– Вот и помолчал бы, – мрачно посоветовал невесть откуда вывернувший «цирковой» и «коренной», голый по пояс и с полотенцем на шее. Бывший дрессировщик и теперешний хам – впрочем, вежливостью он вполне мог и раньше не отличаться – плюхнулся на белоснежный диван, задрав ноги на низенький столик. – Без твоего бубнежа не знаешь, куда деваться.

– А чего там, с Лиской-то? Всё плохо? –похоронно-сочувствующим голосом спросил седовласый.

– Да откуда я знаю! – огрызнулся Саша. – Молчит, как партизан.

– Но денег-то дашь?

– Не сейчас – это точно. Надо сначала разобраться, во что она вляпалась, а потом уже думать, что с этим… гуано делать. Ты последи, чтоб Лиска ещё какой дури не натворила, окей? А то побежит к кому-нибудь занимать.

– Побежит, – согласился маленький. – Вот задницей чую, побежит.

– Ну а я про что? Мань, ты чего стоишь?

– А что вы мне предлагаете? Лечь? – очень вежливо поинтересовалась Мария Архиповна.

Седоволосый хмыкнул многозначительно и, больше ни слова не сказав, куда-то убрался. Саша хмыкать не стал, просто откинул голову на спинку дивана, задумчиво и перевёрнуто глядя на Мельге снизу вверх.

– Я тебе предлагаю пока сесть, – подумав, сообщил господин Добренко. – А там посмотрим. И чего ты злишься? Видишь, странные какие-то дела у нас творятся. Лиска мне не посторонний человек, помочь надо.

– Вижу. И очень надеюсь, что ваши проблемы решаться в ближайшее время и самым счастливым образом, – отчеканила Мария Архиповна, как то сразу осознавшая, что она-то как раз человек совершенно посторонний.

А то, что этот вот её из реки тащил, сангрией поил, «за жизнь» беседы беседовал и даже вроде бы от капитана немножко защитил… Ну, не защитил, она и сама неплохо справилась, но эдак шуганул боровика… В общем, это всё абсолютно ничего не значит. Он, видимо, сам по себе такой, спаситель. Робин Гуд, защитник всех униженных и обделённых.

И вот от этой мысли – совершенно здравой и верной, между прочим – стало как-то особенно обидно.

***

Телефон не звонил, а заходился истошно. Видимо, ему до ужаса надоело трезвонить в пустом доме, но тому, настырному, кто на другом конце провода висел, ведь не объяснишь, что нету никого.

Маша, по уже сложившейся традиции споткнувшись о половичок и едва не снеся столик, схватила трубку, зная прекрасно, кому это она так срочно понадобилась.

– Где ты шляешься, шалава? – вызверилась Ирина, не успев дослушать робкое: «Алло!» – Ну, чего молчишь?

– Думаю, – честно призналась Маша.

– О чём ты думаешь, убогая? – жалостливо протянула сердечная подруга.

– Да как бы объяснить половчее? Ну, наверное, так. Для начала я утонула.

– В сортире?

– В Мухлоньке. Мне ногу свело. Вернее, конечно, утонула-то я не до конца, но почти. А так меня спас местный Робин Гуд и его верный пёс.

– Маш, ты вот сейчас чего городишь? – серьёзно спросила Ирка.

Мария почти видела, как подруга настороженно выпрямилась, отложив свой дивный мундштук вместе с пахитоской в пепельницу.

– Я не горожу, я рассказываю, где шлялась, – поправила подругу Мельге, наматывая витой шнур на палец. – Потом меня хотели посадить в тюрьму. Но, по-моему, это так, несерьёзно. Просто у него начальство и отчёты, а демонстрировать своё усердие и плоды работы надо.

– Кому надо?

– Капитану Боровику. Вообще, у него фамилия другая, но я её не помню, эта больше подходит. Значит, после тюрьмы я рыдала в жилетку совершенно постороннему мужчине и рассказывала, как меня предали и продали.

– Какому мужчине?!

– А сейчас я вдруг осознала, что на самом деле вся моя жизнь была в Павле и в работе. И больше ничего не было.

– Машка, я сейчас собираюсь и приезжаю, – совсем уж серьёзно, просто-таки смертельно серьёзно сообщила Ирина.

– С санитарами? – в тон ей уточнила Мария.

– Пока одна, а там посмотрим.

– Ир, а ты помнишь, как мы на турбазу ездили? На Ивана-Купалу, что ли? Точно, ещё венки в Волгу пускали и через костёр прыгали.

– Помню, – настороженно ответила Ирка. – Тогда ещё Артём напился так, что в тот же костёр едва не свалился. На втором курсе, да? А что? Ты чего это вдруг в воспоминания ударилась, Мельге? Кислородом передышала?

– Меня тут женщина одна, между прочим, точно знающая секрет вечной молодости, блинами накормила и пюре с сардельками. Вернее, пюре она переслала, а сама не пришла, наверное, из деликатности. Но почему-то я думаю, что сегодня обязательно появится.

– Ты точно бредишь!

– Я не брежу, – Маша потёрла лоб, – я спрашиваю. Вот почему нам ни до кого никакого дела нет? Заложили себе в башку программу – и вперёд, к достижению целей.

– Ну, началось, – облегчённо протянула Ирина и Мария представила, как она откидывается на спинку кресла, цепляя свой мундштук. Кресло, понятно, чип-энд-дейл, мундштук янтарный и антикварный.– Страдания о несовершенстве личности в частности и русской пассионарности вообще. Слышь, Мельге, ты неправильно страдаешь! Русские классики предпочитали делать это в Баден-Бадене или, на крайняк, на Ревьере.

– Машенька! – закричали с крыльца. – Мы к вам, можно? Или вас дома нет?

– Это что такое? – изумилась в трубку сердечная подруга.

– Это меня кормить пришли, – заторопилась госпожа Мельге. – Всё, Ириш, перезвоню.

– Эй, блаженная, много жрать вредно! – уже издалека предупредила Ирка.

– А у меня личный фитнес-тренер появился. Звать Арей, красавец-мужчина и, вообще, альфа самец.

– Ма-аш! Так мы зайдём? – это опять с крыльца.

– Заходите, – завопила в ответ Мария Архиповна и протараторила шёпотом в телефонную мембрану: – Мне на самом деле пора. Надо ещё где-то раздобыть шорты и какие-нибудь кроссовки.

Удивление, хлынувшее из телефонной трубки, было таким плотным и весомым – хоть рукой трогай, хоть ножом режь. Зато как раз оно позволило эту самую трубку положить и сделать вид, что разговор окончен к удовольствию обеих сторон.

– Машенька, мы к вам по делу, – на веранде затопало стадо лошадей. Или, всё-таки, у лошадей не стадо? – Как к образованному человеку. Саша сказал, что у вас бизнес, ну вот мы… – И только после этих слов в дверном проёме показалась Алла – в руках здоровенное блюдо, накрытое салфеточкой, – и продавщица Оксана – с пустыми руками, зато зарёванная так, что лицо «зефирки» пестрело странными, почти пурпурными пятнами. – Я тут ещё драничков нажарила, ты поешь, они и холодные очень вкусные.

– Мань, спаси ты меня, ради бога! – плакальщицей взвыла Оксана, отпихивая с дороги учительницу. – Вот те крест, хоть в Мухлоньку кидайся!

– А в чём дело-то? – Маша поспешно вскочила с дивана, примерещилось ей, что продавщица сейчас не в речку, а на колени кинется.

– Да мужики на нас с папкой осерчали! Говорят, мы всё село задумали отравить! И теперь они под это дело хотят магазин поджечь! Уж за вилы схватились!

– Вилы – оружие пролетариата, – пробормотала госпожа Мельге навроде тех же классиков, переживающих за русскую пассионарность в Баден-Бадене. – Только чем я-то могу помочь?

– Ну пожа-алуйста! – сиреной, и вовсе не сладкоголосой, а, скорее, пароходной, взвыла Оксана, заламывая руки. – Совсем, что ли, пропадать?

– Саша сказал, у вас бизнес, – Алла огорчённо сложила брови домиком. – Вот мы и подумали, вы умеете всякие такие вопросы решать.

Вопросы решать Мария Архиповна умела. По крайней мере, сама она в этом была глубоко убеждена. Да и что, в самом деле, людям пропадать? Тем более, Саша ведь сказал, чтоб ему провалиться, длинноязыкому. Поэтому пришлось идти. Вот только подходя к злосчастному магазину Мария осознала, что так и не умылась, и не переоделась, и не причесалась даже. С другой стороны, эдакий диковинный внешний вид можно, наверное, было счесть за попытку мимикрии под местное население.

К сожалению, это самое население никаких таких попыток не оценило. Мужики – а собралось их у магазина действительно немало, человек десять, никак не меньше – на появление новых персонажей отреагировали хмуро.