Запоминающаяся девушка. Кому-то определенно с ней повезет.

Еще глава.

Мы прозябали вечер за просмотром дерьмового фильма, что-то из новинок, кажется. Валялись подвыпившие и давно потеряли линию сюжета. Уже минут пятнадцать, как я растирал яйца и подумывал о том, чтобы заменить монитор сиськами Марты. Оказалось, что она со мной солидарна.

– Дунуть хочешь?

С ответом я не мешкался.

– Хочу.

Я где-то слышал, что под кайфом секс становится более чувственным, мне захотелось это проверить.

– А у тебя есть?

– Есть в комнате немного. От Ника на память осталось. Я сейчас вернусь.

Пока Марта забивала в соседней комнате бонг, я вспоминал о своих предыдущих опытах с дурью. Если честно, я всегда побаивался этой дряни. Мой опыт знакомства с миром наркотиков по большей части был печален. Бэд-трипы случались намного чаще, чем смех, мимолетные прозрения, сушняк и повышение аппетита. Не знаю с чем это связано. Может быть, у меня была какая-то непереносимость веществ в составе наркотиков, как у народов севера спирта. Может, потому что папа с мамой говорили, что наркотики – это зло, и потому я заранее их побаивался. Как бы то ни было, перед употреблением и во время затягов, меня часто накрывали панические атаки, которые, как правило, влекли за собой далеко не самые лучшие переживания. По этой причине употреблял я крайне редко, и лишь в тех случаях, когда обламывалось.

Марта вернулась и приземлилась на пол.

– Давай ты первый.

– А что это?

– Марихуана, кажется. Ну, так что, ты будешь дуть?

Я слышал, что от марихуаны не умирают. Что ж, была не была.

Я поднес зажигалку к траве, зажег и глубоко затянулся. В юности я увлекался плаванием, поэтому мог удержать в себе дым достаточно долго. Спустя секунд сорок я выдохнул.

Марта ждала.

– Ну как?

– Пока не знаю.

– Дай мне.

Я протянул ей бонг, в котором оставалась еще половина дури, и зажигалку. Марта провела аналогичную моей процедуру. В бассейне она была не частым гостем. Едкий ароматный дым застелил ее лицо.

Знакомое чувство пробежало вдоль моего тела. Ну нет! Опять.

– Ну все, мне пиздец, – лишь успел сказать я, и комната, а вместе с ней и Марта стали недосягаемы. Я отправлялся в ад. Я знал это.

Сначала ты думаешь, что все хорошо и тебя вот-вот отпустит. Но потом приходит последняя трезвая мысль – все только начинается, после этого вагонетка резко срывается вниз навстречу всем девяти кругам бэд-трипных горок. Тебе кажется, что ты ясно и четко говоришь о том, что тебе плохо, просишь отвести в ванную или помочь проблеваться, и удивляешься, что тебя не понимают. На самом деле объяснение этому простое – ты не открываешь рта, все, что ты говоришь, ты говоришь про себя. Потом мысли начинают путаться. Они отрывочны, нелогичны и незакончены. Накладываясь друг на друга, начинают напоминать шар из папье-маше. А в центре этого шара, одна единственная мысль – когда же, сука, меня отпустит? Это длится недолго: две минуты или час. Хаотичность мыслей в мозгу сопровождается провалами в памяти, из-за которых обстановка меняется и ты не понимаешь, как допустим, оказался на полу на балконе, хотя десять секунд назад облизывал Марте стопы. Мозг, возмущаясь, кричит: «какого хера ты делаешь со мной, уебок!», пытается спасти себя, но выходит это у него с сомнительным успехом.

Марта втыкала в телефон и жрала хлебные крошки с простыней. Меня она не замечала.

А потом произошло то, чего раньше со мной никогда не случалось. Я умер.

В тот момент я думал именно так. Я пытался закричать, позвать на помощь ту суку, что сидела на кровати, но вместо этого валялся на полу в позе эмбриона и испытывал колоссальные муки.

– Вечные муки ада. Вечные муки ада. Вечные муки ада, – шептал я себе под нос (на самом же деле голос звучал в той части мозга, которая еще не успела выкипеть).

Я и правда думал, что умер, а теперь расплачиваюсь за свои грехи. Мое тело уже благополучно оплакано, переварено и высрано могильными червями, осталась лишь душа, которой теперь из-за долбоебизма своего хозяина суждено вечно мучиться. Ее словно бы разрывали раскаленными крюками на тысячу кристражей.

Мне казалось, что прошла вечность, прежде чем боль отступила. Я по прежнему был мертв, ведь было темно (как оказалось одна бездушная тварь просто выключила свет). Я начал молиться. Естественно, про себя.

– Да святится имя твое, да будет воля твоя! Прости, Господи! Еси на небеси, не пей из-под крана, не кури марихуану, люби маму… О, рэпчик, надо бы записать…

И тут боль и мучения вернулись снова. Привет вечность.

Оставалось ждать, что все опять прекратится, и я, наконец, смогу помолиться нормально. Прошло пару тысяч лет, и мне представилась такая возможность. Страдания отступили. И я закричал, так громко как мог. Снизу застучали по батареям. Прооравшись я начал молиться опять.

– Прости меня, Господи, пожалуйста, я… Стоп! – в мозгу раздался дзынь – микроволновка закончила работать. – Я же не верю во всю эту мифологию, а значит, молитва ничем не поможет…

Я подождал. Ничего. Ад закончился. Я нашел из него лазейку. Спустя пятьсот ярдов дерьма, я наконец то мог сказать: «Иди на хуй, Шоушенк»! Я понял! Это все для того, чтобы я передохнул и сам догнал, за что страдаю.

Тут включился свет. Там, где кончался ковер и начиналась стена, находились стопы Марты. Приглушенно, словно сквозь яичную скорлупу, я услышал ее голос:

– Чего случилось, ты чего орешь?

Я умер. А значит она говорит с кем то другим. Призракам до этого дела нет. У меня есть дела поважнее, например, узнать от чего я умер.

– Будем рассуждать логически. Я слышал, что от марихуаны не умирают, значит умер я от чего то другого. Но от чего? Марта состояла в какой то секте, одурманила меня, пригласила своих друзей-сектантов, они нарисовали на стене пентаграмму, прибили меня к ней, отрезали мне голову и пришили на ее место козью? Вполне правдоподобно.

Версия была единственная, а потому я решил ее придерживаться. В доказательство осталось найти нож, которым меня обезглавили.

Я смутно припоминаю, что было потом. Я был словно Ежик в тумане, искал не лошадь, но спасение, а долбанный Медвеженок выставил меня за дверь, чтобы я «не дай Бог не натворил хуйни, ведь пошел на кухню и требовал, чтобы мне предоставили нож», а потом этот Медвежонок выставил меня за дверь. В итоге я оказался на улице.

Я сидел на бетонной плите и тщетно пытался вспомнить причины своей смерти. Про обезглавливание сектантами я уже позабыл. Может быть, я выпал из окна? Потрогал голову – не раздроблена. Может, решил поиграть в самурая и сделал себе харакири? Но на футболке не было следов крови. Я разглядывал запястья, порезов на них не было.

А потом вновь начались провалы. И еще паника. Было темно. Было холодно. Помню, что бежал. Не помню от кого. Помню, как уставший приземлился на бетонную плиту у незнакомого мне подъезда незнакомого мне дома. Помню, что плакал, не понимая, от чего же я все-таки умер. Помню, как какой-то мужик предложил мне помощь. А я ответил, что он может мне помочь, если подержит видеокамеру, пока я буду трахать его жену. Мне было совершенно не важно, что я говорю, я же был призраком. После этого уже ничего не помню.

Очнулся я утром на кушетке в отделении острых отравлений.

повесть(придумать название) (Автосохраненный).docx.

Глава 9.

Я поддерживал все фантазии и просьбы Марты. Нам было весело. Мы чувствовали, что может и неправильно, но не совсем бессмысленно коротаем жизнь. И вот одним выходным днем, Марта, расхаживающая по моей комнате в том, в чем мать ее зачала, неожиданно подлетела ко мне с горящим безумием в глазах и весело произнесла:

– Я хочу еще члена. У тебя есть на примете симпатичный друг?

Потом я долго пытался откашляться.

На следующий день я позвонил Максу.

– Привет, – начал я. – Максим, тут такое дело… Ты никогда не думал о сексе втроем?