Он ломанул к лестнице, ведущей вниз, в гараж, даже не убедившись, что я иду за ним. Хотя я послушно шел, я ведь для того и явился сюда.

Скоро мы оказались на крытой части парковки. Я видел ее, когда поднимался сюда, стандартная картина для любого салона проката. Но начальник повел меня не к машинам, предназначенным для клиентов. Он спешно прошлепал в дальнюю часть парковки, стыдливо прикрытую грудами металлолома, и это уже показатель, когда мусором что-то маскируют для благовидности!

В темном углу стоял серебристый «Ниссан-Террано», а точнее, то, что от него осталось. Нет, машину никто не разбирал, она не была в аварии, корпус остался целым. Она попросту гнила во власти времени. Автомобиль выглядел так, будто провел на свалке лет двадцать: всюду ржавчина, краска хлопьями слетает, в салоне сквозь мутные окна просматривается какая-то потусторонняя зеленая плесень, вьющаяся облаками. Она даже наросла на фары изнутри, забила их кривыми комками чего-то серого, я такого в жизни не видел!

– Из какой задницы его достали? – не выдержал я.

Начальник салона издал горестный вой, словно он был матерью, на глазах у которой сожрали любимое дитя.

– Год! – простонал он. – Год машине! В прошлом году только закупили! Еще и четверть своей цены не вернула! А теперь что? Уже и на металлолом не сдашь, потому что, если это кто увидит, нас по санстанциям затаскают!

– Я не понимаю… Если он вернул машину в таком состоянии, неужели нельзя было содрать с него какой-нибудь штраф? В вашем договоре это не предусмотрено?

В ответ я получил еще один вопль – похоже, у него их целая коллекция, на все случаи жизни. Но после не слишком музыкального исполнения случайного набора звуков начальник салона все-таки удосужился объяснить мне, что произошло.

Батрак вернул авто, причем в отличном состоянии. Поэтому к деду и не возникло вопросов. Когда он расплатился, ему пожали руку, поименовали дорогим Арсением Борисовичем и даже чаю предложили. С бергамотом. Он отказался и от чая, и от бергамота и поспешил свалить.

Почему – стало понятно лишь на следующий день. По правилам салона после каждого клиента машину должны были осмотреть механики, а потом помыть. Ну, это не считая контрольного осмотра при возвращении. Так вот, первую ржавчину обнаружили уже с утра – она проступила на в прошлом идеальных боках автомобиля гнилыми язвами. Начальник устроил скандал с угрозами членовредительства и надругательства выхлопной трубой механику, который принял машину у Батрака.

Механик клялся и божился, что с машиной все было в порядке. Начальник ему не верил. Он горевал о том, что с клиента не содрали штраф, однако трагедии не видел. Он просто велел подчиненным заняться корпусом: зачистить ржавчину, покрасить. Он не думал, что ситуация способна стать серьезнее.

Но машина сделалась безнадежной уже к вечеру того же дня. Никто не видел, как это происходило, да никто и не хотел видеть – от странной машины все старались держаться подальше. Днем позже она поросла плесенью и стала совершенно бесполезна. Механикам только и оставалось, что откатить ее сюда, причем вручную, садиться за руль никто не отважился. Что делать с этой дрянью – они до сих пор не понимали.

И вдруг явился я и завел речь о Батраке. Понятно, что у начальника глаз чуть ли не с отдачей в копчик задергался!

Пока он рассказывал о печальной судьбе машины, я вспоминал дом, сожранный крысами. И здесь, и там проявило себя бессмысленное, необъяснимое разрушение. Невозможное, не выгодное никому, но все равно существующее. Общим знаменателем для него служил всего один человек…

Означает ли это, что Батрак связан с исчезновением той семьи? А если так, то он без вариантов связан и с пропажей Рэдж!

Я не мог открыто обвинить его в этом, не мог передать такие данные полиции, меня бы самого отправили в дурку на долгие и не очень счастливые годы. Зато я мог учесть всю эту информацию для будущего разговора с Батраком.

Возможно, Рэдж узнала, что ее отец способен кому-то навредить, заподозрила это… Не зря же она показалась мне грустной при нашем последнем разговоре. Может, она даже что-то увидела? Он бы не пожалел собственную дочь… Для него «дочь» – это просто четыре буквы.

– И вы не попытались его отыскать? – удивился я.

Начальник, только-только проникшийся ко мне симпатией, заметно вздрогнул, словно все его силы ушли на то, чтобы меня не придушить.

– Пытались, конечно! Но телефон, который он дал, отключен. Заявление в полицию мы написали – а толку? Нам сказали, что по своему адресу прописки он не живет, там его знать не знают. Я даже не уверен, что это его настоящее имя!

– Имя настоящее. Мы с ним познакомились через человека, который знал его много лет.

– Значит, настоящее… А толку-то с того имени, если за ним ничего не стоит?

В этом я был не уверен. За этим именем как раз скрывается очень многое, понять бы только что!

Но в наглости Батраку не откажешь, конечно. Он не прячет свое лицо, не меняет имя… Почему? Уверен, что его не найдут? Или не боится наказания?

С другой стороны, а за что его наказывать? Я вот понятия не имел, что произошло с этой машиной. Никакой механик не доказал бы, что Батрак виновен в ржавчине и плесени, которые появились, когда его и близко не было. Точно так же, как ни один строитель не докажет, что по его приказу крысы подгрызли дом… Это даже в моих мыслях бредово звучит!

Я на всякий случай переписал все данные, что были у них по Батраку, и откланялся, оставаться здесь больше не хотелось. Уходя, я услышал, как один из механиков обратился к начальнику:

– Шеф, убирали бы вы эту гнилуху отсюда…

– Было б куда, давно бы убрал! А что такое?

– Так а вы что, не заметили? Ну где ж вам заметить, вы все в кабинете сидите!

– Заметил что?

– От нас все коты сбежали… Они к нам на зиму приходят кормиться и греться, еще в начале недели штук двадцать по территории бегало. А как вы эту дрянь приняли, так исчезли они, как и не было их тут никогда…

Я ожидал, что первый кошмар в моей новой жизни, опустевшей и изломанной, будет про Рэдж, точнее, про ту старуху в морге. А он был про меня.

Правда, в тот момент я не понял, что это сон. Уже в воспоминаниях было ясно, что я попал в размытый мир, нечеткий, дрожащий, как воздух в сильную жару. Но тогда, в том моменте, все казалось мне реальным… Потому что это и было реальным когда-то.

Главным там стало золото, очень много золота. Золото было в небе – солнце швыряло его на землю щедрыми пригоршнями. Золото было в крыльях стрекоз, мелькавших в воздухе. Золото было в колосьях, поднимавшихся выше моего роста. Я тонул в этом золоте, густом и плавленом, но преклоняться перед его красотой не мог. Я боялся.

Мой страх не был золотым. Страх обрел лик и форму черно-красного чудовища, огромного и рычащего. Нечеткого в этом золотом мире. Приближающегося ко мне неостановимой громадой, с грохотом, рокотом, рыком. От него бежал я и бежали все. Не знаю, кто все, но они тут тоже были. Кричали и бежали. Плакали, совсем как я. Не останавливались, ведь это означало бы смерть.

Ирония в том, что и бег от смерти не спасал. Она просто не могла получить всех сразу, да и не хотела – зачем ей все? Кого потом пугать, на кого охотиться? Убивать нужно по одному, чтоб одни исчезали, другие – боялись.

В тот день смерть выбрала меня. Обвила за ноги гибким золотом, остановила бег, отдала на растерзание ревущему чудовищу. Я протянул к нему руку, силясь остановить его, оттолкнуть, и увидел, как моя рука разлетается на части. Медленно-медленно, кровавыми брызгами, кусками мышц и осколками костей. То, что было мной, поглощается смертью и принадлежит земле…

Я проснулся на этом моменте. Я всегда на этом моменте просыпаюсь – это привычно. И рука, которой больше нет, болит тупо и сильно, это тоже привычно. Непривычно то, что нет больше Рэдж, которая подхватывалась вместе со мной, не злилась из-за того, что я ее разбудил, старалась сказать что-то, что поможет забыть… Теперь уже ее и не будет.