В тот день Тария с мужем отправились туда морем, потому что система порталов, позволяющая попасть почти в любое место, между Айриутом и Туманным никак не налаживалась. На протяжении ста лет короли Южного материка пытались договориться, но им отказывали. Пройдя половину пути, корабль попал в ловушку – их окружили разбойного вида люди, возможно пираты, о которых, однако, никогда не слышали в этих водах. Защищая жену, граф погиб. Тарии пришлось вернуться в Айриут, едва не попасть в загребущие лапы королевской стражи, и в итоге скрываться много лет.
– Почему ты не избавишься от этого дара? – говорила однажды больная мать. – Он приносит нам всем лишь страдания.
– Нет, – каждый раз отрицательно твердила Тария. – Граф считал мои способности прекрасными, я никогда не откажусь от них, даже если умру из-за этого.
– Эгоистка!..
Последние слова отзывались эхом в памяти, Лена перевернулась на спину, из ее глаз скатились слезы, сердце, наполненное печалью, взволнованно билось. Что-то глубокое отзывалось в душе, такое родное и непонятное, перед глазами все еще мелькали образы умирающего Дэллгрина, его покрытое инеем лицо, и веселый смех. Морозову Лену, девочку шестнадцати лет, словно разрывало на части от эмоций и чувств, природа которых, в силу возраста, казалась чуждой и непривычной. Но память и опыт девушки с алыми волосами не желали исчезать, въедаясь кислотой. И доверить столь важные и очень личные переживания нельзя было никому, внутри что-то препятствовало. Даже Варе, хотя Морозова знала, что подруга отнесется с пониманием. Только возможно ли передать словами нечто, давящее на сердце и совершенно не находящее отклика в мозгу? Если ее разум отказывается принимать эту дикую ситуацию, то, что можно сказать о других, пусть и близких людях? А родители на нее точно странно посмотрят!
Пролежав два часа неподвижно, Лена услышала звон будильника и отправилась в ванную комнату.
15
Тридцать первое октября наступило внезапно, хотя все ученики ожидали его с нетерпением, прослышав про Осенний бал, костюмы, конкурсы и танцы. У дверей, всех заходящих в школу, с самого утра встречало большое пугало в черном балахоне с растопыренными ветками-руками, улыбаясь ртом из ниток, оно выглядело жутко и несколько старомодно. На стенах красовались, вырезанные из бумаги, открытки-поздравления, монстры, приведения и маленькие тыквы. По зданию носился дух веселья и предвкушения, ребята думали над образами на предстоящий вечер.
В каморке Рина в этот день было многолюдно: на кожаном диване, так любимом Измайловой, сидела Лена, задумчиво уставившись в одну точку и кусая губы, рядом с ней, поджав ноги по-турецки, пристроилась Варя, опустив подбородок на ладони, ассистентка мага наблюдала за ходящим их стороны в сторону Кириллом, покрасневшее от возмущения лицо которого походило на кипящий чайник, сам же маг, откинувшись на спинку кресла, рассказывал про Пряжкину Олю.
– Нет, это надо же! – восклицал в очередной раз Колесов. Казалось, еще немного и из его ушей повалит пар. – А почему Настю не поставили в известность?
– Обернись, – Рин кивнул в сторону Вари, – и ты увидишь сострадательницу.
– Зачем Насте пугаться от того, что в той комнате осталось от ее лучшей подруги? – пробормотала Измайлова. – Нечего всех вмешивать в это сумасшествие.
– Как мило, – вяло сказал Рин. – Сегодня последний день. Или она поймет свои ошибки, или в школе станет на одного ученика меньше.
– Все будет хорошо, – тихо произнесла Лена, оставаясь где-то далеко. – Она одумается. А вот сегодняшний вечер не предвещает ничего положительного.
– Еще предсказаний не хватало! – пробурчал маг, потянулся за шоколадной конфетой и съел, расслабляясь на глазах. Отсутствие сладкого делало его слабым и рассеянным, точно уставшим трудоголиком. Его магическое чутье притуплялось, настроение портилось, под глазами появлялись темные круги, словно он не спал много часов, спина стремительно горбилась, походка становилась еще страннее. В такие моменты маг продолжал бубнить до тех пор, пока не найдется какой-нибудь маленькой конфетки или печеньки. Несколько раз приходилось Варе разыскивать эти углеводы по школе.
Измайлова посмотрела на Морозову: светлые волосы, стриженные под каре, аккуратно уложены и украшены фиолетовым бантиком; бежевая блузка, черная юбка в складку, кожаные туфли, прибавляющие дополнительные пять сантиметров роста, делали девочку чуть старше, взволнованное выражение лица и объемная линия между бровями только присовокупляли это. Появление дара, странные сны меняли Лену внутренне, что ощущалось Варей так, словно лежало на поверхности. Со дня разговора в каморке об избавлении от способностей, подруга перешла на новый этап и явно больше не боялась летающих вокруг клякс-эмоций. Такие обстоятельства не могли не радовать. Переведя взгляд на продолжающего плеваться ядовитыми замечаниями Кирилла, затем на отстраненно пьющего кофе Рина, жующего конфеты «Степ», взявшиеся неизвестно откуда, Варя тихонько вздохнула, поднялась и направилась в комнату, где продолжала страдать Оля Пряжкина.
Несмотря на отсутствие окон и ламп, в комнате с двенадцатиконечной звездой не было темно. Граница, не выпускающая пленницу, несколько светилась серебристым, похожим на лунный, светом. За два дня вид Пряжкиной полностью преобразился: от пышной, искрящейся здоровьем девочки, остались лишь очертания, кожа ссохлась и приобрела старческий оттенок, кости торчали, как у куренка, лицо пугало жутким ртом, вместо глаз белели провалы, алая веревка крепко болталась на тонкой шее. Оля больше не пыталась прорваться через преграду, обняв колени руками, она сжалась в позе эмбриона и мелко дрожала, периодически всхлипывая носом.
Измайлова плотно закрыла за собой дверь, добавив короткую золотистую нить заклинания, которые пыталась составлять перед сном. Они представляли собой емкое, наполненное нерушимой волей, жаркой эмоцией и безграничной верой словно, вплетенное в золотую нить, наполняющую защитный кокон, которым Варя теперь владела в совершенстве и могла создать за секунду. Услышав посторонний звук, восьмиклассница подняла голову, казалось, она заскулит от печали.
– Как ты? – зачем-то спросила Варя. Она чувствовала себя неловко и хотела как-нибудь помочь, ведь как только время перевалит за полночь, от Оли не останется даже воспоминания, она превратится в такую же черную отвратительную кляксу, что два дня назад сотрясали всю школу.
– Ты же видишь, – беспомощно ответила Пряжкина. – Я не думала, что так получится, – всхлипнула она. – Я только хотела, чтобы Кристина устыдилась и извинилась перед Настей, которой все время приходилось выслушивать неприятные вещи, а ей так нравилось общаться с Лужайкиной. Настя восхищалась ее умением сочинять музыку. – Оля снова всхлипнула, уже продолжительнее. – Я подумала, что это несправедливо, – два всхлипа. – А потом на меня что-то нашло, Настя сказала не переживать, и я неожиданно разозлилась, решила разобраться во всем сама, – последними словами девочка уже захлебывалась, начиная плакать с каждым мгновением громче, сильнее, яростнее. Из пустых глаз катились горячие слезы, стекая по щеке, к подбородку, к алой веревке, с шипением падая на пол.
– Значит, ты поняла, что была не права? – осторожно приближаясь, точно к клетке с диким животным, произнесла Измайлова.
– Да! – во весь голос зарыдала Оля, будто ребенок, размазывая слезы по лицу. – Я хочу вернуть все назад! Хочу вернуться домой, жить обычной жизнью и веселиться с друзьями. Я больше не буду ввязываться в сомнительные авантюры! – Пряжкина продолжала плакать, напоминая рев раненного медведя.
– Тогда, давай вернем тебя домой, – прошептала Варя, делая глубокий вздох и сосредоточиваясь на себе. Продолжая медленно подходить, она говорила что-то успокаивающее, обычно так говорят младенцам или душевнобольным, чтобы не вызвать всплеска эмоций. Оказавшись перед мерцающей границей, ассистентка мага начала тихо петь, и пусть она никогда не училась этому специально, выходило неплохо. Секунда – на ладони девочки сверкает золотой нитяной сгусток. Резко протянув руку сквозь границу, неприятно кольнувшую нарушительницу, Варя схватила пленницу за тонкую, ветхую, точно старая тряпица, руку. Занятая рыданиями и бормотанием извинений неизвестному обвинителю, Оля не обратила на это внимание. Золотой сгусток покрыл ладонь с выступающими суставами пальцами, несколько помедлил, примериваясь, словно котенок, впервые увидевший миску с молоком, и стремительно потянулся вверх. В районе локтя к золотой нити, присоединилась ярко-рыжая, вместе они добежали до плеча, встретив красную и зеленую, в районе живота, синюю, желтую, фиолетовую, а достигли ног, пестрясь цветовым многообразием.