Своим обычным мягким и задумчивым голосом она рассказывает ему о том, что в её семье она самая младшая, о том, что её сестра старше и имеет больше общего с их матерью, и как иногда кажется, что они настроены против неё. Она как бы на расстоянии от них, запоздалая мысль. Её мать и сестра любят её, объясняет она, и она любит их. Но это не то же самое. Она рассказывает о своём отце, человеке, которого никогда не знала, и о том, как ей больно осознавать, что он бросил её, даже не взглянув на неё. Она надеется стать журналистом, автором важных и убедительных работ, которые информируют, помогают и бросают вызов людям. И она говорит о своём желании иметь собственную семью, чтобы однажды иметь возможность жить жизнью, как в какой-нибудь книге, которую она представляла с детства. Муж, дети, много домашних животных, хороший дом и достойная работа, любить и быть любимой — это её мечты.

— Это хорошие мечты, — говорит он ей, прижимая её к себе, обвивая руками её мягкие, нежные плечи.

Но даже тогда он не может быть уверен, действительно ли это он на пожарной лестнице, или он просто играет роль, которая соответствует сцене, как он это часто делает. Может, и нет разницы. Для Ленни никогда не существовало разницы.

— Это всё мечты, — грустно говорит она, — по крайней мере, для меня.

— Ты достигнешь их.

— Но не с тобой.

Снежинки собираются в её тёмно-рыжих волосах, как сахар. Он нежно проводит рукой по её голове. Тепло его пальцев растапливает снег.

— С кем-то ещё, — говорит он, — с кем-то, кто может дать тебе жизнь, которую ты хочешь и заслуживаешь.

— Это не имеет значения. Вы все оставите меня. Все так делают. Мой отец бросил меня, оба бойфренда, которые у меня были до того, как ты появился у меня, даже мои школьные друзья бросили меня. Это то, что делают со мной люди.

— Даже когда это закончится, мы всегда будем друзьями, Шина. Если я тебе когда-нибудь понадоблюсь, я буду рядом.

Она улыбается ему, но он видит, что она верит в это не больше, чем он.

— Возможно, ты захочешь быть рядом, — говорит она, её глаза становятся влажными, — но тебя не будет.

— Почему ты плачешь?

Она кладёт голову ему на грудь.

— Я люблю тебя, Ленни.

Она впервые говорит ему об этом. В ответ он чувствует панику.

— Я люблю тебя, — снова говорит она.

Он не отвечает, делает вид, что не слышит.

— Не злись.

Со вздохом он ускользает от неё, прихватив с собой достаточное количество одеяла, чтобы оставаться укрытым, когда он прислоняется к перилам и смотрит на общественные места.

— Я не злюсь.

— Что тогда?

— Я не хочу, чтобы ты любила меня.

— Любовь не заботится о том, что кто хочет.

— Я сказал тебе, как всё будет. Я никогда не лгал и не вводил тебя в заблуждение.

— Я знаю, что ты не чувствуешь того же. Всё в порядке, я…

— Откуда ты знаешь, что я чувствую?

— Я знаю, что ты не любишь меня в ответ.

Пройдут годы, и Шина будет потеряна для него навсегда, прежде чем он поймёт, что любил её.

Не говоря больше ни слова, она сбрасывает одеяло и медленно встаёт, вцепившись руками в перила. Ленни, всё ещё сидящий в углу пожарной лестницы, смотрит на неё. Она стоит обнажённой перед ним и остальным городом, её бледная кожа такая белая в контрасте с её рыжими волосами. Снег падает на неё, и она дрожит, но не пытается прикрыться.

— Что ты делаешь? — ошеломлённо спрашивает Ленни.

Руки Шины скользят вниз по её груди, по животу и между ног. Её глаза не отрываются от его взгляда, даже когда её рот открывается. Она похожа на животное в жару, побеждённое и неспособное бороться с желанием, пробегающим через неё. Её губы кривятся в безмолвной ухмылке, глаза полны страсти.

— Шина, — говорит он, потянувшись к ней. — Стой, ты…

Её пальцы проникают глубже внутрь неё, и она стонет, задыхаясь от собственной слюны, когда её грудь соблазнительно вздымается. Она смотрит на город, надеясь, что кто-то ещё её видит, соблазняя мир посмотреть.

— Иисус…

Ленни вскакивает на ноги и накидывает на них одеяла. Когда они падают на их обнажённые тела, он обвивается вокруг неё и зарывается лицом в её шею. Вместе они возвращаются в квартиру.

Ночь сворачивается, скользит и бежит, как тёмные пороги, живая и яростная, меняющая всё на своём пути, постепенно ломающая её, растворяющая слои времени и расстояния, пока то, что давно погребено в ней, не начинает всплывать, рождаясь заново среди бойни тьмы, предполагаемое искупление. Забытые голоса проносятся сквозь года, камни прыгают по гладкой воде, мысли мчатся сквозь безумие грёз и ночных кошмаров.

«Очисти меня от моего греха…»

Они вместе в квартире. Соседи Шины по комнате все уехали домой на выходные, поэтому в квартире тихо и пусто. Их занятия любовью завершились, она и Ленни лежали в постели, разделяя косяк, уже не закутавшись в одеяла, а друг друга, тела влажные и тёплые.

— Я не могу понять тебя, — говорит он, выдыхая и передавая ей косяк.

— Я не знала, что ты пытаешься.

— В ту минуту, когда я думаю, что знаю тебя, ты делаешь то, чего я никак не ожидаю.

— У каждого есть две стороны, Ленни.

— Но не все их показывают.

— Я не показываю и ту, и другую всем.

— Только мне?

Она возвращает косяк.

— Я этого не говорила.

— Ты такая тихая, застенчивая и невинная, и вдруг ты выходишь из-под контроля, ты ведёшь себя как…

— Шлюха?

Он смотрит на неё, пытается прочитать её глаза. Ничего не выходит.

Или это всё, что он видит? Пустоту?

— Тебе нравится эта сторона меня? — спрашивает она. — Это заводит тебя, не так ли?

— Да, иногда.

— И?

— Это действительно ты или просто то, что, как ты думаешь, я хочу?

— Это имеет значение?

— Конечно, это имеет значение.

— Почему?

— Потому что, если это не ты настоящая, как я могу узнать тебя?

— Тебе не обязательно знать меня, — напоминает она ему. — Совсем.

— То, что это не будет длиться долго, не означает, что мне на тебя плевать. Мне не плевать, хорошо? Нет.

Она мечтательно улыбается.

— Я верю тебе.

— И эта твоя сторона беспокоит меня.

— Почему?

— Тебя это не пугает?

Она опускает голову ниже к его груди, уткнувшись носом в его сосок.

— Всё время.

— Тогда зачем ты это делаешь?

— Ты спрашиваешь, как будто у меня есть выбор.

— А его нет?

Он снова предлагает ей косяк. Она отмахивается.

— Это такая же настоящая я, как и моя милая невинная сторона.

— Может быть, так всё и есть. Тебе всего девятнадцать. Ты ещё не знаешь, кто ты.

— А ты?

— Нет, не совсем знаю, но… — он делает ещё одну затяжку и бросает косяк в пепельницу на тумбочке.

— Возможно, я больна. Может быть, я нимфоманка или что-то в этом роде.

Он не может понять, шутит ли она.

— Ты пытаешься найти свой путь и определить себя одновременно. Мы оба такие.

— А что, если всё наоборот? Что, если это так просто и всегда находится внутри нас, и всё, что нам нужно сделать, это прислушаться и открыться этому?

— А что, если однажды это поставит тебя в очень плохую ситуацию?

— У всего есть последствия, Ленни. Но одно я знаю точно: мы никогда больше не будем такими, как сейчас. Всё это будет вчерашним днём ​​и воспоминаниями, прежде чем ты это узнаешь. И мы оба оглянемся назад и отдадим всё, чтобы снова стать молодыми и счастливыми хотя бы на день, на час. Что бы ни случилось, хорошее или плохое, мы больше никогда не почувствуем себя неуязвимыми.

— Но мы не неуязвимы.

— Нет, это иллюзия. Но это красиво, ты не находишь? Это недолговечно, но это так прекрасно, что иногда мне хочется плакать, потому что я знаю, как и все остальные, мы станем старше и забудем, как быть такими, — она приподнимается на локтях, и её волосы падают ей на лицо. Она отталкивает их за ухо и наклоняется ближе, её грудь прижимается к его груди. — Возможно, нам вообще не нужно тратить свою жизнь на поиски себя. Может быть, мы начинаем со знанием дела и с самого начала всё делаем правильно, а время и возраст сбивают нас с толку. Может быть, так мы теряем себя. Разве это не может быть? Может быть, мы тратим жизнь не на то, чтобы найти себя, а на то, чтобы вернуть всё, что мы потеряли?