"без десятка" вождей, способных (способные умы не появляются сотнями), испытанных, профессионально подготовленных и обученных в течение длительного времени, отлично согласованных между собой, ни один класс современного общества не может вести решительную борьбу".

Но Ле Бон - и в этом основное отличие - видит в существовании партии, общественного движения результат деятельности вождя. В нем толпа признает единственного человека и покоряется его околдовывающей личности: Робеспьеру, Наполеону или Магомету. Что же ее в нем привлекает? Что это за мета, отличающая вождя от обычного человека? Это, конечно, не дар слова, не физическая сила, не ум, не красота или молодость. Многие вожди лишены этих качеств. Да, несмотря на неприятную внешность, корявую речь, посредственный ум, они властвуют и очаровывают. Ведь должен существовать некий знак избранности, особый стигмат, делающий из человека повелителя толп.

Признак, который светится через веру и мужество, неопределимая, но действенная черта вождя называется авторитетом. Как его описать? Речь идет о "таинственной силе, некоем колдовстве, наполняющей восхищением и уважением, парализующей критические способности". Человек, обладающий ею, осуществляет неотразимое воздействие, естественное влияние. Одного его жеста или одного слова достаточно, чтобы заставить повиноваться, добиться того, для чего другим потребовалась бы армия в состоянии войны, бюрократия в полном составе. Ганди достаточно было произнести короткую речь перед вооруженной и перевозбужденной толпой, за которой стояли миллионы людей, чтобы успокоить и разоружить ее.

Этот дар - основное преимущество вождя, а власть, которую он ему дает, кажется демонической. Гете видел этот демонический элемент "в Наполеоне настолько действенным, как может быть в последнее время ни в ком другом". Он объясняет господство, которое тот имеет над своим окружением, и его влияние на движение мнений. Он придаст ему ореол: каждый жест восхищают его приверженцев, каждое слово околдовывает аудиторию. Толпа магнетизируется его присутствием, напуганная и очарованная одновременно, загипнотизированная его взглядом. Она замирает, она послушна. Как и гипнотизер, вождь является мастером взгляда и художником глаз, инструментов воздействия. Глаза Гете, говорил Гейне, были "спокойны, как глаза бога. Впрочем, признаком богов является именно взгляд, он тверд и глаза их не мигают с неуверенностью". Это, конечно, не случайно, замечает он также, что Наполеон и Гете равны в этом смысле. "Глаза Наполеона тоже обладали этим качеством. Именно поэтому я убежден, что он был богом".

Авторитет у вождя становится гипнотической силой, способностью воздействовать на толпу: диктовать ей свою волю и передавать свои идеи-фикс. Он заставляет ее делать то, что она не желала и не думала делать, остановиться или идти разрушать или сражаться. И он делает это абсолютно один, нужно добавить, голыми руками, без видимой внешней помощи. Он не опирается ни на какую силу физического подавления, ни свою, ни силу союзника, как Де Голль перед восставшими солдатами, потерпевшими поражение в Алжире.

Сам Ле Бон не скрывает своего предпочтения Робеспьеру, который своими обаянием, страстью, энергией, несмотря на небольшой ораторский дар, властвовал и заставлял дрожать собрания.

"Я охотно предполагаю в нем, - пишет он, - наличие некоего сорта личного очарования, которое сегодня от нас ускользает. Опираясь на эту гипотезу, можно объяснить его успехи у женщин".

(Опять уподобление вместо довода: Робеспьер соблазняет женщин, значит он соблазняет толпы, которые являются женщинами!).

Но что вызывает искреннее восхищение, так это возвращение Наполеона с острова Эльба. Вот одинокий и побежденный человек, лишенный союзников и средств, который с горсткой верных ему людей высаживается в стране, где мир восстановлен, где король привлек к себе значительную часть буржуазии, полиции и армии. Ему достаточно показаться и быть услышанным, чтобы все перед ним отступили.

"Перед его ореолом пушки короля умолкли, его войска рассеялись".

Здесь можно услышать отзвуки прекрасного описания его возвращения, сделанного Шатобрианом: ошеломленный народ, исчезнувшая полиция, пустота вокруг его гигантской тени.

"Его очарованные враги ищут его и не видят, он прячется в своей славе, как лев в Сахаре прячется в солнечных лучах, чтобы скрыться от взоров ослепленных охотников. В горячем смерче кровавые фантомы Арколя, Маренго, Аустерлица, Иены, Фридлянда, Эйлау, Москвы, Лютцена, Бауцена составляют его кортеж из миллиона мертвецов. Из недр этой колонны огня и дыма при входе в города раздаются звуки трубы, смешанные с трехцветными императорскими штандартами - и ворота городов открываются. Когда Наполеон перешел Неман во главе четырехсот тысяч пехотинцев и ста тысяч лошадей, чтобы подорвать царский дворец в Москве, он был менее удивителен, чем когда, прервав ссылку, бросив свои цепи в лицо королям, он пришел один из Канн в Париж, чтобы мирно почивать в Тюильри".

Итак, некоторые люди обладают ореолом авторитета. Им не нужно выставлять напоказ силу или красноречие, чтобы заставить себя признать, вынудить толпы поклоняться и следовать за собой. Эта способность порождать восхищение широко распространена во всех слоях общества, но ее осмеливаются признать лишь в исключительных случаях.

II

В авторитете слиты два качества вождя: его сияющая убежденность и упрямая отвага. Он представляет собой во французской культуре то, что появилось затем в немецкой мысли, а потом и в американской под названием "харизма". Оба термина, с точки зрения политического значение, взаимозаменяемы с небольшой разницей. Для психологии толп авторитет составляет условие всякого могущества, тогда как понятие харизмы, взятое в историческом аспекте, выделяется как его особая форма. Другими словами, не бывает так, чтобы власть зависела или не зависела от авторитета. Любая власть основана на нем: когда вождь исчерпал свой авторитет, ему не остается ничего, кроме грубого насилия завоевателя.

Следует, однако, различать две значимые категории в зависимости от их происхождения: авторитет должности и авторитет личности. Принадлежа к данной семье или к конкретному классу, сдав определенные экзамены и получив некоторые звания - профессор, доктор, барон и т.д., - человек приобретает частицу авторитета, придаваемого им традицией, даже если он не обладает никакой личностной значимостью и никакими собственными талантами. Директор предприятия в своей конторе, служащая в хорошенькой униформе, судья в расшитой мантии, офицер, у которого грудь в орденах, сразу же выделяются на общем фоне и внушают уважение.

Авторитет личности, напротив, независим от всяких внешних признаков власти или от места. Он целиком исходит от личности, которая с первого слова, с первого жеста или даже самим своим появлением очаровывает, притягивает, внушает:

"Эмоциональное воздействие, внушение, производимое впечатление, некая симпатия, вызываемая в других, - пишет генерал Де Голль, - авторитет зависит прежде всего от изначального дара, от естественной способности, не поддающейся анализу. Это факт, что от некоторых людей с рождения, так сказать, исходят флюиды власти, природу которых трудно определить, но удивительно порой, насколько они себе подчиняют. Авторитет того же происхождения, что и любовь, которую невозможно объяснить иначе как действием необъяснимого очарования".

Относительная значимость этих двух категорий авторитета эволюционирует. В стабильных и жестко иерархизированных рангами, титулами и т.п. обществах прошлого преобладал должностной авторитет. Все, в прямом смысле слова, склонялись перед фамилией с частицей, перед армейским или церковным званием, наградами или униформой. Это изменилось в наших обществах по ходу их эволюции и беспрерывных перемен. Единственным авторитетом, которым можно воздействовать на массы, становится авторитет личности. Вслед за теоретиками психологии толп, генерал Де Голль, которого я еще раз процитирую, отмечает эту новизну: