– Спасибо за разрешение, вы очень любезны, профессор Илюха. Продолжаю… в общем, с тех пор, то есть после столь жизнеопределяющего общения со старой ведьмой, наша с тобой тётя Тамара вот уже много лет, проживая в маленьком, стоящем особняком недалеко от этого кишлака домике-кибитке недалеко от этого кишлака, как только узнаёт, одной ей известным образом, что в этой самой чайхане, где мы с тобой сейчас находимся, появился новый заезжий солидный гость, идёт сюда. Всегда – в том же наряде, что и в момент первой её попытки мести. С одним и тем же извинением за забытые дома спички просит у «объекта» прикурить, высматривает под любым предлогом, вплоть до предложения погадать, цвет его глаз и шрамы на переносице и обеих ладонях. Вот тебе и объяснение того внимания, с которым она разглядывала некоторые фрагменты твоей внешности и от чего ты, по собственному признанию, чуть в страхе не наложил в штаны.

– Ну, не так уж я и испугался…

– Охотно верю – не струсил, а так… переволновался чуток. Но, в любом случае – на сегодня всё, лично я выдохся. И ты, вижу, – тоже. Так что, давай теперь, Илюха, напьёмся – резюмировал и впрямь явно эмоционально подуставший Карим.

Я безоговорочно поддержал приятеля в его желании: уж один-то относительно беззаботный вечер перед таким непростым делом, какое нам предстояло в связи с сегодняшней затеей, подарить себе мы имеем полное право. Тем более что дружеский пир, посвящённый встрече после очередного, не в один год, расставания, уже и так был, не считая некоторых заминок, в разгаре.

***

На следующий день я созвонился по международной телефонной связи с редакцией своего журнала и с университетом, в котором планировал прочитать курс лекций, и попросил в журнале дополнительный отпуск, а в университете тайм-аут по личным обстоятельствам, чувствуя, что основного времени моего «отдыха» на наше с Каримом задуманное расследование может не хватить. Согласие обеих организаций, хоть и с некоторым недовольством их руководителей, было получено.

У Карима же с дополнительным отпуском ничего не вышло, да иначе и быть не могло: начался учебный год. Работая завучем местной средней школы, он фактически «тянул» в ней всю руководящую работу, нередко замещая и директора, и некоторых учителей, штат которых никогда не был укомплектован полностью. И, конечно же, коменданта… Эта на редкость плодовитая даже для среднеазиатской сельской местности женщина – орденоносная мать-героиня регулярно уходила в декретные отпуска. Но, всякий раз – ненадолго. Обычно, уйдя перед самыми родами, она очень скоро, с очередным грудным младенцем на руках, возвращалась на работу. Уж никак ей не хотелось надолго расставаться с таким хлебным местом: ведь при школе был интернат, а при нём – столовая с продуктовым складом. А в обязанности коменданта, кроме поддержания в порядке учебного и спальных корпусов, входила ещё и выдача продуктов. Ну, какая мать такого многочисленного семейства, как у неё, даже если половина её чад – те, что достигли школьного возраста, благополучно пребывает на официальном иждивении у государства, то есть, учится и воспитывается, всячески обихаживается в этом же интернате, откажется от такого тёплого местечка! В периоды же её коротких вынужденных отлучек – буквально до роддома и обратно – продукты выдавал и неплохо управлялся с остальным немалым и беспокойным хозяйством безотказный и честный Карим-ака.

Но первую очередь, конечно, жила за Каримом как за каменной стеной молодая, красивая, энергичная и высокообразованная директриса Мукарама Юлдашевна, не только плодотворно готовившаяся к защите кандидатской диссертации, но и регулярно публиковавшая умные статьи по специальности в областных газетах и центральных научно-педагогических журналах. Из-за необходимости присутствовать на бесчисленных конференциях, пленумах, съездах и прочих ответственных общественно-политических мероприятиях, куда её неизменно и, похоже, с удовольствием приглашали руководители республиканской системы народного образования, она почти постоянно находилась в разъездах, появляясь в своём директорском кабинете как редкий солнечный луч в беспросветно-суетливых школьных буднях.

В этот солнечный луч был тайно и поголовно влюблён весь контингент мальчишек-старшеклассников, с томлением ждавший её возвращения из каждого очередного вояжа. Появившись, весёлая Мукарама быстренько организовывала ряд контрольных работ по своей любимой математике, ставила всем, кроме отъявленных оболтусов, хорошие оценки, давала обычный и привычный инструктаж завучу Кариму Умурдзаковичу, и… упархивала, как красивая экзотическая бабочка, в следующее приятно-полезное путешествие. А Карим-ака, вздохнув, опять и опять безропотно брался за бразды правления.

Во всей округе не было, пожалуй, человека, который хоть раз не обратился бы за советом или помощью к «Укитувчи»4 – этому педагогу с большой буквы. Только так его и называли местные жители, независимо от их возраста, служебного и общественного положения. Для учеников же и

коллег-педагогов он был просто Карим-ака, который знает и умеет всё.

В неизменной классической чёрно-белой тюбетейке и белоснежной национальной рубахе навыпуск, Укитувчи давно стал в этих краях своеобразным символом справедливости. Где бы он ни появлялся, всегда вызывал у окружающих стремление если не быть, то хотя бы казаться лучше. Грубияны в его присутствии демонстрировали вежливость, подвыпившие притворялись трезвыми, прохиндеи и развратники, напустив на лица выражение самой невинности, принимались благочинно рассуждать о нравственности, а набедокурившие подростки испытывали нечто вроде уколов совести и смиренно обещали исправиться. Обыкновенные же, приличные люди чувствовали себя рядом с ним комфортно, и вели себя соответствующим образом – естественно и спокойно. Ему доверяли, с ним советовались по житейским вопросам любой сложности.

Такой сподвижник в поисках истины, при всей его занятости, был для меня сущим кладом. И во многом благодаря именно ему, Кариму, к концу моего дополнительного отпуска в нашем распоряжении было исчерпывающее досье по интересующим нас с ним событиям.

Итак, что же рассказали люди и документы?..

I

В середине 1950-х годов, когда одним из важнейших направлений в экономическом развитии советского государства провозглашалось освоение целинных и залежных земель, в обычном узбекском селе в семье счастливых молодожёнов Амирхана и Тамары Азимовых ровно через девять месяцев после свадьбы родилась тройня – две девочки и мальчик. Девчонок назвали Гульнарой и Динарой, их братика – Валеджаном.

Ещё не отшумел грандиозный той5 по этому поводу, а романтически настроенные муж и жена уже крепко задумались, как наиболее пристойно решить проблему временного расставания с новорожденными. Ведь для настоящих комсомольцев, недавно окончивших шоферские курсы и выбирающих жизненный путь, целина – дело чести. Но жить в возведённом наспех бараке или брезентовой палатке с младенцами, да ещё сразу тремя – слишком сложное, да и рискованное для здоровья малюток дело. Мысль же оставить их, ради немедленного отбытия, на руках престарелых родителей Амирхана, по здравому рассуждению отпала сама собой: малюткам в первые месяцы жизненно необходима материнская грудь. Скрепя сердце, решили с полгодика потерпеть, довольствуясь прослушиванием радиопередач и чтением газетных репортажей о трудовых свершениях молодых целинников там, где творится сегодня история создания несокрушимого хлебно-продовольственного могущества великой страны.

Едва выдержав эти полгода, начали паковать чемоданы. Но проблема разлуки усугубилась теперь ещё и другой естественной причиной – день ото дня неудержимо росла нежность и крепла родительская любовь к поначалу наперебой кричащим, требуя к себе практически круглосуточного внимания, затем всё активнее что-то лопочущим человечкам. Хорошенькие голосистые девчушки всё больше становились похожими на своего стройного, с гордой посадкой головы, гладкокожего и кудрявого отца Амирхана, а энергичный, крепенький Валеджан начинал проявлять в себе многие черты матери – своенравие, требовательность, грубоватую, но яркую красоту лица, гибкость и силу тела. Сердца молодых разрывались, но о том, чтобы отступить, речь не заходила принципиально. Иначе, как же они смогут причислить себя к славному племени советских комсомольцев-добровольцев, о которых