– Ну и отлично! – порадовалась Клавдия и незамедлительно потребовала: – Диктуй свой номер, запишу.

Номер Ладожский продиктовал и принял проверочный звонок от нее, пополнив свою записную книжку телефоном энергичной девушки Клавдии.

И в этот самый момент смартфон Матвея зазвонил у него в руке.

– Матушка, – сообщил он Клаве, посмотрев на экран. – Видимо, вечеринка-девичник надолго все же не затянулась и подошла к концу, – предположил он и ответил: – Да, мам.

Выслушал, что ему говорит Анастасия Игоревна, и коротко сказал:

– Понял, сейчас подойдем. – А нажав отбой, подтвердил свои предположения: – Вечер встречи наших дам завершился. Пора и нам, Клавдия, возвращаться.

Сидя в комнате отдыха, держа в руке свою эксклюзивную кружку (с ручной росписью на стоматологическую тему, некогда подаренную благодарным пациентом) с позабытым и уже безнадежно остывшим чаем, бессознательно отталкиваясь носком правой ноги от пола и покручиваясь туда-сюда в офисном кресле, откинув голову на подголовник, Клавдия Юрьевна Донгак, один из ведущих, уникальных специалистов известной стоматологической клиники, выпав из действительности, полностью погрузилась в захватившие ее мысли.

Мальчик Матвей Ладожский вырос и стал интересным, привлекательным мужчиной. Несколько замкнутым, неспешным и молчаливым на вкус Клавдии, предпочитающей мужчин открытых, веселых, с хорошим чувством юмора и обязательно надежных. И желательно сексуальных. Нет, не желательно – обязательно сексуальных, причем не явно и прямолинейно, как одиозный разбушевавшийся бабник и вечный ходок какой, нет, а так, чтобы… от мужественности его шла аура, волнительно, захватывающе, эротично…

«Ага, – мысленно хмыкнула с сарказмом Клавдия, – а остальные женщины, можно подумать, предпочитают угрюмых мужиков, желательно импотентов, не смеющихся над классным анекдотом, потому что не догоняют, в чем юмор, готовых в любое время дня и ночи всех поголовно предать и продать».

Какого качества и уровня чувство юмора у Матвея Ладожского, за короткую беседу во время их вынужденной прогулки с Бобчиком Клавдия, честно говоря, не разобралась. Конечно, Матвея Андреевича не отнесешь к разряду неугомонных весельчаков, но не в силу природной угрюмости и нелюдимости характера – отнюдь, а просто из-за присущей ему вдумчивости и привычки тщательно взвешивать свои слова, прежде чем транслировать свои мысли.

А вот что Клавдия чувствовала абсолютно точно и в чем была совершенно уверена, на все сто процентов, так это то, что этому мужчине можно полностью доверять.

Хотя-а-а – напомнила она себе очевидный факт – это в свои семь лет Клавочка полностью и безоговорочно доверяла мальчику Матвею, но мало ли как могла изменить, переформатировать жизнь человека и каким в силу обстоятельств и пережитого опыта он мог стать к сегодняшнему дню, растеряв по пути и смелость с отвагой, и честность с надежностью, – всякое возможно. Но что-то подсказывало Клаве, некое обостренное чувствование и какое-то внутреннее виденье, что никакие жизненные превратности не смогли бы сломать и настолько кардинально изменить натуру Матвея Ладожского.

Вот не могли, и все тут, что вы ей ни говорите! Она это точно знает.

Чувствует на уровне интуиции, редко подводившей ее в серьезные жизненные моменты.

«Да-а-а… – призналась честно она себе, – запала я на Матвея-то Батьковича, ой, запа-а-а-ла… зацепил он мое девичье-ретивое».

Сразу, с ходу – и вот, получите, Клавдия Юрьевна!

А потому, что с сексуальностью у этого мужчины все очень и даже очень в порядке, как надо у него с этим фактором! Клавдия прямо-таки ощущала всеми своими пресловутыми женскими фибрами исходящую от него притягательную мужскую энергию и магнетизм какой-то, ей-богу, будившие в ней всякие там положенные флюиды и – ой-ой! – эротические, прости господи, мысли.

А какая у него улыбка!.. Ох ты, боже ты мой, мамочка!..

– …Клавдия Юрьевна, але!!! – прорвался в ее сознание громкий окрик ортодонта Багирова, безжалостно развеивая яркий образ Матвея Ладожского, улыбающегося перед мысленным взором Клавдии. – Что это с нашей красавицей? – спросил он у кого-то.

– Очень похоже на романтический припадок, – засмеялась Лиза, их терапевт-стоматолог, и спросила в свою очередь: – Клавочка, ты, часом, не влюбилась?

– Может, и влюбилась, – не стала отнекиваться Клавдия и, тяжко вздохнув, окончательно вернулась в действительность. – Пока непонятно.

– Да все уже понятно, – возразила, посмеиваясь, Лиза. – Судя по тому, как ты напрочь выпадаешь из жизни, витая в своих фантазиях с улыбкой, влюбилась, да еще как.

– Я настолько залипла? – уточнила, подивившись, Клава.

– Минут пятнадцать сидела, от всего отключившись, и улыбалась.

– Беда-а-а… – дала оценку своему состоянию Клавдия.

– А может, и хорошо все будет, – предположила Лиза и от внезапно пришедшей ей в голову мысли резко перестала посмеиваться. Спросила со строгостью и искренней тревогой: – А ты, случайно, не из-за Влада тут улыбаешься?

– Да ну, – отмахнулась Клавдия, – нет, конечно. – И от мысли о такой возможности даже встряхнула головой. – Слава богу, данный эпизод моей жизни в прошлом и возврату не подлежит.

– Тогда кто? – взбодрилась интересом Лизавета.

– Да, честно говоря, никто, – ушла от ответа Клавдия. – Так, привиделось что-то, подумалось о чем-то, взыграло где-то…

Посмотрев на часы, она вздохнула протяжно-тягостно, подчиняясь обстоятельствам, отставила чашку с остывшим чаем и поднялась с кресла:

– У меня следующий пациент. Так что романтика отменяется, пойду трудиться.

Трудиться и постараться не думать о Матвее Ладожском, залипая на его образе, и не торопить время в нетерпеливом ожидании предстоящей завтра встречи. Только бы отказавшийся от приема пациент не передумал и не решил все-таки явиться в назначенное ранее время.

А вот Матвею, на следующий день с самого раннего утра погрузившемуся с головой в рабочие дела, было совсем не до воспоминаний о девушке Клавдии. Нет, до девушки Клавдии дело ему, как выяснилось путем логических размышлений и эмоциональных ощущений, безусловно было, и очень даже серьезное и важное дело. Но думать, гоняя в голове мысли о ней и обо всем, что с ней связано, Матвею уже не требовалось: со всем тщанием и довольно подробно, со всех возможных сторон, он обдумал этот вопрос вчера, сидя за рулем джипа, когда возвращался вместе с мамой домой по вечерним запруженным московским улицам.

Размышлял, внимательно прислушиваясь к тем чувствам, что вызывает в нем стоявший перед мысленным взглядом образ Клавдии, вспоминая ее звонкий солнечный смех, выражение неподдельного восторженного удивления и любопытства в этих распахнутых синих глазах… Вспоминал и тихо улыбался, привычно параллельно слушая мамин рассказ-отчет в восхищенных тонах о прошедшей встрече с Софьей Михайловной и бывшими коллегами.

Что тут думать-то особенно – вот встретятся послезавтра, поговорят, а там он дополнит свое видение и понимание явления под именем Клавдия, и свои выводы на ее счет, и принятые, пока только промежуточные решения.

– Это же квартира, – наклонившись поближе к Ладожскому, прошептала недоуменно Клавдия, словно сообщала неприятный факт, который тот по невнимательности не заметил.

Матвей «подхватил» Клавдию на автобусной остановке возле ее клиники и повез в предложенное им для обеда милое, как он пояснил девушке, кафе, где потрясающе готовят удивительные блюда, исключительно по-домашнему, используя какие-то старинные рецепты.

Ну, по-домашнему так по-домашнему, не стала спорить Клавдия, согласившись с его выбором места для встречи, одним из важных факторов в пользу которого была возможность именно что хорошо пообедать двум работающим, честно проголодавшимся людям.

Но вот уж чего она никак не могла ожидать, так того, что понятие «по-домашнему» следовало трактовать и понимать настолько буквально!