Мистер Шринк был худощавый, седоволосый человек с большущим носом, и мягкими ненавязчивыми манерами. Зайдет в комнату, поправит картину, повернется и выйдет. Стучась в дверь, чтобы вручить счет за комнату, он виновато покашливал. Поливая аспидистрии, он принимал важный вид, а если просил о чем-нибудь, то лишь шепотом, словно хоронясь от жены; таким тоном он говорил, например: "Гасите свет пораньше, ладно?"

Глубокие морщины на лице, озабоченный, тревожный взгляд - все это заставляло думать, что перед тобой человек, многое переживший, - на самом же деле он просто всегда был чем-то недоволен. Ходил он слегка прихрамывая результат несчастного случая, происшедшего с ним на фабрике пятнадцать лет назад и уложившего его на несколько месяцев в постель.

Быть на положении выздоравливающего очень понравилось мистеру Шринку, и, раз убедившись, что жена может содержать его, пуская на квартиру постояльцев, он решил остаться в этом положении, пока не выиграет в лотерее или не разбогатеет благодаря удачной торговой сделке.

Конечно, нелегко было дожидаться этой блаженной минуты, особенно находясь непрестанно на глазах у супруги, которая с каждым днем все яснее давала понять, что считает себя мученицей, - но все же это было лучше, чем работать под наблюдением хозяина.

Миссис Шринк была старше своего мужа, она выглядела усталой, и в глазах ее светилась покорность судьбе. В ней было что-то привлекательное. Стоило ей взглянуть на вас из-под свисавших на влажный лоб прядей седых волос, и вы мгновенно проникались к ней симпатией. Наверно, когда-то она верила, что болезнь ее мужа преходяща, но это было давно. Как только она поняла, что ему мешает искать работу вовсе не недуг, а твердое намерение никогда больше не работать, она покорно приняла на себя роль кормильца.

Среди хозяек пансионов, с которыми мне приходилось иметь дело, она была далеко не исключением. Эти женщины были надежной опорой; они трудились не покладая рук, чтобы содержать мужей, исполнявших роль кухонных мужиков, и продолжали любить их, сами не зная за что.

Жильцы хорошо относились к миссис Шринк. Она проявляла к ним доброжелательность и не приставала с расспросами. Она не считала себя женщиной, способной возбудить интерес мужчины, и поэтому когда к кому-нибудь из постояльцев приходила девушка, она не встречала ее завистливым, оценивающим взглядом. И все же иногда и в ней сквозило любопытство, свойственное юным девушкам.

Подавая завтрак постояльцу, у которого накануне вечером побывала гостья, она рассматривала его с особым интересом и едва заметной усмешкой.

Моя первая встреча со Шринками произошла в десять часов вечера. Я нетерпеливо звонил у их двери, и то, что они открыли мне не сразу, создало у меня неприятное представление о владельцах пансиона.

Такси, в котором я сбежал из прежнего пансиона, находившегося за несколько кварталов, стояло у ворот, накручивая счетчик.

Дверь открылась, и на пороге выросла миссис Шринк. Рядом с ней был ее муж. По-видимому, столь поздний звонок был в их доме делом не совсем обычным, и, должно быть, поэтому мистер Шринк решил сопровождать жену до двери; рассерженный тем, что ему пришлось оставить постель, он был полон решимости проучить позднего гостя и всячески старался продемонстрировать эту минутную решимость своей жене.

- Что вам надо? - спросил он резким тоном из-за плеча жены.

- В чем дело? - сказала миссис Шринк мягко, словно ее муж и не задавал никакого вопроса.

Я объяснил, что ищу комнату со столом. В глазах миссис Шринк можно было прочесть, что хотя она не имеет оснований мне не верить, но в глубине души подозревает, что не так уж разумно пустить меня в качестве жильца. Она видела, что у ворот дожидается такси, а то, что я приехал в столь поздний час, доказывало, что мне пришлось поспешно оставить свое прежнее обиталище, по всей вероятности, из-за семейной ссоры.

- Вам не кажется, что сейчас слишком поздно для того, чтобы искать комнату? - сказала она. - Заходите завтра.

- Мне нужно где-то ночевать сегодня, - настаивал я и с нетерпеливым жестом добавил: - Да не бойтесь! Посмотрите на меня еще разок.

По лицу ее промелькнула улыбка, и она сказала:

- У меня есть отдельная маленькая комнатка, выходящая на проход между домами. Взгляните на нее.

Комната подошла мне, и я занял ее с благодарностью, потому что, как правильно догадалась миссис Шринк, со своей прежней квартиры я действительно бежал. Бежал я от миссис Эдуард Блумфилд.

Миссис Эдуард Блумфилд была владелицей первоклассного пансиона, рассчитанного на четырех джентльменов с хорошей репутацией, предпочтительно посвятивших себя изучению какой-нибудь профессии. Обязательно из хорошей семьи.

Так, по крайней мере, было сказано в объявлении, напечатанном в "Эйдж". Я прочел его с таким же чувством, с каким читал бы сообщение о том, что у носорога в зоологическом саду родился детеныш. Я обязательно посетил бы зоопарк в этом случае и, движимый тем же любопытством, на следующий вечер явился в дом миссис Эдуард Блумфилд, сознавая, что отнюдь не отвечаю перечисленным в объявлении требованиям, но исполненный решимости пустить в ход нахальство.

Это был дом с двойным фасадом и верандой, крытой черепицей. Краска, покрывавшая массивную дверь, растрескалась от времени и отставала лепестками, обнажая дерево. Чугунный дверной молоток был сделан в виде головы козла, трясущего бородой. Взяв его за бороду, я побарабанил в дверь и молча уставился на козлиную голову.

Дверь открыла миссис Эдуард Блумфилд. Тотчас же меня пронзил взгляд ее немигающих глаз, который я, однако, выдержал.

- Вы давали объявление насчет комнат? - спросил я.

На ней была блузка с глубоким вырезом, позволявшим видеть ее полную грудь. Сухие бесцветные волосы плоскими кудельками покрывали всю голову, словно шапочка. "Этой шапочке, - подумал я, - место в пыльном углу музея рядом с убором из перьев, каким украшали себя дикари". Под действием всяких притирок и красок волосы миссис Блумфилд совсем омертвели, и хотя ее прическа, возможно, сделала бы честь изобретательному дикарю, она вряд ли могла украсить современную женщину.