а тем более её сегменты – тайны психологии, аутотренинга, гипноза, работа в области проблем с мозговой активностью. Возможно, работали учёные и институты, но это только-только начинало выходить на какой-то более современный и серьёзный уровень.

Были базовые знания, которыми оперировали, и десятилетиями одним и тем же пытались заигрывать и лечить. И так как я родился и жил в те времена, мы столкнулись с интересной и неизведанной до конца проблемой – где и у кого провести консультации, да и, в конце концов, у кого лечиться, где найти того знающего специалиста, кроме детского логопеда…

Опережу течение книги. Когда сейчас делают и пишут диссертации, учёные бьются над проблемой лечения заикания, причинами приобретения – это всего лишь теория, а на практике нет такой пилюли и никогда не будет, и нет врача, не выдумали его, этого врача, который бы вас вылечил. Есть вы и мы – пять процентов населения земного шара, которые несут в себе колоссальную психологическую боль, проблемы, страдания, стеснение на каждом шагу, многие себя не находят в жизни и прячутся в себе, дабы не быть смешным за спиной. Сколько же проблем и страданий несёт человеку по жизни, порой с самого детства, заикание, которое независимо от тебя попало к тебе! Господи, спаси и сохрани! Сколько же слёз, обид и боли! Особенно детских слёз, слёз никчёмности и постоянного отвержения, слёз от нереализации себя по причине недуга. Ты только сам можешь себя вытянуть за волосы, как Мюнхгаузен, и побороть страх перед людьми, которые наблюдают за тобой. Есть тот путь длиной в годы, тяжелейший путь выхода к полноценности себя. Иногда мне кажется: лучше бы я накрыл дзот собой, чем проходил этот адский, но интереснейший путь своей жизни, от гадкого утёнка до красивого лебедя, – не побоюсь таких откровенных и вызывающих сравнений. Ибо я знаю, о чём твержу. Знаю! Загадка для вас, но я разгадал её. Мы слишком отклонились, всему своё время!

Прозвучал последний звонок во втором классе. Каникулы! Летние, долгие, тёплые, солнечные. Наконец! Во втором классе я уже успел несколько раз подраться – конечно, вынужденно. Были такие ребятки, которые уже в те детские годы считали себя выше и умнее всех остальных, и им ничего не стоило оскорбить и ужалить чьё-то самолюбие. Под раздачу попал и я.