— Сдвиг Цезаря на пленке видеонаблюдения? Ключ — день нашего рождения? Да, но не сразу. Это было не слишком очевидно.

— Все, что было в моих силах. Когда я поняла, что музей кишит ими, единственным, куда я все еще могла получить доступ, оставались камеры. И все-таки это был хороший совет, мелкий, и пришло время ему последовать. Не спорь, — останавливает она, когда я успеваю открыть рот. — Я твоя старшая сестра. Мне виднее.

— Блин, Бел, да ты старше всего на восемь минут.

Я отвечаю автоматически. Я слишком потрясен для чего-то другого.

— Это была гонка, и я пришла к финишу первой. — Ее взгляд ловит движение за деревьями. — Не позволяй этому повториться.

— Бел…

Но она уже бежит, зайцем выскочив из укрытия. Сквозь хитросплетения веток я вижу, как она мчится между деревьями, не обращая внимания на шум листвы, по которой бежит.

— Какого черта она делает? — не понимает Ингрид. — Зачем она бежит к школе? Брешь в кордоне в другой стороне!

Страх за сестру сжимает мне сердце.

— Она путает следы, отвлекает их внимание на себя, — говорю я.

Семнадцать секунд спустя я слышу топот ботинок и вижу сквозь листву, как одетые в черное фигуры стремительно пробегают мимо нашего скромного укрытия, тяжело дыша и держа наготове оружие. «Красный Волк», — думаю я и сохраняю в памяти этот образ, ее кровавое воплощение. Хотя они ведут на нее охоту, в ней нет ничего от жертвы.

— Идем, — шепчу я Ингрид и выскальзываю из зарослей. — Пока они не вернулись.

— Куда мы направляемся? — спрашивает она.

Я ее почти не слышу. Бел, ты моя сестра, я люблю тебя, знаю тебя, но ты пыталась убить нашу мать. Что-то должно было довести тебя до этого. Я должен восстановить твои действия, пойти туда, куда ходила ты, увидеть то, что видела ты. Я должен понять почему.

— За ответами, — отвечаю я Ингрид.

Три смерти в одно мгновение. Безупречная архимедова спираль.

Изучила теорию… практиковалась.

Я тащу Ингрид за собой. Она не сопротивляется. Когда-то давно мы с Бел играли в прятки в этих лесах, и мне известны все его укромные уголки. На улице почти совсем стемнело. Скоро мы станем невидимы.

Ты получил мое сообщение, Пит. Это был хороший совет… пришло время ему последовать.

Мысленным взором я вижу, как в сумерках вспыхивают огоньки статического электричества, словно семафорщик выводит для меня сообщение.

Беги.

Беги, Кролик.

Беги.

2

ИНВЕРСИЯ

РЕКУРСИЯ: 2 ГОДА И 6 МЕСЯЦЕВ НАЗАД

Огонь, белый и призрачный, бушевал на фоне ночи.

Даже с вершины холма напротив мы чувствовали жар на своих лицах. Мы глазели и толкались в толпе зевак из соседней деревни. Женщина в сиреневом халате и резиновых сапогах качала на бедре ребенка, и его плач только подчеркивал, как притихли все остальные.

Внизу сновали пожарные, чьи вытянутые и искривленные тени напоминали огромных кузнечиков в траве. Но пожарные были бессильны. Огонь подпитывался метаном: пламя вспыхнуло при каких-то четырехстах градусах, а теперь набрало скорость и полыхало при плавящих металл тысяче восьмистах. Пожарно-спасательной службе Кента понадобилось бы столько огнетушащего порошка, сколько песка в Сахаре, чтобы потушить такое. Плана ни у кого не было — приходилось оставить ретрансляционную станцию догорать.

На следующий день, когда от большого комплекса из стали и бетона останутся куцые, почерневшие останки, прибитые весенним дождем, начнется расследование. В отчете будет сказано, что, хотя обширные повреждения не позволяют быть до конца уверенными, многочисленные улики указывают на утечку в центральном конденсационном насосе станции (том самом, годом ранее вызвавшем возгорание на терминале в Аугсберге, штат Пенсильвания, и двумя годами ранее в Берри-Хилл, Австралия). Все три объекта находились в собственности и содержались одним и тем же подрядчиком, так что никого бы это особенно не удивило.

Зато на этот раз, в отличие от Берри-Хилл (я видел фотографии последствий той катастрофы, и эти обожженные, истошно вопящие лица будут вторгаться в мои сны в течение долгих недель), никто не пострадал. Пожар разгорелся в половине третьего ночи, станция была полностью автоматизирована, оперативные поиски двух дежурных охранников закончились в баре по дороге в Дурмсли, где они запивали стресс от того, что чуть не пострадали при взрыве.

На этот раз им повезло.

Когда Белла повернулась ко мне, в ее слезах отражалось пламя.

— Мне так жаль, Пит, — сказала она.

— Все хорошо, Бел, — ответил я.

Я обхватил себя руками, хотя от пламени шел сильный жар, и пожалел, что нет никакой возможности избавиться от запаха бензина, которым пропиталась моя одежда. Я приложил руку ко лбу. Пальцы были красными: сегодня я до крови расковырял засохшую ранку. Я боялся, что где-то мог оставить свою ДНК, но для этого и был устроен пожар. Да и потом, было уже слишком поздно.

— Все непременно будет хорошо.

СЕЙЧАС

— И в довершение всего, я не мог не оказаться… в чулане.

— Что? — шипит Ингрид.

— Ничего, — шиплю в ответ.

Шипение отчасти вынужденное, чтобы не выдать своего присутствия, но в основном из-за тесноты помещения. Наши губы слишком близко к ушам друг друга, а значит, если мы будем говорить громче, чем шепотом, наши барабанные перепонки могут серьезно пострадать.

Слишком близко друг к другу не только наши лица. Ингрид интересными частями тела прижата к моим частям тела таким образом, что я как никогда остро осознаю эволюционно-биологическую функцию всех этих частей, что могло бы быть куда более волнующе, застрянь мы в чулане котельной по более приятным причинам (это, кстати, мой четвертый шкаф за последние сутки, а вы же знаете, как я люблю все считать).

Вот только наши причины отнюдь нельзя назвать приятными. Мало приятного в том, что мы вынуждены спасать собственные шкуры, но я беспокоюсь, что кровь, прилившая к моей… кхм… той самой части, не чувствует разницы. Особенно если учесть, что прошло ровно девятнадцать часов и сорок три минуты с того момента, как мы стащили с себя нашу порванную и окровавленную одежду, и Ингрид посмотрела на меня, и улыбнулась, и…

Тревожные подвижки в районе брюк предупреждают: Не. Думай. Об. Этом.

Лучше подумать о том, как мы здесь оказались. Подумать о том, что нам предстоит сделать. Ведь в этом плане столько элементов, столько гаечек и шестеренок, больших зубастых шестеренок, которые запросто перемелют тебя, так что не отвлекайся, Питти.

Не отвлекайся.

Прошлая ночь. Мы уже почти вышли из рощи, когда я дернул Ингрид назад. Она потеряла равновесие и растянулась в листве.

— Пит, какого черта?

— Подожди минутку, — выпалил я. Между стволами деревьев просматривалась дорога. В оранжевом свете уличных фонарей она выглядела пустынной, а одноквартирные домики на другой стороне дороги выглядели аккуратными и тихими, как кукольные домики. — Они оставили брешь в кордоне.

— Да, я в курсе. Туда мы и направляемся.

— Разве они не должны догадаться, что именно так мы и поступим? Если они поймают Бел, а нас с ней не окажется, они сразу могут предположить, что это наш путь к отступлению.

Слова Фрэнки, сказанные раньше в этот бесконечный день, всплыли на поверхность моей памяти, как мины на воде. Пятьсот тысяч камер видеонаблюдения по всему городу… Можно было догадаться, что у 57 был доступ к ним ко всем. Я представил себе, как весь Лондон оказывается захвачен в их поле зрения, словно невидимой сетью, ради того, чтобы заманить нас в ловушку. Нам ни за что не спрятаться от всех. Два изможденных подростка в крови, которые шляются по улицам Южного Лондона, потому что им некуда податься и негде спрятаться: 57 выйдут на нас в два счета.