– Я слышал, – наконец сказал он, и я слегка выдохнула. – По словам Эктора, ты довольно громко выражала свое недовольство.

– Не делай так больше. – Слово «пожалуйста» осталось непроизнесенным, но я чувствовала его всем своим существом. Погодите… – Ты можешь читать мои эмоции. А мысли?

Он поднял брови.

– Хвала Судьбам, твои мысли я читать не могу.

Меня охватило облегчение… «Хвала Судьбам»? Я вперила в него взгляд, но придержала замечание.

– Ты говорил, что твоя способность читать эмоции перешла к тебе от матери?

– Да. – Он поднял стакан. – Ее семья ведет происхождение из двора Лото – двора Первозданного Эмбриса.

Во мне вспыхнул интерес.

– Как звали твою мать?

– Миселла.

– Красивое имя.

– Да.

Я опустила взгляд на тарелку.

– Должно быть, тяжело не знать матери. Я не знала отца, так что… – Я сжала губы. – Ты ее навещаешь?

Я предположила, что она ушла в Долину.

– Нет.

Я взглянула на него, думая о своем отце.

– Есть какие-то правила? Против того, чтобы навещать ушедших близких?

– Как Первозданный Смерти я рискую уничтожить души смертных, если они находятся в моем присутствии какое-то время, по крайней мере тех, кто прошел суд. Так заведено, чтобы помешать Первозданному Смерти создавать свою версию жизни. Для богов и смертных нет особых правил, но это было бы неразумно. Визиты к умершим любимым могут привести к тому, что и живые, и ушедшие захотят невозможного, будь то продолжать видеться с любимыми или вернуться к живым. Умершие начнут покидать Долину, и это ничем хорошим не кончится.

Я подумала о духах в Темных Вязах. Тех, кто отказался идти в Страну теней. Их голоса никогда не звучали радостно. Только печально и потерянно. Становятся ли покинувшие Долину Тенями, о которых говорила Дав? В любом случае я не желала такой участи отцу, которого никогда не знала. И никому бы не пожелала.

Разве что Тавиусу.

Было бы хорошо, если он обрел такую судьбу.

Эш наклонился вперед. Я не слышала и не видела, как он двигался. Но почувствовала, что он стал ближе, и это не имело смысла. Но когда подняла голову, оказалось, что я права. Он взял упавшую мне на лицо прядь волос и заправил за мое плечо.

– Еда остывает.

Я кивнула, и он откинулся назад. Чувствуя себя глупо, я смотрела, как он накладывает себе почти столько же еды, только гораздо больше бекона.

– Значит, ты ешь пищу? – спросила я.

Мои мысли вопреки воле перенеслись к разговору с Эйос.

Он поднял взгляд и сказал, растягивая слова:

– Да. Я не выживу, если буду поглощать только души проклятых.

Я воззрилась на него.

– Шучу. – Он изогнул губы. – Насчет душ.

– Надеюсь, – проворчала я. – Я не знала, нужно ли Первозданным есть или…

Я заставила себя пожать плечами.

– Мы можем прожить какое-то время без еды, гораздо дольше, чем смертные. – Он сделал глоток виски. – Но в конце концов слабеем. А если мы продолжаем слабеть, то становимся… чем-то совершенно иным.

– Что это значит?

Он поймал мой взгляд.

– Ешь, а я буду рассказывать.

Я подняла бровь.

– Это подкуп?

Он повел плечом и откусил сосиску.

– Если это сработает, можешь называть как хочешь.

В список моих любимых вещей не входило, когда меня принуждали к чему-либо, даже поесть, как бы я ни была при этом голодна. Но я все же наколола на вилку яйцо, потому что любопытство во мне всегда было сильнее.

– Доволен? – спросила я с набитым ртом.

Он изогнул губы. Должно быть, из моего рта выпал кусочек яйца и плюхнулся на тарелку.

Все мое обучение пропало впустую. С соблазнением у меня выходило ужасно.

Но он улыбнулся шире, и, к моему удивлению, больше из моего рта ничего не выпало. У меня каждый раз захватывало дух от его улыбки и того, как она озаряла его лицо и заставляла глаза переливаться серебром.

Эш усмехнулся.

– Очень.

– Великолепно.

Ухмыльнувшись, он прожевал сосиску и проглотил.

– Мы можем слабеть, – сказал он, и у меня задрожала рука. – Страдать от голода и ран. В том числе.

Я быстро отпила лимонад. Слишком хорошо представляя, что означает «в том числе».

– И что потом?

– А потом, когда мы ослабеем от голода и истощения, мы можем стать чем-то более… примитивным. Чем-то первобытным. – Он проглотил еду. – Вся наша видимость человечности слетает, а под ней оказывается то единственное, чем мы являемся.

Глаза цвета грозовых туч заглянули в мои.

– Ты бы не захотела оказаться рядом, если такое случится.

У меня по спине пробежал холодок.

– Такое происходит только с Первозданными?

Его густые ресницы опустились, Эш покачал головой.

– Любой Первозданный когда-то был богом, льесса. Из мощной кровной линии, но все равно богом. То, что происходит с Первозданными, с богами может случиться еще скорее.

– О, – прошептала я, едва чувствуя вкус сладкого сока и соленого бекона. – Но тогда вы можете покормиться, верно? Чтобы такого не случалось.

– Они могут.

Что-то в том, как он это сказал, привлекло мое внимание.

– Ты можешь.

– Могу, – подтвердил он, кладя вилку рядом с тарелкой. – Но я не кормлюсь.

Я нахмурилась.

– Никогда?

– Больше нет.

Мое недоумение усилилось.

– А если ты ослабеешь?

Он поднял взгляд на меня.

– Я позабочусь, чтобы такого не случилось.

А что насчет того случая, когда я пырнула его кинжалом? Он тогда вообще не ослабел? И почему он не кормится? Мы оба некоторое время молчали, видимо, сосредоточившись на еде.

Вытерев пальцы салфеткой, я больше не могла сдерживаться.

– Ты был пленником?

Эш не ответил. Он сидел, устремив взгляд прямо перед собой, и поглаживал большим пальцем край стакана.

– Я много кем был.

Я смяла салфетку.

– Это совсем не ответ.

Эш перевел взгляд на меня.

– Да, не ответ.

Подавив раздражение, положила вилку рядом с тарелкой, прежде чем сделать ею что-нибудь неразумное. Мне хотелось знать, что именно он имеет в виду, и не из пустого любопытства. Я могла понять, что Первозданные нападают друг на друга, переходя границы дозволенного, но держать кого-то из них в плену?

И я хотела ошибаться. Хотела, чтобы он имел в виду что-то другое. При мысли, что его – или вообще кого-то – держали в плену без веской причины, у меня внутри все переворачивалось, и я начинала ему сочувствовать. А мне нельзя этого делать.

– Не было бы проще, если бы мы на самом деле узнали друг друга? Или ты предпочитаешь, чтобы мы оставались незнакомцами?

– Я бы не хотел этого. Если говорить откровенно, Сера, я бы желал, чтобы мы опять оказались так же близки, как тогда на озере.

Он поймал и удержал мой взгляд, а мое дыхание истончилось. Он провел кончиками клыков по нижней губе, и мои вены затопило жаром. Я тоже этого хотела. Разумеется, из-за моего долга.

– Я очень этого хочу, но некоторые вещи не обсуждаются, Серафена. Это одна из них.

Я отвела взгляд. Мои плечи напряглись, когда я решила надавить на него. Но я тут же усмирила это желание. Не только потому что если узнаю о нем больше, это… помешает мне исполнить долг, но и потому что есть вещи, которые не обсуждаются. Моя мама. Тавиус. Ночь, когда я выпила снотворное. Правда о том, каково мне было дома. Я понимала, что о чем-то очень тяжело говорить.

Мое внимание привлек тихий жалобный звук. Я наклонилась, и над краем стола появилась маленькая зеленовато-коричневая овальная голова.

Я уставилась на крохотного дракена, который вытянул длинную тонкую шею и зевнул.

Эш вскинул бровь.

– Что? Я даже не знал, что она здесь.

Я уронила салфетку.

– Как ее зовут?

– Джадис, но ей недавно пришлось по душе имя Джейд, – объяснил Эш, а дракенка хлопнула крылом по столу и начала рассматривать блюда. – Удивительно, что она так долго проспала. Обычно она просыпается, как только учует запах еды.

Дракенка заверещала и положила на стол передние лапы. Когти на них были крохотные, но уже настолько острые, что ими можно ломать дерево. Крылышки казались почти прозрачными, а ее глаза стали вдвое больше, когда она увидела остатки еды.