Он покачал головой, вскинул узкую руку ладонью наружу.

— Нет, не пойдет. Ты провернул прекрасную сделку. Так что застежка твоя.

Застежка сверкала золотом и камнями на моем простом шерстяном плаще. Нет, пожалуй, бык — это маловато. Никогда я не носил на себе целое состояние, и дальше мне такое не по чину.

— Это неправильно, милорд. Вы сражались, а я просто поговорил с дураком. Возьмите.

Однако лорд Гавейн снова покачал головой.

— Нет. Она не очень идет к твоему плащу, ну так в Камланне я тебе другой подыщу. — Он тронул сапогами бока Цинкаледа, и конь легко перешел на плавную рысь. А мне пришлось довольно долго пинать Ллуида, чтобы он тоже пошел рысью. — Горожан не исправишь, — продолжал рыцарь. — Добром они ничего не отдадут. Дань с них приходится выбивать мечом. Обременительно, но не сложно. Вот приедем в Камланн, получишь кольцо взамен своего, и солнцем клянусь, оно будет не хуже.

Да на кой оно мне, это кольцо, подумал я. Да и застежка тоже. Что ж, при случае обменяю на что-нибудь не такое заметное. А если вдруг попадется кто-нибудь, кому можно доверять, и вовсе домой отправлю. Или даже… отец ведь иногда сам возит зерно в Камланн на продажу, вот я ему и отдам. А к тому времени, глядишь, и другим домашним подарки справлю. А что? Хорошая мысль.

В тот день мы проехали не меньше, чем накануне, добрались до самого монастыря в Мэлдифи. Думаю, лорд Гавейн так и скакал бы до самого Баддона, будь он один. А так, мой Ллуид устал и уже не мог угнаться за боевым конем рыцаря. Похолодало еще сильнее, около полудня пошел снег. Перекусили на ходу. Все тело у меня болело еще сильнее, чем вчера. Зато на сердце стало полегче. Теперь я уже не тащился бесполезным хвостом за рыцарем. Я уже считал его своим милордом, по крайней мере, до тех пор, пока не приедем в Камланн и я не подыщу себе нового хозяина. Я справился со скаредным горожанином, а милорд не справился. Я добыл нам на дорогу эля и колбасы — неплохое подспорье к ячменным лепешкам, которыми мы пообедали. Теперь в Камланне я уже мог кое-что рассказать о своих заслугах. Монахи в Мэлдифи, где мы заночевали, обычно предоставляли путешественникам еду и кров, хотя и весьма настойчиво намекали на «пожертвования». Им годилось все, что можно слупить с тех, кто неосмотрительно отправился в дорогу зимой. Вообще в Британии стало многовато монастырей. Говорят, в Ирландии монастыри другие. Так повелось с тех пор, как святой Патрик принес веру на тамошние берега. Я встречал пару ирландских монахов, добровольно отправившихся в Британию, словно в изгнание, которые ради любви к Христу оставили всё знакомое и безопасное. А вот британские монахи, похоже, решили посвятить свою жизнь процветанию своего монастыря, а про Бога как-то забыли. Отец обычно качал головой, когда при нем заходили разговоры об уединенной жизни, а сталкиваясь с монахами, старался переубедить их, как он говорил, для их же собственной пользы, призывал избавиться от лишнего имущества. Мне он объяснял, что не Церковь виновата, а тот, кто поставил во главу угла богатство монастыря. Кто бы не постучался в ворота монастыря, монахи слупят с него уж во всяком случае не меньше, чем горожане или иные фермеры. Люди, испытывающие трепет перед горящими свечами и песнопениями, так и так заплатят. Так что я проследил, чтобы в Мэлдифи с нас не содрали семь шкур, ну, для блага самих монахов, конечно. Отдал им свою запасную тунику, а взамен получил немного хлеба и сыра на ужин, а также ночлег и овес для лошадей. У лорда Гавейна лишней туники не нашлось (мама решила, что там и чинить-то нечего). Рыцарь смущенно пообещал, что когда мы доберемся до Камланна, он подыщет мне новую тунику, лучше старой.

Зимой в монастырь мало кто заходит. Монахи изнывали без новостей и отнеслись к нам куда гостеприимнее, чем гончар, но лорд Гавейн, похоже, доверял им не больше, чем горшечнику, и опять отправился спать к лошадям. Я вспомнил, что Пендрагона не очень жалуют в монастырях. Верховный Король требовал от церкви либо платить дань, либо наставлять саксов в вере. Последнее церковь посчитала довольно рискованным занятием, так что выбрали дань. Платили, но, конечно, ворчали изо всех сил. Я отметил, что лорд Гавейн и здесь не стал называть своего имени.

Рано утром мы покинули Мэлдифи и двинулись на юг, в сторону Баддона, расположенного примерно в восемнадцати милях от Мэлдифи. Земли моего клана лежат милях в пятнадцати к западу от дороги и примерно на таком же расстоянии к северу от Баддона. Я начал искать знакомый поворот на проселок, ведущий к дому. Странное оказалось чувство. Вроде бы мы давно уехали, а теперь возвращаемся по той же дороге, по которой уезжали. Но только я был уже не тот, кто несколько дней назад покинул родной кров. Так что у меня и мысли не возникло свернуть на знакомый проселок.

После Мэлдифи лорд Гавейн опять начал петь, и опять по-ирландски. Однако довольно скоро он резко осадил коня и заставил его идти рядом со мной. Я-то ни на что не обращал внимания, занятый своими мыслями, а вот рыцарь, оказывается, все это время был настороже. Он вдруг пришпорил коня и помчался по обочине дороги к лесу впереди. Я в изумлении остановил Ллуида и, разинув рот, смотрел, как мой лорд несется невесть куда. И только тут заметил стрелу, воткнувшуюся в снег совсем рядом. Я понятия не имел, откуда она взялась, потом подумал о бандитах и поискал глазами рыцаря. Он уже был почти на опушке. Конь его летел странным зигзагом, уклоняясь то вправо, то влево. Понятно. Это чтобы сбить прицел лучникам. Да кто же попадет в него на такой скорости! Цинкалед взмахнул гривой и исчез среди деревьев. Тут же кто-то заорал дурным голосом, а затем из-под деревьев вылетело тело с торчащим дротиком лорда Гавейна. Наверное, я тоже заорал. Двинул Ллуида по бокам и кинулся к лесу, совсем не понимая, что нужно делать. По-моему, мной двигало желание прекратить все это, как я обычно прекращал ссоры между моими кузенами. Из леса выскакивали люди в каких-то отребьях, но с копьями и луками. Вот один приостановился и метнул копье. Сверкнула вспышка, обломки копья полетели в разные стороны. Это лорд Гавейн обнажил свой удивительный сияющий меч. Крику было! Кое-кто из бандитов пытался бежать, но шансов у них не было ни единого. Некоторые пытались сражаться, но это было еще бесполезнее.

Ллуид барахтался в целине, делая вид, что спешит, как может, но, в конце концов, до опушки мы добрались. А вот зачем, спроси меня кто, не ответил бы. Повсюду снег испятнан кровью. Лежат убитые и умирающие. Неподвижными глазами смотрят прямо на утреннее солнце. Потом я выяснил, что в банде было только шесть бандитов, а тогда мне показалось, что их не меньше полусотни. А тут еще тени метались вокруг от пылающего меча! Как бы там ни было, к моему прибытию в живых оставался один противник. Человек прислонился к дереву, держа перед собой копье.

У меня было время рассмотреть его. Лицо злодея побледнело до синевы над неопрятной каштановой бородой, в глазах застыл ужас. Он неотрывно смотрел на меч рыцаря. Лорд Гавейн развернул коня, и ослепительно белый жеребец поднялся на дыбы, а потом бросился на разбойника.

— Не надо! — неожиданно для самого себя крикнул я. — Милорд, не убивайте его!

Наши лошади в этот момент оказались рядом, и я поймал на замахе руку рыцаря с мечом.

Когда я закричал, лорд Гавейн слегка повернул голову, а когда я коснулся его руки, наши взгляды встретились. Я испугался. Он же говорил, что иногда сходит с ума в битве! Правда, он оговорился, что происходит это вовсе не так, как у берсерков. О тех я слышал, что они прямо как собаки во время драки, ничего не соображают, от ярости у них на губах выступает пена… Нет, лорд Гавейн, конечно, не берсерк, да только кто его знает… Когда я вмешался в сражение, лицо рыцаря озарял какой-то внутренний свет, а на губах застыла улыбка, какой я ни у кого не видел. Мечу в поднятой руке, в общем-то, все равно, на чью голову падать. В этот миг он мог убить меня на месте и даже не заметить. Только испугался я не смерти, надо сказать, очень близкой, а именно выражения его лица. Единственное, что я мог о нем сказать: нездешнее выражение! Когда наши глаза встретились, я понял людей, говоривших, что страшнее ангелов никого не бывает.