– Мотор! – крикнул доцент, который стоял за профессиональной камерой на треноге и, видимо, был режиссером и оператором в одном флаконе. – Импровизируйте, мне нужна импровизация! Включите фантазию!

Наклонившись над невинно спящей девушкой, я сказал ей на ухо:

– Валерия, я частный детектив – приехал, чтобы забрать вас и отвезти к вашей матушке.

Глаза девушки распахнулись. Она попыталась оттолкнуть меня.

– Пусти! Негодяй! Хам!

Пытаясь сдержать ее, я оказался на ней, растянувшись во всю длину.

Сзади прозвучал голос доцента: «Роза Михайловна, брюки!»

Несмотря на свою комплекцию, женщина ловко, избегая попадания в кадр, подобралась к кровати и стянула с меня штаны.

Девушка отчаянно боролась. Мне стало ее немного жалко, но отпустить я ее никак не мог – она была моими счетами за квартиру и пропитанием, плюс зарплата Елены Ивановны.

– Валерия, успокойся…

Она изо всех сил пыталась высвободиться, но сбросить с себя мои девяносто килограмм ей было не под силу.

Вдруг она закричала:

– Спасите! Помогите! Насилуют!

Меня пронзила боль – своими острыми коготками надежда отечественной юриспруденции расцарапала мне грудь.

В комплект нью-йоркского копа входили наручники, которые оказались почти настоящими. Одним махом я приковал Валерию к стойкам кровати – сказались годы полицейской службы.

Царапаться она больше не могла, но продолжала истошно орать и пыталась меня укусить. Одновременно она энергично двигала бедрами, стараясь то ли спихнуть меня, то ли заехать мне коленом куда не надо.

Клянусь, я никогда в жизни не покушался на юных девушек – и в мыслях не было, – но от всей этой возни с практически голой красоткой у меня – как бы это сказать… – у меня в стрингах возникло некоторое напряжение. Теперь я понял, что имела в виду Роза Михайловна, говоря про полный контакт.

Добрая женщина могла быть спокойна – полного контакта не было и быть не могло, – но, боюсь, какой-то неполный контакт помимо моей воли имел место.

Вдруг Валерия перестала кричать. Она тяжело задышала, кусая губы, и…

И тут прозвучало: «Снято!»

Я слез с Валерии, отстегнул наручники, накинул на нее какое-то покрывало. Девушка не противилась.

Доцент-режиссер был очень доволен.

– Отлично! Правда, я в этом эпизоде имел в виду сцену соблазнения, но на насилие тоже всегда есть спрос.

Он отвел меня в сторонку.

– Слушайте, я никогда не видел Леру такой. Сколько игры, экспрессии! Что вы ей сказали?

– Я импровизировал. Сказал, что отвезу ее к маме.

– И это подействовало?

– Ну, вы же сами видели.

Он смотрел на меня задумчиво.

– Вообще, такие ходы – это не наш жанр. Но я давно уже думал выйти за эти узкие рамки и подняться на уровень настоящего, психологического кино. Если мы затеем полный метр, на вас можно будет рассчитывать?

– Обязательно, – сказал я.

– Гонорар – первого числа каждого месяца.

– Заметано.

В дороге Валерия молчала, отвернувшись от меня. Потом попросила, вполне человеческим тоном:

– Отпусти меня, а?

– Не могу, милая. Ты – моя работа.

– Хреновая у тебя работа.

– Бывает и хуже.

Она еще помолчала, потом вдруг выдала:

– Давай сбежим вдвоем! Я накопила денег, хватит на билеты до Америки.

– А на что тебе далась эта Америка?

– Там свобода.

– Ты там бывала?.. А я бывал. Там такое же дерьмо, только в профиль.

– Ты сволочь!

– Все мужики сволочи, – примирительно согласился я.

Она издала какой-то мышиный писк – кажется, плакала.

– Расслабься. От себя не убежишь. – философски заметил я.

– Да пошел ты!

Мама-судья, которую я предупредил звонком, ждала нас в дверях. На лице у нее была радость встречи, которая выходила очень криво из-за проделанных масштабных косметологических работ.

– Лерочка, дочка, ну как же ты… Я тут вся извелась.

При виде матери девушка отшатнулась и пыталась бежать, но все пути к отступлению ей преградила туша бравого частного сыщика.

– Спасите, она меня убьет, – прошептала Валерия.

– Ну, что ты выдумываешь. Мама тебя любит, – по-кретински постарался успокоить ее я.

Взяв ее за трясущиеся плечи, я подтолкнул ее к матери.

Только когда девушка переступила порог, я заметил то, что Валерия увидела сразу: судья прятала одну руку за спиной, и было ясно, что там у нее не кукла и не коробка конфет.

Судья ухватила дочь за волосы и подняла руку со стеком.

– Шалава! Проститутка! Дешевка!

Стек со свистом опустился на спину девушки.

– Мадам, вы бы полегче с девочкой, – попытался вмешаться я. – В таком возрасте они очень…

Но было поздно. Дочь с визгом вывернулась и убежала в глубь дома. Судья погналась за ней.

На столике в прихожей я нашел конверт с моим именем. Его содержимое меня обрадовало.

Я прикарманил конверт и отправился восвояси. А что мне оставалось делать?

– Не переживайте, Александр, – говорила мне в тот вечер Елена Ивановна, пересчитывая деньги. – Этот мир не исправить, и всех слез не осушить. Можно только хорошо сделать свое дело. Вы вернули дочь матери. Еще – вы вернули студентку в институт, а ученье – это всегда свет.

Со смехом, она добавила:

– Как подумаю, какая из нее выйдет судья… Хотя, как знать.