– Только до Советской, а там пустырь и лесок. Не волнуйся, Арей дорогу знает, не заблудишься.

– Я и не волнуюсь, – дёрнула подмерзшим плечом Мария. – А зачем его так рано выгуливать? Тут же не город, выпустил во двор и всех дел.

– Он же маламут[2], – Саша покосился на неё и в его взгляде промелькнуло что-то сильно смахивающее на: «Ты что, умственно отсталая?», а, может, и на что-то более конкретное. – Чего ему во дворе делать? – Маша замялась, соображая, как бы покорректнее сформулировать, что собакам положено делать во дворах, а так же парках, аллеях и кустах. – Он серьёзный пёс, не болонка, с ним заниматься надо. По жаре с такой шкурой не побегаешь, мигом гипотермия хватит. Вот мы их и выводим до рассвета и уж после того, как солнце сядет.

– Ага, – согласилась госпожа Мельге, напрочь сражённая «гипотермией». – А у тебя много собак?

– Немного. Сейчас, кроме Арея, ещё пятеро.

– А «мы» – это кто? Ты сказала, что «мы выводим».

– Мы – это я и мои помощники. – Саша опять покосился на неё и усмехнулся непонятно. – У меня два парня работают. И Лиска, ветеринар, но она приходящая.

– Поня-атно, – протянула Маша, соображая, чего бы ещё такого спросить. Про ветеринаров и помощников слушать было не очень интересно, а идти молча не хотелось. – А почему ты Арея отдельно выгуливаешь? Или это специально для меня?

– Нет, – Добренко досадливо мотнул головой так, что бараньи колечки волос под короткими хвостиками банданы дрогнули. – Он агрессивный.

– Кто агрессивный? – не сразу поняла Мария, с чего-то засмотревшаяся на эти самые колечки.

А ещё на смуглую шею, как и руки, тоже будто перевитую верёвками жил и вен, с выступающим бугорком позвонка над растянутым воротом футболки – вот ведь красота какая, было б на что смотреть, не то что засматриваться.

– Кто, кто! Дед Пихто! – разозлился Саша, не подозревавший о внезапно возникших визуальных пристрастиях госпожи Мельге. – Хозяева его бывшие. Почти два года собакой вообще не занимались, а потом на ЗКС[3] отдали, кретины! Вот у него крыша и поехала. Бросаться стал.

– На людей? – осторожно спросила Мария, косясь на весело помахивающий пушистый хвост.

– Да нет, до этого не дошло, на других собак. А потом ещё оказалось, что он не выставочный и не племенной, глаза-то голубые[4]!

– И что?

– И ничего. Заплатили за щенка будь здоров, а с него ни прибыли не получить, ни славы, да ещё кидается. Ну и решили усыпить.

– Как? – ахнула Маша, позабыв даже шагать.

Арей обернулся, глянул недоумённо: «Ты чего?»

– Да просто. Как усыпляют? – Саша всё-таки сплюнул. – Спасибо, ветеринар знал, что я маламутами занимаюсь, ну и привёз сюда. Теперь вот… реабилитирую. А куда его девать?

– Не надо его никуда девать, – неожиданно насморочным голосом прогундосила Мария Архиповна.

– Разберёмся, – ответил Добренко на манер капитана Петра Александровича. – Готова?

– К чему? – удивилась Маша.

Только вот удивляться оказалось некогда, потому что Саша свистнул.

***

– Стой, Арей, – из последних сил просипела Мария, очень стараясь не выплюнуть собственные лёгкие. – Стой, кому говорю?

Пёс, будучи уверенный, что говорят совершенно точно не ему, никак и не отреагировал, как пёр буром, волоча за собой вконец изнемогшую госпожу Мельге, так и продолжал переть. Кажется, он её вообще не замечал, а, может, даже и не подозревал, что на другом конце поводка что-то болтается. По крайней мере, несся он словно бы не прилагая ни малейших усилий и будто это ничего ему не стоило.

А там, то есть на другом конце поводка, на самом деле болтался не кто-то, а что-то, потому как человеком Маша перестала себя чувствовать уже довольно давно – так, некая издыхающая субстанция, сосредоточенная исключительно на том, чтобы не выпустить скользкую пластмассу ручки, да не потерять проклятые балетки, в этой бешеной гонке участвовать категорически отказывающиеся.

Правда, мысль кинуть поводок и пусть Арей хоть за горизонт несётся, а сволочь Саша как хочет, так его и ловит, становилась всё привлекательнее. Собственно, в голове кроме неё, да ещё: «Сейчас сдохну!» – ничего другого и не осталось.

Маше было так плохо, как раньше не случалось. Правда через минуту стало ещё хуже: тропинка, заросшая не до конца вытоптанной травкой, вихляющая в радостном утреннем лесочке, вдруг резко забрала в гору. Тут уж Мария вцепилась в поводок обеими руками – не чтобы Арея удержать, а чтоб самой не свалиться, потому как ноги уже не успевали по тропинке перебирать.

Демон-пёс и того, что фактически уже волочит человека, да ещё и в подъём, не заметил. Ему было явно весело.

Остановился он резко и совершенно точно с умыслом, потому что Маша, не успевшая вовремя затормозить, грохнулась-таки, скатившись с тропинки точнёхонько под малиновые заросли и даже, кажется, ободралась. Но на это ей было абсолютно наплевать. Она лежала, прижавшись щекой к прохладной, чудесно влажной травке, и пыталась выдохнуть из груди прочно поселившийся огненный ком. За неимением других источников воды траву очень хотелось полизать, но на это не хватало ни сил, ни дыхания.

Что там тренер говорил о пользе беговой дорожки? А собачек вы выгуливать не пробовали?

Та самая «собачка» подползла на брюхе, улыбаясь во всю пасть, вывалив на сторону язык и умильно заглядывая в глаза. Ему всё очень нравилось.

– Уйди, – хрипнула Маша, отпихивая морду от своего лица. – Зубы хоть иногда чистить надо.

Арей не обиделся, улёгся рядышком, грея Марию мохнатым боком и это было абсолютно лишним, но отодвинуть его требовало таких усилий, что Мельге смирилась с грядущим перегревом, а шевелиться не стала, осталась лежать пластом.

– Нет, не уходи, пожалуйста! – послышалось сквозь навалившуюся дрёму. – Я обязательно что-нибудь придумаю, обещаю!

Пёс шевельнулся, поднял морду, насторожив уши и до Маши дошло, что голоса ей не приснились, кто-то на самом деле разговаривал за малинником. Вот и первому ответил второй, только слов не разобрать, слишком тихо, сплошное: «Бу-бу-бу».

– Ну раз здесь нету, так я поищу в другом месте, – это говорил снова первый, вернее, первая, то есть женщина. И, кажется, она едва сдерживалась, чтобы не заплакать. А, может, уже и плакала. – Я найду, вот увидишь! Где-то они должны быть.

Второй – явно мужчина – бубукнул коротко и недовольно.

– Хорошо, хорошо, обещаю, – зачастила женщина. – Я ещё поспрашиваю. Ты не волнуйся, я осторожно, никто не догадается.

– … два дня, – отрезал бубнящий, повысив тон. – У тебя два дня, не больше. Иначе последствия будут самыми плачевными и, боюсь, для тебя тоже. Если тебе наплевать на меня, то подумай о себе.

– Я знаю. Я в любом случае найду, или так, или так.

За малинником зашуршало, словно кто-то шёл по высокой траве и всё стихло. Маша тоже приподняла голову и насторожилась навроде Арея, но расслышала лишь приглушённые всхлипы, будто кто-то ревел, ткнувшись в рукав или зажав рот ладонью.

Вообще-то, происходящее её нисколько не интересовало. Вернее, не должно интересовать. Мало ли, какие у людей случаются трудности. До них госпоже Мельге нет никакого дела. Что странно, раньше-то и не было. А сейчас Мария обернулась, соображая, как бы глянуть одним глазком и не нашуметь. Только ничего толкового, кроме Саши, присевшего позади неё на корточки, не увидела.

Замеченный Добренко мотнул подбородком снизу-вверх, мол: «Ты чего?»

– Ну а ты чего? – укорила Маша Арея. – А ещё серьёзный пёс.

Зверь претензии не принял, оскорблено отвернувшись.

– Чего ты от него хочешь? Он же не сторожевая шавка, – буркнул спаситель. – Вставать собираешься? Обратно пора.

– Нет, я собираюсь тут жить, – честно ответила Мария Архиповна, ни про какое «обратно» слышать не желавшая. Да что там! Лишь при мысли, что вставать всё-таки придётся, в животе начинало склизко подрагивать. – Там плачет кто-то. Может спросить? Вдруг, помощь нужна.

Саша продемонстрировал свой коронный жест – пожал плечами.