Как ее звали? Не могу вспомнить – и это я, который гордится тем, что помнит все. И, конечно, кофе мне никто не принесет. Ящики стола пусты, но не совсем. Несколько выдохшихся сигарет, фотография девушки, выполняющей караколь[60] верхом на заводном слоне перед апельсином высотой восемнадцать футов, установленным у входа в это здание и сияющим по ночам, как солнце. Через мгновение я уйду отсюда и разыщу путь назад, в комнату с камином, где стоит мое ложе и мой боевой топор, прислоненный к стене.
– Вот вы где. Знаете, а я ведь не рассчитывала увидеть вас снова.
На ней был женский желто-коричневый тренчкот, в волосах блестели капли дождя.
– Подумаешь, немного подождал, сидя за столом.
– Хотите сказать, что воспользовались рулевым колесом в качестве пюпитра?
– Что-то в этом роде. Где желаете поесть?
– Зависит от вас. Кроме того, я мало что знаю о здешних ресторанах. Я живу здесь всего пару месяцев.
– Тогда пойдем к Милевчику. Еда хорошая – в основном французская, – и я немного знаю владельца.
– Вы живете здесь с детства, не так ли? Я так и подумала из-за того, что вы сказали о нашем здании.
– Да, всю жизнь.
– Забавное местечко, верно? Эталонная срединная Америка. Сама-то я городская девушка.
– Чикаго?
– Прислушиваетесь к акценту? Нет, Сент-Луис.
– Вежливо ли спрашивать, зачем вы приехали в Кассионсвилл? Я не хочу совать нос в чужие дела.
– Очень вежливо. Я приехала сюда, потому что я библиотекарь – у меня степень магистра библиотечного дела. Я занималась каталогизацией – в общем-то, лишь ею – в Системе публичных библиотек Сент-Луиса с тех пор, как окончила университет, а потом ответила на объявление и переехала сюда – теперь я крупная лягушка в маленькой луже. Это мне больше по душе.
– Значит, вам нравится здесь работать.
– У нас хорошая коллекция старинных документов, и я разбираю наш генеалогический материал. И потом, мне нравится наше здание, хотя… Вир. Я должна была заметить фамилию. Вы… ну да, вы же сказали, что прожили здесь всю жизнь. Я как раз собиралась спросить, не принадлежите ли вы к местной знатной семье, но вы, наверное, принадлежите; я не думала, что кто-то еще остался.
Дворники успели вытереть не одно поколение дождевых капель с ветрового стекла, пока она говорила.
– Я единственный.
– Ваши предки владели большей частью города – полагаю, вы в курсе.
– Я знаю, что они купили землю у Блейнов и построили мельницу на Канакесси.
– По крайней мере, они заплатили, а вот Блейны украли землю у индейцев.
– Я думал, существует какой-то договор.
– Ну ладно – украли по договору. Только вот сейчас никто не может отыскать ни договора, ни индейцев, если уж на то пошло. Оленью шкуру, которую демонстрируют школьникам, расписала группа местных дам где-то сорок лет назад.
– Я знаю.
С минуту моя попутчица молчала. В библиотеке я заметил, что, как и многие библиотекари, она носила очки на цепочке; теперь они исчезли, и по тому, как ее глаза загорелись, когда она посмотрела на меня, я заподозрил контактные линзы.
– Вы когда-нибудь размышляли об индейцах, населявших эти края? О людях, которые убивали оленей стрелами с каменными наконечниками на этой самой улице?.. О, я вижу заведение Милевчика! Правильно произнесла?
Я сказал, что да, и заехал на парковку. Час был достаточно ранний, но свободных мест осталось меньше половины.
– Смотри-ка, я проезжала мимо этого заведения, но никогда не была внутри… А тут мило… Людовик XIV. Мне нравится Людовик XIV, особенно его ковры – кажется, мне бы пошел напудренный парик.
– А мне не помешал бы меч.
– Как вы галантны, мистер Вир.
Официант – не Милевчик – подвел нас к столику. Обои украшал позолоченный узор флер-де-лис; репродукция «Меццетена» Ватто[61] висела на стене позади нас в раме, обтянутой бархатом. Когда мы сели, библиотекарша сказала:
– Осмелюсь предположить, что у вас есть меч, мистер Вир… Нет, я не намекаю на «Юргена».[62] Вы читали Честертона? Он сказал, что меч – самая романтичная вещь в мире, но перочинный нож еще более романтичен, потому что он, по сути, тайный меч.
– Да. У меня есть перочинный нож. – Я достал его и показал ей.
– Бойскаутский нож… по-моему, это мило. Выглядит старым; он давно у вас, мистер Вир?
– Получил на Рождество, когда мне было шесть лет.
– Это чудесно – вы носили свой тайный меч чуть ли не с рождения.
– Боюсь, я убил не слишком много драконов.
– Чем вы зарабатываете на жизнь, мистер Вир? Я уже говорила, чем занимаюсь.
– Это очень по-среднеамерикански, не так ли? Определять человека по роду занятий.
Она кивнула.
– Да, мы думаем, что когда кто-то теряет работу, он гаснет, как спичка на ветру. Полагаю, в этом-то и беда многих женщин: у нас нет работы, и поэтому подсознательно мы считаем себя ничтожествами.
– Кажется, я никогда не был безработным в строгом смысле слова. Я согласился на работу, которая у меня сейчас есть, еще когда учился в колледже. Но я уже давно чувствую себя ничтожеством.
– Может быть, все дело в том, что вы последний из Виров.
– Но ведь куда важнее быть последним из всего человечества. Вы когда-нибудь задумывались, как чувствовал себя последний динозавр? Или последний странствующий голубь?
– А вы последний человек? Я что-то не заметила.
– Вы говорили об индейцах – как, по-вашему, чувствовал себя последний индеец? Мне кажется, индейцы испытывали больше эмоций, чем динозавры или голуби.
– Индейцы все еще существуют – возможно, не в окрестностях Кассионсвилла.
– А вам не кажется, что мы должны называть их американцами индейского происхождения?
– Понимаю вашу мысль, но это звучит так, словно они прибыли из Бомбея. Значит, вы так себя чувствуете? А как называете это ощущение?
– По-разному. Скажем так, время от времени я осознаю, что мой череп раскалывает лопата археолога.
– Нельзя чувствовать себя мертвым при жизни, мистер Вир.
– Но ведь только при жизни и можно такое почувствовать. В вас есть что-то от тех людей, которые говорят мне, что я слишком много болтаю, но потом мы все вместе очень долго молчим.
– Вы не кажетесь мне чрезмерно разговорчивым. И потом, в библиотеке вы сказали, что ни с кем не разговариваете, кроме одного друга и сослуживца.
– Его зовут Аарон Голд. Вот почему я искал «Любвеобильного легиста». Для Аарона.
– Вам придется рассказать мне о нем подробнее. – (Подошел официант, чтобы принять наш заказ.) – Я даже не заглядывала в меню. Что здесь хорошего? – (Я попросил официанта принести коктейли с шампанским, пока мы будем изучать меню.) – Ваш друг Аарон – книголюб? Зачем ему понадобился «Любвеобильный легист»? И почему вам так не терпится разыскать эту книгу для него?
– Сложно сказать. Я почти не знаю Голдов, за исключением Аарона, но они кажутся странной семьей.
– Значит, он хочет книгу не для себя.
– Это как-то связано с его отцом – Луисом Голдом. Он управляет магазином подержанных книг на Малберри-стрит.
Она щелкнула пальцами.
– Я его знаю. Я пытаюсь купить у него книгу: один старый дневник. Я также знаю его дочь. Она приходит в библиотеку делать уроки. Фанатка современной музыки – как таких называют?[63] Очень хорошенькая; немного полновата, но это возрастное. Милая девушка с большими формами. Вы не будете возражать, если я спрошу мисс Голд, зачем ее отцу понадобился «Любвеобильный легист»?
– Он нужен не отцу, а брату. Мистер Голд продал свой экземпляр по довольно высокой цене. – Я начал подозревать, что поведал о делах Аарона куда больше, чем следовало.
– Он, вероятно, думает, что отца обманули.
– Почему вы так говорите?
