Как и было указано, ровно через два часа дамы начали появляться на пороге моего нового кабинета по очереди. Уборщицы постарались на славу – стол, хоть и старенький, сверкал чистотой, стулья тоже отмыли как могли и прикрыли сиденья новыми подушками.

Я общалась с каждой, подробно выспрашивая о каких-либо беспокоящих симптомах (мало ли, кроме тех трех, еще кого-то изолировать уже пора?), вела светскую беседу ни о чем, исподволь выпытывая психологические проблемы. Ну не может здоровая женщина, сношающаяся с пятью мужиками в день, оставаться совершенно нормальной на голову. Понятное дело, нашлись и депрессии, и комплексы. Нет, несколько девиц были абсолютно довольны своим положением, даже как-то гордились выбранной профессией. Их я сразу поставила на учет. Менять свою жизнь они вряд ли захотят, а вот больше денег – запросто. И секреты, тем более дорогостоящие, я бы им не доверила.

«Девочки» по типажу нашлись сразу же. Близнецы. Просто джек-пот. Хорошенькие, беленькие, с длинными, хоть и суховатыми волосами, огромными голубыми глазищами и густо накрашенными черным ресницами, абсолютно выбивавшимися из образа.

Срочно надо придумать коричневую тушь. Или найти хну. Или пусть вовсе не красятся.

Отвечали они хором, опустив очи долу и одинаково теребя подолы идентичных платьев. С ними все ясно. Тихие, забитые, ведомые.

Куда интереснее оказалась зашедшая сразу после них гренадерша.

– Дениз? – уточнила я, глядя в список.

Я ее еще в строю заприметила. Не заметить дородную, статную великаншу было проблематично. Вот уж у кого все округлости на месте да в изобилии.

Она кивнула, осторожно присаживаясь на стул. Тот скрипнул, но мужественно выдержал.

– Жалобы есть? Выделения, запах, боли беспокоят? – привычно отбарабанила я набор вопросов.

Дениз отрицательно помотала головой. Да, эта в поле родит и махать серпом дальше пойдет, что ей какие-то венерические? На один зуб.

– А вообще как? Проблемы, может, какие или обижает кто?

Я оторвалась от бумаг и внимательно всмотрелась в ее лицо. Тут важны нюансы: выражение глаз иногда говорит больше, чем целая фраза. Женщина замялась, отводя взгляд.

– Ну же, я лекарь. Мне можно сказать что угодно, дальше меня не пойдет. – Я подбадривающе улыбнулась и попыталась нащупать тему: – Дразнят? Обзывают?

– Да пусть попробуют! – фыркнула Дениз, тяжело вздохнула и шире расправила плечи. – Я не особо популярна. Сами видите.

Она развела ручищи – не хуже, чем у мордоворотов на страже Лалики.

Я оценила военную выправку валькирии. Ей разве что доспехов и шлема не хватает…

– Милая, да ты же прирожденная доминатрикс! – в полном восторге пробормотала я.

Главное – вытравить из нее присущее всем левобережным благоговение по отношению к аристократам – и у нас будет услуга легкого садизма. Для любителей. А уж потенциальных клиентов я смогу определить. Не зря столько книг по психологии в свое время перелопатила.

Рассвет – или по-местному вечер, время перед сном – мы встречали очередным смотром. В этот раз предводительствовала я. Прошлась вдоль ряда девочек, заложив руки за спину. Чувствовала себя генералом перед боем, не меньше.

– Наша задача как можно сильнее отличаться от их чопорных, утянутых в корсеты жен. Нет, не спорю, кто-то сюда идет именно поиметь распутный вариант жены, – кивнула я в ответ на вскинувшуюся Лалику, – но большинство хочет разнообразия. Белые лица и ночнушка в пол у них и дома имеются. Значит, нам нужно что?

– Делать наоборот? – пискнула темноволосая девочка слева.

Я уткнула в нее палец. Биографию помню: из благородных, но без магического дара – в пансион отправили, как меня. Потому и запомнилась. Из пансиона вышла, пристроилась гувернанткой к детям одной семьи. А там муж оказался любитель молоденьких. Испугалась, сбежала, осталась на улице без рекомендаций, а Лалика, добрая душа, подобрала.

– Именно! Как зовут? Извини, запамятовала.

– Райли, – еще тише пискнула она.

– И как именно наоборот? – подбодрила ее я.

– Ну… Они все закутанные с ног до головы, в корсетах, с турнюрами, с высокими прическами. Мы можем ходить в корсетах без турнюров, показывать, скажем, лодыжки и заплетать косы…

Я потерла пальцем висок. Да, чопорные проститутки – это сильно.

– Мыслишь в правильном направлении. Но! Наоборот – это значит не заковывать тело в корсет вообще. А волосы придется распустить.

Девицы возмущенно загомонили.

– Как распустить? – озвучила всеобщие сомнения Лалика. Она слушала мою речь открыв рот, удивляясь нововведениям не меньше девочек. – Это же неприлично!

Именно этого замечания я и ждала.

– А то, чем мы здесь занимаемся, прилично? – громко и четко спросила я, специально отождествляя себя с остальными.

То, что я ими торгую, а не продаюсь сама, ничуть не делает меня лучше. Скорее наоборот.

Я обвела взглядом притихших, смутившихся отчего-то женщин.

– Мы падшие ниже некуда. Презренные, всеми отвергнутые, приличные люди отворачиваются, когда мы проходим мимо, плюют вслед и указывают дочерям, что с ними станет, если они не будут осторожны. Так?

– Так. – Девицы потупились, кто-то закусил губу, борясь со слезами.

Лалика смотрела волком – что я ее девочек стыжу!

– Не так, – отрезала я. Вот теперь я владела всеобщим вниманием на сто процентов. – Мы ночные бабочки Дорсетта. Мы жрицы любви. К нам идут за тем, чего не видят дома: за красотой, вниманием и удовольствием. И мы им это все обеспечим. Но! Для этого мы для начала должны любить и баловать сами себя. Иначе как мы подарим любовь другим, если не знаем, что это такое? Начиная с сегодняшнего дня, будем тренироваться в самоуважении и принятии себя такими, какие мы есть. Поверьте мне, среди аристократок полно девиц, с которыми я бы срать на одном поле не села, не то что в одном доме жить.

По рядам внимательно слушавших меня женщин пронесся смешок. Они внимали мне как завороженные. Бедняжки настолько привыкли считать себя даже не вторым, а каким-то пятым сортом, что слова о любви к себе стали для них раздирающим душу откровением. У кого-то на глазах все же блестели слезы, но это были уже другие слезы – не уязвленной гордости, а благодарности.

Я в самом деле принимала их такими, какие они есть. Мадам дала мне приют, когда могла оставить на растерзание громилам. Хоть и собиралась потом заставить отработать – так это не она, это жизнь на левом берегу такая. У нее еще не худший бордель, я бы даже сказала, лучший. Наслушалась за эти сутки от девочек всякого. Не знаю уж, как бы я рассуждала, если бы реально пришлось обслуживать пятерых за ночь. Не пробовала, не могу ничего утверждать. Но помочь девочкам выбраться из этой клоаки я должна хотя бы попытаться. Как говорится, не можешь остановить безобразие – возглавь его. Мне категорически не нравился творящийся на левом берегу беспредел. Пока что я готова играть по их правилам, но свои собственные я уже начала продумывать.

Третий день в борделе начался нетрадиционно.

То есть само по себе пребывание в борделе для меня было в диковинку, и каждое утро я открывала для себя в этом мире что-то новое, чаще неприятное.

Но собственный некролог бил все рекорды дурных новостей.

По моей просьбе Лалика договорилась с разносчиками газет, и теперь каждое утро под входной дверью меня ждал сероватый листок левобережной «Тудей» и хрустящие, отбеленные, сложенные пополам три листа правобережной «Таймс» почти современного качества.

Самое забавное, я даже не удостоилась первой полосы в газете. Где-то на предпоследней странице мелким шрифтом давалась новость о несчастной принцессе, скончавшейся в глуши от неведомой хвори. Приводилась моя краткая биография, в которой не было ни слова о хромоте и скрюченной руке, зато много внимания уделялось моей набожности и религиозности. Ага, прямо вот в семь лет уже решила посвятить себя служению Всеединому.

Все это размещалось между объявлениями о продаже-сдаче в аренду комнат и сведениями о погоде на неделю.