Выйдя из кинотеатра, мы решили идти домой пешком. По дороге маманя и Лара крепко прижимались ко мне с двух сторон, периодически всхлипывая и вытирая носы. Я придерживал их за плечи и по очереди говорил какие-то глупости. В тот день я впервые увидел мокрые глаза отца, который всю дорогу прятал взгляд. Зато дед гордо шествовал впереди, расправив плечи и мурлыкая какой-то марш. А потрясённый впечатлениями брат плёлся в хвосте процессии, погружённый в глубокие раздумья.
Дома все немного оттаяли, но обед прошёл под осторожные женские просьбы и упрёки. Глядя на своих домочадцев, я решил сразу поставить точку во всех этих намёках и недоговорённостях, заранее опережая предстоящие разборки с женой и маманей:
– Дорогие мои женщины, простите, что говорю, когда вы перебиваете, но хочу сразу предупредить: ваши просьбы, требования и ультиматумы о том, чтобы бросить мою работу я слушать не желаю. – Я спешил, поскольку знал, что силы воли удерживать суровую маску мне хватит от силы на пару минут. – Всё, чем я занимаюсь, имеет особое значение не только для меня, и, если по каким-либо причинам я не смогу этого делать, всё остальное в жизни не будет иметь никакого смысла. Подчёркиваю – никакого смысла вообще. Во всей нашей общей жизни. Так получилось, что судьба запихнула в фокус событий именно меня, но я ни о чём не жалею. Всем нам осталось потерпеть ещё годик, а там заживём долго, весело и интересно. И будет нам счастье, тишь, гладь и божья благодать.
Дед опять оказался самым верным и ярым моим союзником. Он согласно кивал головой и сурово зыркал на женщин из-под кустистых бровей. Отец задумчиво скрёб щетину и прятал глаза, но тоже явно мне сочувствовал. О брате я вообще молчу. По его глазам я видел, что у него накопилась куча вопросов и просьб. Выплакавшись в платок, маманя почти смирилась, хотя всё ещё порывалась что-то сказать. А вот Лара демонстрировала крайнюю степень неудовольствия, и обречённо смотрела то на меня, то в окно. С одной стороны, я не собирался уступать всем этим слезам и нюням, с другой переживал за её состояние, поскольку знал, что беременным волноваться вредно. Как говорится, друг познаётся в беде, жена в бедности, а муж в беременности жены.
Поговорив о том, о сём, мы разошлись, а я с Ларой и ребятишками направились к себе. И, хотя маманя возражала, я специально взял детей, как предохранитель от возможной Ларкиной депрессии и агрессии. Как ни странно, дома она успокоилась. Мы поиграли с ребятишками, и Лара заснула вместе с ними. Я смотрел на неё и детей и в голове вновь начала крутиться идея возвращения из небытия моих погибших друзей, в том числе и отца наших ребятишек Карпина Юрия Владимировича.
Я закрылся в кабинете, отключил коммуникатор и включил соображалку, запуская свой рабочий алгоритм: эмоции – мотивация – память – логика – творчество – модель.
Первым делом предстояло продумать систему наведения установки. До сих пор мы могли отправлять хронокапсулу исключительно в тот же день и тот же час со смещением по годам, тоесть по оборотам Земли вокруг Солнца. И только в пределах данной широты.
Другой проблемой оставался и сам способ доставки в прошлое. Во-первых, зависимость от размеров хронокапсулы ограничивала объём и массу переносимых туда-сюда объектов. Во-вторых, возможности десанта ограничивались привязкой к определённой точке высадки-посадки. В-третьих, ежемесячная периодичность появления хронокапсулы буквально связывала по рукам и ногам, не позволяя команде действовать по обстановке, и заставляя десант подстраиваться под вынужденный период. Я уже не говорю, что впустую тратились энергия и ресурс на холостые прогоны.
После пары часов блуждания по хаосу мыслей наконец-то появилась зацепка. Я потянул логическую цепочку, и пришло долгожданное состояние творческого озарения, или, как его называл профессор Артемьев – сверхсознания. Решение будто вынырнуло из толщи бесчисленных предположений и заполнило собой сознание. Возникло ощущение, что нужная идея пришла откуда-то извне. Отбросив усилием воли остатки мыслительного мусора, я сосредоточился и поспешил перенести соображения на бумагу, чтобы потом спокойно и тщательно просчитать их математически.
Когда я очнулся, то передо мной на столе лежали девять убористо исписанных и разрисованных стандартных листов. Я вчитался в их содержимое, и аж дух захватило от открывающихся перспектив.
Машинально отметив, что часовая стрелка уже вплотную приблизилась к шести утра, я потёр пальцами глаза, похрустел суставами и с заходом в туалет побрёл в спортзал.
Врать не буду, размеренная жизнь отпускника мне уже начала надоедать. Неуёмная натура, ворох идей и задумок требовали действий. Разминка, контрастный душ и крепкий чай стряхнули следы бессонной ночи и налёт пессимизма. За завтраком мы с Ларой, как обычно, поболтали о разном, а в девять часов я уже названивал профессору Артемьеву:
– Сергей Иванович? Это вы? Павел беспокоит. Категорически вас приветствую.
– Привет. Сомневаешься? Неужто я так изменился? Или обличье не признал? Вижу, признал, разбойник. Как отдыхается? – За банальным трёпом профессор явно скрывал нескончаемую хроническую усталость.
– Не сочтите за дерзость, профессор, но видок у вас совсем не комильфо. Как говорят грубые и невоспитанные медики: хабитус фекалис.
– Дел невпроворот, мать их в перекрёсток, – он витиевато ругнулся и устало отмахнулся.
Я вида не подал, что слегка обалдел. Чтобы наш интеллигентнейший профессор да запулил матюгом! Похоже, и впрямь человек переработал, а уж перегрелся так точно.
– Сергей Иванович, может, ну их, к нехорошей маме эти дела. Махнём на морскую рыбалку, коньячком усугубим, ушицы похлебаем, а? – Я и впрямь пожалел старика. – Всех дел всё равно не переделать, и от всех проблем не избавиться. А, если правил не нарушать, как тогда получать удовольствия?
– Но надо стремиться, не нарушать. Ты позвонил то зачем? От работы отвлекать, или со смыслом? – Он демонстративно нацепил маску ворчливого старпёра, а сам остренько так поглядывал на меня.
– Вот же оказия, уж по простоте и позвонить другу нельзя. Упаси боженька, отвлекать занятого человека от дел. Исключительно со смыслом. По поводу модернизации хроноустановки хотел перемолвиться. Но, если не в пору…
– Так… – он посерьёзнел, поглядел на часы и пошевелил губами, – ровно в одиннадцать у меня в присутствии. Всё, орёвуар, гудбай, ауфвидерзеен, сайонара, – и он прервал связь.
Пока я болтал с профессором, звякнула колокольчиками входная дверь. От Лары ушла участковая врачиха. Надо отдать должное здешней медицине, лукоморская поликлиника была оснащена по высочайшему разряду, да и наша участковый врач была на редкость умной, внимательной и душевной женщиной. Маманя и дед в ней вообще души не чаяли, да, и детишки не боялись.
Опять раздался мелодичный звук открывшейся входной двери. Ага, Олег заявился, брат единоутробный.
– Привет, Лара. Привет, Паша. Ребята, и вам большой привет, – он погладил детишек по головам, и они убежали играть на улицу. – Не отвлекаю? Паш, надо поговорить с глазу на глаз. Извини, Лар.
– Ну, коли так, пошли в кабинет, – мне стало интересно, что задумал мой умный братишка.
– Паша, ты меня должен выслушать и понять, – начал брат, едва закрылась дверь. – Я всё взвесил и принял окончательное решение, моё место в вашей команде. Если ты мне сейчас откажешь, начнёшь вилять или парить мозги, то знай, что это сломает всю мою жизнь. – Он выпулил явно заранее заготовленную речь и уставился, ожидая приговора.
Я смотрел на него и думал. Вот брат уже и вырос, восемнадцать стукнуло. Много это или мало? По меркам древней Руси, так он уже полноправный муж и воин, а по нынешним понятиям, так ещё совсем сосунок.
– Зачем тебе это? – Я хотел, чтобы брат выговорился.
– Видишь ли, Паша, последние два года я всю голову сломал, думая о своей дальнейшей жизни. Здесь в Лукоморье у меня и вовсе глаза разбежались. Ты же знаешь, в электронике и программировании я многим дам фору, хотя и образование не закончил. Но, чем больше я занимаюсь этой темой, тем больше убеждаюсь в её бессмысленности. Виртуальный мир интересен для примитивной фантазии, для грубого моделирования, в нём нет жизни. Когда я посмотрел фильм Ополя о ваших делах в прошлом, у меня внутри всё перевернулось и встало на свои места. Я своими глазами увидел князя Олега, а я ведь тоже ношу это имя. Паша, прошу тебя, не откажи, – его глаза горели, и, казалось, пока он говорил, будто даже подрос.
