Иоганн и еще несколько мужчин помогали поддерживать порядок и выделили один из углов под уборную, поставив там ведро и занавесив его свисающим с потолка одеялом, предоставляющим хоть какое-то уединение.

Мне удалось дать детям немного еды и несколько глотков молока. Немного утолив голод, они свернулись на сене и уснули.

Света не было, но его и не требовалось, чтобы представить себе страх и печаль на лицах всех путешественников. Условия, в которых нас перевозили, не оставляли никаких иллюзий относительно дальнейшей нашей жизни. Я больше не могла сдерживаться и, уткнувшись Иоганну в плечо, зарыдала. Но слезы не приносили облегчения. Чем сильнее я плакала, тем больше погружалась в отчаяние.

– Не плачь, милая. В лагере все обязательно наладится. В тридцать шестом году много цыган вывозили из-за Олимпиады, но через несколько месяцев им разрешили вернуться домой.

Тон Иоганна успокаивал, и я позволила себе немного расслабиться. Очень хотелось верить, что пока я рядом с ним, со мной ничего плохого не случится.

– Я люблю тебя, – сказала я, обнимая его.

С момента нашего знакомства я повторяла эти слова бесчисленное количество раз. Но теперь, в таком ужасном месте, в окружении отчаявшейся толпы, они прозвучали как будто впервые.

– Цыган преследовали на протяжении многих веков, но мы всегда выживали. Выживем и на этот раз, – продолжал Иоганн, поглаживая меня по лицу.

Мы познакомились еще в детстве, когда его семья переехала в городок Фрайталь под Дрезденом, где я родилась. Мои родители принимали активное участие в просветительских проектах нашей церкви и помогали цыганским детям освоиться в обществе. Увидев Иоганна, они сразу поняли, что он особенный. Моим родителям приходилось бороться с предрассудками в отношении цыган. Большинство наших соседей считали, что цыганам никогда нельзя доверять, что в любой момент они солгут или попытаются обмануть. Семья Иоганна занималась куплей-продажей всевозможных товаров. Иногда отец Иоганна приходил к нам домой, чтобы показать последние новинки, которые ему удалось достать: скатерти и полотенца, вышитые вручную в Португалии, тончайшее постельное белье… Моя мама сначала недоверчиво рассматривала ткань, но почти всегда в итоге соглашалась что-нибудь купить. Мой отец и отец Иоганна несколько минут спорили о цене, а затем скрепляли сделку рукопожатием.

Мои же глаза были прикованы к мальчику с огромными темными глазами – он казался мне настоящим персидским принцем. Но мы почти никогда не разговаривали. Иногда нам разрешали поиграть в мяч во дворе, но мы только смотрели друг на друга, неловко пиная мяч туда-сюда. Иоганн понравился моим родителям. Они позаботились о том, чтобы он окончил среднюю школу, а потом оплатили его обучение в консерватории.

Однажды утром отец Иоганна принес в наш дом старые карманные часы и поклялся моему отцу, что они кварцевые с золотой инкрустацией. Поторговавшись некоторое время, отец купил часы. Через две недели они перестали работать, а золото оказалось латунью. Мужчины довольно долгое время не разговаривали, но Иоганна мои родители продолжали поддерживать. И наши чувства друг к другу постепенно росли, хотя о предложении речь не заходила до тех пор, пока он не окончил обучение. Довольно скоро он стал одним из лучших скрипачей страны.

Когда я призналась родителям, что влюблена в Иоганна, они предупредили меня, чтобы я хорошенько все обдумала и не сделала неверного шага. Но в конце концов любовь преодолела препятствия и предрассудки окружающего нас мира. Естественно, после свадьбы нам пришлось многое пережить. С одной стороны, законы против цыган были очень строгими, да и цыгане не одобряли смешанных браков. Один из пасторов попытался отговорить нас от брака, называя его «противоестественным союзом», но мы, несмотря ни на что, были счастливы и никого не слушали.

Теперь все эти воспоминания и былые трудности казались мне неимоверно далекими, всего лишь каплей в той глубокой, ужасающей бездне, в которую мы погружались.

На следующее утро мы остановились на несколько часов на станции под названием Прушкув, что подтвердило наши догадки о том, что нас везут в Польшу. К тому времени нас уже сводили с ума жажда и вонь от рвоты, мочи и фекалий. Дышать в вагоне было почти невозможно. Когда в единственное крошечное окошко вагона заглянул солдат СС, люди стали умолять его дать им воды и еды.

Но он, направив в окно свой «люгер», закричал:

– Давайте все ценное, что у вас есть с собой!

Иоганн помог другим собрать наручные часы, кольца и другие украшения. В обмен солдат принес ведро воды. Всего лишь одно ведро – ничтожно мало для почти ста человек. Каждому досталось лишь по глотку теплой, пахнущей тиной воды. Когда очередь дошла до нас, первой несколько крошечных глотков сделала Адалия, за ней последовали близнецы и Отис.

Блаз посмотрел на меня, проведя языком по пересохшим губам, и передал мне ведро, не выпив. Он понимал, что вода гораздо нужнее больным и малышам. На глазах у меня выступили слезы; его мужество поразило меня: он решил терпеть жажду, чтобы ее могли утолить другие люди.

К полудню второго дня у нескольких детей в вагоне поднялась температура, а некоторые пожилые пассажиры выглядели серьезно больными. Мы ехали уже полтора дня почти без еды и воды и почти без сна. Вторая ночь была еще хуже первой. У пожилого мужчины случился сердечный приступ, и он упал прямо рядом с нами. И мы ничем не могли ему помочь. Мужчины перенесли его в угол вагона, где уже лежало несколько трупов.

– Сколько нам еще ехать? – спросила я Иоганна.

– Не думаю, что так уж долго. Лагерь должен находиться где-то в Польше. Поскольку идет война, у них должны там располагаться лагеря для пленных, – сказал Иоганн.

Я надеялась, что он прав и что наша поездка близка к завершению. Ведь, будучи медсестрой, я знала, что через два-три дня без еды и воды начнут массово умирать дети, потом пожилые и слабые взрослые. У нас оставался всего один день, чтобы продержаться в этих ужасных условиях.

Наше нынешнее бедственное положение заставило меня вспомнить наш первый дом. После свадьбы мы переехали на окраину города, к тетке и дяде Иоганна, разрешившим нам спать в маленькой, сырой комнатушке. Но мы были настолько счастливы просто находиться вместе, что почти все ночи напролет смеялись, накрывшись одеялом, стараясь не беспокоить старших. Однажды, когда Иоганн ушел, его тетя набросилась на меня, обвинив меня в том, что я ничего не делаю по дому. Покончив с оскорблениями, она вытолкала меня из дома. На улице был безумный снегопад. Я сидела на чемоданах, промокшая и дрожащая, и ждала возвращения Иоганна.

Увидев меня, он тут же подбежал ко мне, обнял и попытался передать мне все тепло своего тела. Ту ночь мы провели в дешевой гостинице, а на следующий день нашли небольшой дом с кухней и крошечной ванной. Через две недели Иоганн получил место в консерватории, и понемногу наши дела пошли в гору.

Третий день нашего путешествия выдался особенно холодным. Мы надели на себя все, что только можно, но стены в вагоне для перевозки скота не могли защитить людей от пронизывающего ветра. На очередной остановке тот же солдат, что и накануне, снова предложил нам немного воды в обмен на драгоценности и ценные вещи. На какое-то время мы уняли жажду, но затем она стала еще непереносимее. К тому моменту уже пять человек упали в обморок, но самое печальное было то, что на руках у своей молодой матери Алисы скончался младенец. Ее родственники уговаривали положить безжизненное тельце сына к другим трупам, но Алиса отказывалась верить, что ее малыш умер и продолжала укачивать его и вполголоса пела ему колыбельные. Я боялась, что через час, два или через день тоже могу оказаться на ее месте, и при мысли об этом мое сердце разрывалось. Я вспоминала все счастливые проведенные вместе с детьми дни и не могла осознать всю реальность происходящего. Мои дети были совершенно невинны. Единственным их преступлением было то, что их отец – цыган. Эта война сводила с ума весь мир.